Лето в Орвиетто грозилось стать самым жарким за последнее время. Теплый ветер блуждал по улочкам старинного города с самого раннего утра, даря мимолетную свежесть утром с хранившие ласку прохлады окружавших столицу графства холмов,но еще не прогревая воздух в закоулках города до той невероятной комфортной для любого активного занятия температуры. И увы, уже в первые дни лета всякая надежда на то, что эта свежесть задержиться  хотя бы на месяц-другой канула в Лету, едва на смену утру приходил жарких полдень, а солнце не исчезало за легкими тучами или облаками в течении всего дня. Привычные к летнему зною жители столицы как могли скрывались от этой жары, но даже для них столь разительная перемена после зимы и быстро пролетевшей весны, исчезнувшей с последними лепестками вишневого цвета, стала настоящим испытанием и кто мог, спешил покинуть Орвиетто ради прелестей сельской местности. Но те, кому не повезло иметь возможность скрыться под сенью зеленевших садов вилл и деревень, во множестве рассыпанных по долине и холмам окрестностей, приходилось каждый день начинать с первыми петухами, что бы покончить со всеми делами, требовавшими появление на улице, до наступления полудня и в подтверждении тому улочки и площади Орвиетто пустели, как по мановению волшебной палочки, едва солнце поднималось в зенит. Жизнь теперь таилась за толстыми стенами и закрытыми ставнями домов  и только особо страждущих до столь экзотической формы испытаний плоти и духа, как прогулка по площади Совета или появление в центральном соборе, можно было застать в эти сонные часы на улицах города.
По взбегавшим вверх, по давно скрытому под городскими улицами и улочками холму, несколько повозок в сопровождении пары мулов медленно взбирались к центру города, сквозь лабиринт из кирпичных стен всех оттенков терракоты. Звук копыт по мощеной дороге гулко разносился по дремавшей столице Борромео и Контессина только вздохнула, отнимая от лица тонкую вуаль, которая скрывала ее лицо, когда они двигались по улице. Окна особняка на Виа Ларга выходили на одну из главных пеших артерий города, но даже сейчас на ней было совершенно пустынно и только их маленькая кавалькада тревожила летную дрему старинного города, не считая немногочисленной группки то ли паломников, то ли работяг, тяжело взбиравшимся наверх. Возможно, лениво подумала графиня,обмахиваясь платком, это были работники, отправлявшиеся со своим скарбом к дальней галереи ризницы, которую все никак не могли завершить, а возможно их путь лежал в сторону особняка Реголини, чьи стены опасно покосились после прошлогодних ливней, обрушившихся на город осенью и подмывших подпорную стену, которая удерживала старый дом, как гнездо ласточки, над одним из крутых склонов холма. Тяжелое и одновременно простое белое платье стягивало груди и в такой духоте она снова и снова корила себя за решение прервать свое уединения в замке. Но достаточно было ее взгляду упасть на сладко дремавшего на сиденье напротив пятилетнего мальчика с темными кудрями, как лицо вдовствующей графини Борромео смягчилось и ее материнское сердце напомнило женщине, что ради счастья это ребенка она готова была пройти пешком до самой Балморы. Антонио со дня на день исполнялось пять и совет попечителей буквально силой уговорил Контессину покинуть Борромео и прервать свой траур, что жители столицы смогли отпраздновать пятилетие маленького графа Антонио. Но дата эта хранила и отпечаток грусти, ведь пять лет назад .. Тонкие женские пальцы, унизанные кольцами, нервно сжали платок и женщина отвернулась от спящего сына и вновь оглянулась на пустынную, залитую солнечным светом пустынную мостовую. Пять лет, подумала Контессина, пять лет - и что-то тихо отозвалось под опостылевшим вдовьим одеянием, скрывавшим ее сердце и душу. Что ж, вот она ирония: в ее жизни счастье шло рука об руку с горем, но длительность этой прогулки всегда зависела от других и что сейчас вело, радость или печаль в преддверии праздника, вдова еще не знала,зависимая от гостей.

Особняк на Виа Ларга теснился в ряду остальных, не менее старых и не менее мощных домов старых орвиетских семейств, имевших отношение к управлению городом. Отсюда некогда брал начало род Борромео и нынешние графы не посчитали нужным продавать семейное гнездо ради прихотей моды, разве что приобретя соседний особняк, расширили свой за счет еще одного двора да складских помещений. Построенный на совесть, сложенный из потемневших от времени серых камней, его первый этаж являл собою укрепленную неприступную стену с узкими окнами-бойницами, зарешеченными и недоступными для оружия желавших взять дом штурмом. Второй этаж был отведен под церемониальную часть жизни Борромео: кабинеты, залы, библиотека, семейная часовня. А на третьем располагались частные покои членов фамилии, где сейчас укрывалась от зноя и госпожа Барди. Деть резвились где-то на лестницах, ведущих в украшенный изразцовыми масками внутренний дворик, где спешивались гости и проводились праздники. Еще один дворик, поменьше и относившийся ко второму дому, был отведен под нужды кухни и прислуги и благородные господа редко спускались в него.
Наполненный воспоминаниями, этот дом был для Контессины одновременно и не мил одновременно, ибо именно в нем она провела первые месяцы в браке с Лоренцо, здесь был зачат их первенец и она тогда бы никогда не подумала, что в какой-то момент старый дом, наполненный семейными сокровищами, станет для нее почти неважным, отстраненным куском камня, вместилищем теплых, но одновременно горьких воспоминаний. Столь неоднозначное отношение смущало ее,но в конце концов иного дома, кроме загородного поместья, у них не было.
Но присутствие вдовы и матери старого и молодого графов требовало их присутствия в городе и в какой-то момент Контессина ощутила даже какой-то легкий подъем в настроении, когда ее экипаж погрузился в пеструю толпу снующих туда-сюда горожан, снимавших пред нею шапки и шляпы, едва рассмотрев цвета ливреи лакеев. Хотя возможно все было в любопытствующем личике маленького Антонио, то и дело выглядывавшего из-за занавесок и рассматривавших Орвиетто, но в целом можно было сказать, что очутившись во внутренним дворике и оглядев его, заметив знакомый плющ на стенах и старый колодец, у которого вечно болтали служанки с лакеями, графиня даже как-то приободрилась, не смотря на на свою не сильную любовь к семейному гнезду.
Но так ли это было или нет, каков должен был быть этот дено, вдова не желала узнавать заранее, и сняв вуаль, защищавшую ее лицо от дорожной пыли, уселась на мягкий стул напротив стола с нехитрыми закусками - их путь был завершен, сын спал в своей комнате, а у графини, в шумящем от спешивших и вечно не успевавших ничего слуг, была минутка привести мысли в порядок. Та сторона улицы, куда выходили окна фасада, сейчас были затенены, но пройдет еще немного времени и солнце заглянет сюда во второй половине дня, заливая комнаты от пола до потолка густым , как вино, золотым светом и все жители дома и гости переместятся во внутренний дворик или лоджию, что бы насладиться блаженной прохладою с холмов долины, принесенную вечерним бризом. А затем над городом разнесется мелодичный перезвон колоколов на высокой звоннице собора в честь графа Антонио Борромео в ознаменование его пятилетия и еще один летний день и год достигнет своего конца, улицы оживут, наполняться людьми, зеваками и торговцами, оживет лежавшая под ними площадь Совета с широкой мощеной ареною для народных гуляний перед  укрепленным крепкими стенами зданием Совета, где заседали старейшины города, а вверх по Виа Ларга потекут жадные до сплетен и блеска благородные горожане, что бы нанести визиты или просто метнуть пригоршню бисера в глаза соседям своими новыми лошадьми или нарядами по дороге к церкви. Тем более, что расцвеченный нынче в цвета правящего дома город имел еще один повод для крепкого гулянья и Контессина не сомневалась, что отзвуки его будут слышны еще несколько дней вперед, чередуясь здравицами в честь сына покойного графа и семьи. Жители Борромео как никогда ждали этого летнего дня, что бы напомнить себе, как они любили жизнь -и как вместе с ними любила ее их блистательная графиня.
"Все же я некогда была здесь счастлива," - подумала женщина, рассматривая висевший на стене спальни гобелен с пышными цветами на темно-красном фоне, помнивший Контессины молодой хозяйкой, как и помнивший ее предшественниц до третьего колена рода Борромео.
"Отчего бы не .." - она усмехнулась своим мыслям, когда в дверь деликатно постучали и темноволосая головка пажа Гвидо не показалась в проеме.
- Госпожа графиня, - и мальчик в желто-черной ливрее, одетой по случаю праздника, скользнул в затененную комнату.
- Один из гостей просит увидеть Вас.
- Видить? В такую жару? Не рановато ли, -  с сомнением переспросила женщина с чисто орвиетским отношением к урочным часам посещения и неопределенно пожала плечами. Гости разместились по большей части в городе, не считая некоторых особо важных гостей, которым были отведены комнаты в резиденции графов Борромео, а потому ясное дело, что приезд Контессины и Антонио являл для них повод поскорее засвидетельствовать свое почтение, но дорога.. Эта жара сводила с ума откровенно говоря, вдова немного струсила. Как давно она н видела некоторых своих благородных соседей и не слишком уж ли это скоро, так быстро выходить к гостям?В дороге она дала себе зарок спуститься только с Тонио вечером, что бы дать себе немного времени освоиться, но.. Но, прежде чем она распорядилась отказать кавалеру, паж произнес имя, которое заставило вдову передумать.
- Это милорд граф Бэйлоршира..
Бледное лицо Лоренцо, что-то о стременах, ее беззвучный крик, крик их сына, родившегося в час, когда погиб его отец. И лицо и имя человека, чье появление в ее жизни совпало с самым радостным и самым драматическим моментом . Душный воздух спальни застыл, как мраморный истукан, сжимая Контессину в своих объятьях, не давая ей и рта раскрыть, не то что вздохнуть, а глаза пажа все так же пытливо всматривались в его госпожу.
- Изволите отказать? Так я ми..
- Нет, постой, - рука поднялась вверх, чуть подрагивая и останавливая шустрого мальчика. Посмотри в глаза своим демонам, женщина..
- Проводите его в зал..Я сейчас спущусь..

Небольшая гостиная на втором этаже выходила тремя стрельчатыми окнами в сторону живописного склона одного их трех холмов, на которых покоился Орвиетто и откуда открывался чудесный вид на город, залитый ласковым летним солнцем. Контессина вошла в сопровождении служанки и остановилась возле одного из кресел из темного дуба, стоявшего у широко стола из того же дерева, миновав своим внимание резное кресло для официальных приемов просителей. ДО вечера еще далеко, как и до официальных церемоний, тем более, что их с графом связывало нечто большее, чем просто церемониал и карие глаза нерешительно посмотрели на лучшего товарища ее покойного мужа.
- От имени моего сына и меня лично, я рада .. видеть Вас, милорд граф, -  с робкой улыбкою, которая тут же сгасла, женщина протянула мужчине руку.

Он совершенно не изменился за эти годы, отметила про себя графиня, когда дрожащая рукам легла в его ладонь и Контессина невольно опустила глаза, чего прежде никогда не бывало с нею. Ей хотелось одновременно исчезнуть и остаться, терзаясь чувством вины и отвращения, которое она питала к этому мужчине.
Перед глазами вновь стоял тот день, когда лежа на смятых, запачканных простынях, женщина прижимала к груди отчаянно орущего младенца, мальчика и сына, столь долгожданного, выстраданного и вымоленного, и в тот миг Контессина еще не подозревала, что миг ее величайшего счастья совпадал по воле злого рока с моментом ее величайшего горя.
Графиня часто задавала себя вопрос: что было бы, если бы мужчины тогда не отправились на ту злосчастную охоту или что если бы граф Баратэон и вовсе не приехал в Борромео тем жарким летом? Спасло ли бы это Лоренцо или ему предначертано было погибнуть в тот год? Никто не знал момента, когда старуха с косою придет по твою душу, но как всякому человеку, вдове хотелось надеяться, что на самом деле ее супругу было бы отмерено больше. Надежда эта была более, чем призрачная и в какой-то момент настолько овладела Контессиной, что женщина возненавидела властителя Бэйлоршира за его страсть к охоте, но спустя какое-то время.. Что ж, спустя какое-то время, когда слезы высохли, а жизнь пошла своим чередом, графине стало все чаще казаться, что ее гнев и негодование были совершенно бесцельны. Не появись тогда Эдвард, приехал бы кто-то другой или ее муж отправился на эту охоту сам. В конце концов, ему на голову могла упасть черепица или он поскользнулся бы на лестнице - кто знает, что уготовано было графу судьбою. Сложилось как сложилось, но все-таки..
- Добро пожаловать в Орвиетто, граф, - эхом отозвалась мадонна Барди, пряча дрожавшие руки в складках юбки и присела на один из стульев, что стоял у стола. Легкая прохлада царила в зале, но женщине в один момент сделалось морозно от новой волны воспоминаний, липкой волною нахлынувших на ее. Пять лет назад их знакомство начиналось так же, практически с этих же слов..
"Прочь, прочь.." - гнала их от себя мадонна, поднимая глаза на графа и пытаясь выглядеть гостеприимно, но это была слабая попытка.
Все внутри нее замирало, особенно когда Эдвард спросил о Тонио и материнское сердце дрогнуло.
- Мой сын..Простите, граф, он устал. Мы только недавно прибыли. Мальчик устал и уснул по дороге в город, так что пока что он спит. Думаю, что когда спадет жара, то Вы сможете его увидеть. Тем более, что мой сын ни за что не пропустит пиршество в свою честь..
Слабая улыбка коснулась ее губ, но духота за окнами не дрогнула, как не дрогнули от горячего ветра за окнами листья на деревьях в саду. О чем еще с ним можно было говорить, что сказать? О, как часто вдова рисовала себе этот момент! Какие слова готовила, какие обороты, какие проклятья готова была выплюнуть графу Бэйлоршира в лицо, но то ли времени прошло слишком много, то ли Контессина была не настолько храбра, но сейчас страх и волнение сковали ее и женщина перевела бесцельный взгляд на стоявшие на столе кувшин с вином и пару бокалом. Погрузившись в свои мысли, южанке не пришло в голову предложить гостю вина.

Уверен ли был милорд в том, что он желал услышать, что изменилось в Борромео с последнего его приезда или достаточно было короткого взгляда, которым одарила его мадонна Барди, когда его предложение вина осталось без ответа?
Она могла бы придумать тысячу причин для того, что бы нахамить ему, но как это часто бывало с женщинами, ссора, произошедшая давным-давно в ее воображении, в жизни выглядела совершенно уродливо и наверняка бы прервалась на ярком и сильном вступительным слове, которое Контессина едва ли не записала. Этим двум было о чем поговорить, хотя уж скорее о чем помолчать, но молчание это стоило слишком дорого, учитывая грядущие праздники. Увы, практически все были в курсе того, какую роль граф Бэйлоршира сыграл в печальной участи Лоренцо Борромео и нарочитая скованность в отношении к нему со стороны его вдовы сделала бы пребывание мужчины в городе невыносимым. Соблазнительная перспектива..
Но едва только Контессина собралась с силами, что бы ответить хотя бы что-то, как женщина ощутила, как невыносимая тяжелая усталость наваливалась на ее плечи. Ссориться, страдать, стенать, обвинять - господи, как она устала от всего этого и как на самом деле давно она предавалась этому всему с упоенным наслаждением и искренностью, но лишь .. в прошлом? Со странной смесью удивления и разочарования мадонна Барди растерянно осмотрелась по сторонам, ища хотя бы что-то на чем она могла сосредоточиться, пока ее мозг переваривал это странное открытие,но в удушающей жаре орвиетского полудня это было бесполезным занятием. А вот вина..Да, от вина бы она не отказалась - и рука сама собою потянулась за кубком.
- Увы, не будет, - тихо отозвалась вдова между глотками прохладного напитка, утолявшего жажду физическую, но увы, не духовную. Что делать, что говорить, что ему сказать? Одного взгляда на Баратэоа было достаточно, что бы понять, что и ему было тяжело вести этот разговор, как  и находиться здесь - но милорд Эдвард был был мужчиною, чувства вобще не должны были им повеливать, а она простая женщина, чувства которой сейчас изменили ей, покинув ее и сбив с толку.
-В это время года у нас всегда жарко..Вам ли не помнить, милорд.Как и то, что я хорошо помню Ваше обещание на .. похоронах, - обронила женщина, продолжая пить, пока кубок не опустел и не опустился с тихим стуком на темную столешницу. Из окна не доносилось ни одного звука от живого существа - только из приглушенные, тяжелые, как падающие в глиняный сосуд, камешки, голоса раздавались под сенью этого зала. Где-то в поднебесье дико носился горячий резвый ветер, иссушавший все на своем пути и тревоживший тяжелый послеполуденный сон горожан и даривший легкое движение тяжелого летнего воздуха. Так и между графиней и графом сейчас стояла тяжелая стена недомолвок, при которых все же следовало вести разговор. Трудный и тернистый.
- И я приняла его. Не переживайте, у нас все было хорошо. И конечно же, будет милорд.Мы справляемся...
"Я справляюсь.." - звенело во взгляде глубоких карих глаз, смотревших сейчас прямо на мужчину рядом с нею и Контессина так и не смогла повторить это в слух. Чего он ждал от нее? Прощения? Обещания? Благословения? Как он мог ей помочь, если почти пять лет его имя было невыносимо для слуха вдовы графа Лоренцо Борромео? Или он ожидал чего-то иного, проклятий или скандала? Обвинения, суда? Какая нелепость.. Вернет ли этой ей любовь всей ее жизни, ее мужа, ее любовника?Знает ли сейчас Эдвард Баратэон как тяжело было ей смотреть на него, ему, вдовцу, и ей вдове?
- Дети растут, милорд, время все же утекает из наших рук, так что едва ли выходом было попытаться его остановить. Так что если и были проблемы, то мы их решаем, граф. Спасибо за Ваши слова..

Гордость? Разве она сгорит в этом костре только потому, что именно к этому мужчине, которому удалось отнять у Контессины ее счастье, каким бы извращенным и болезненным оно не было, она питала такую длительную ненависть? Разве это было греховно - ненавидеть того, кто лишил ее мужа? Жизнь могла сложиться как угодно иначе для Лоренцо и его жены, возможно, он вернулся  бы к ней,узнав, что графиня родила сына и они начали бы все заново. А теперь, с чем оставалась Контессина, облаченная в ненавистное белое столько лет, вдова и мать, брошенная женщина, запертая в своей замке под пристальными взглядами молвы и дерзкой толпы из черни, желавшей перемыть ей все косточки? Эдвард Баратэон оставил её одну, разбередив рану, которая едва затянулась, напоминая женщине о том, что она потеряла, какую жизнь она могла бы сейчас проживать, не боясь  каждой тени, не лишись она любви и жизни, которая была сосредоточена в её муже, какой бы сволочью он ни был? Смогла бы Бьянка сейчас быть такой дерзкой, кто знает, но ведь и могла бы сгинуть со своим бастардом в других землях, выданная замуж. Все, все, все решительно могло сложиться иначе, не появится тогда на их пороге граф Бэйлоршира,а теперь он читает ей мораль о том, что гордость — это самый страшный костер! Да как он смеет?!
- Все только по вашей воле, граф, все вышло только по Вашей воле, так что не стоит напоминать мне о гордости и смертных грехах! - резко встав, она едва не опрокинула кубок ,стоявший на столе и едва не залила собственное платье и пол.
- Зачем Вы говорите это мне, если хорошо знаете обстоятельства того ,что случило не хуже меня? - вскипала с каждым словом женщина, лишь мельком осознавая ,что это был пустой спор, который не смог бы их примирить. Но её самолюбие требовало удовлетворения от жестоких слов, брошенных графом, столь спокойным, способным сидеть с нею так мило болтая с нею о делах и воспоминаниях о прошлом так,как будто там не было этого черного дня.
- Едва только все улеглось и мы пришли к пониманию, милорд, а Вы начинаете делать вид, что ничего не было, что я не имею права на чувства по отношению к Вам спустя столь лет и что должна принимать Вас теперь как ни в чем не бывало?! Как будто это только крошечное неудобство и я не имею права на Вас злиться? Имею, милорд, имею, и еще какое,- и кулачок опустился на столешницу ,сотрясая воздух, достаточно ярко выразив гнев Контессины Барди, охватывающий её душу и сердце, - ибо Вы лишили меня мужа и жизни, которая могла у нас быть! И видит Всевышняя, я старалась смириться с этим и не винить Вас, милорд, но Вы сами повторяете свои ошибки, ведя себя как бессердечная сволочь, читая мне морали по смирению! Имейте уважение ко мне и к моему горю, к нашему с моими детьми горю, граф Эдвард Баратэон, и не смейте считать, что Вы хоть в чем-то прощены ! Минуту назад - да, но не более сейчас, милорд!
Её глаза метали молнии, но быстро растворившиеся в подступивших слезах. Граф замер у самой двери, то ли пораженный её словами, то ли просто решивший дослушать женскую истерику - этого мадонна не знала, но влага медленно застилала её глаза и женщина отвернулась, пряча слезы. Она редко плакала, все слезы давно высохли долгими ночами над Антонио и могилой мужа, но сейчас ей стало больно оттого, что .. Что ж, женское сердце было бездонно в любви и ненависти, а женская гордость тем паче. Простить Баратэона она почти смогла, примирившись с тем, что дрязги не вернут женщине любимого, но эта холодность, даже надменность, требование то ли покорности, то ли еще чего-то, возмутила её и ножом резануло по старым ранам, высвобождая раздражение и злобу. Отчего же он был так жесток, отчего не промолчал, оставляя все как есть? Сколько раз Эдвард мог её еще увидеть - раз, два, никогда? Так зачем же так..

Говорят, что лучший способ избежать искушения это поддаться ему.
Если говорить о желании заплакать, охватившее гордую орллевийку, то мадонна отчаянно сопротивлялась этому порыву, считая это ниже своего достоинства рыдать перед мужчиной , который посмел её обвинить в непочтительность и гордыни под сенью собственного дома. Но достаточно было руке милорда Баратэона коснуться затянутой в тонкий шелк кисти, как всякая гордость и выдержка капитулировали и вместе со словами Эдварда из глаз вдовы Борромео заструились по щекам слезы.
Стенать, биться, сжимать кулаки.. что ж, это все Контессина уже испытала. Все это уже давно стало прочитанной главой, испробованным верным способом который, увы, вернул к ней расположение родственников  и подданных, восхищенных поведением вдовы графа, но не вернувший женщине ее Лоренцо. И слова Эдварда казались логичными и были настойчивы в своей прямолинейной логике, продираясь сквозь бурлившую в женщине язвительность и необходимость сказать что-то против его доводов, ответить звонкой пощечиной на каждое слово,особенно на "случайность", но вместо этого мадонна только беззвучно плакала, позволяя слезам уродовать её лицо.
О да ,слезы не красят женщину, что бы там не говорили поэты  и барды, даже слезы страсти или радости. В жизни они уродливее, чем в рифме и Контессина не могла остановиться, как не старалась взять себя в руки. Он, несомненно, был прав, прав как всегда, и граф Баратэон опрометчиво позволил горю вдовы его товарища тлеть бесконтрольно, слишком уж поддаваясь врожденному благородству и чувству такта случайного свидетеля той охоты. Слишком часто молчал, соглашался, принимал, позволили убедиться и увериться вдове в её догадках, не спрашивая и не уточняя - да, все было верно, настойчиво твердил ей рассудок. Но оброненное ненароком слово вспыхнуло пламенем на этом костре предубеждений и закоренелых верований, охватывая женское сердце, и отметая логику, делая поспешные выводы.
- Мне .. Я.. - графиня совершенно некрасиво шмыгнула носом и отерла щеки ладонью, смазывая влагу, - мне нужно отдохнуть, прошу прощения, граф Баратэон, - и отвернувшись от умолкшего и ожидавшего реакции на его слова властителя Бэйлоршира, Контессина Барди поспешила прочь из зала, борясь с совершенно противоположными чувствами уязвленной гордости и нахлынувшего стыда, ускоряясь с каждым шагом,  едва  не ударившись о тяжелые двери зала, в последний момент заскользив по натертым каменным плитам пола.
Одна, одна, ей был сейчас побыть одной и не больше, не слышать, не видеть, не думать, оставить все как есть, замкнуться внутри своего уютного мирка, зализывая кровоточащую рану, которую так грубо разбередили, остаться наедине со своими обвинениями и страхами. Но не видеть, не слышать, не думать!

Тяжелой поступью жаркий летний день отступал, сдавая свои позиции благоухавшему свежестью вечернему ветерку, сулившему облегчение после тяжести лета в окрестностях Борромео. А вместе с ним исчезали призрачные опасности настоящего, сменяюсь неопределенным "завтра", ради которых можно было перевести дух и насладиться вечером.
Контессина Барди нервно сжимала тонкой работы кружевной платочек, который был лишь данью моде на новомодного кружева, которыми сейчас так щедро украшали наряды все, кому не лень, чем данью собственному стилю и желанию блеснуть. Высокие окна парадной залы были открыты настежь навстречу вечеру, ветер беспечно перебирал складки легких занавесей, сменивших тяжелые портьеры, а десятки свечей из лучшего пчелиного воска освещали залу до самого потолка, играя бликами в тонкой работы стеклянных кубках и многочисленных сосудах, серебряной посуде и украшениях дам. Где-то там, внизу, среди расфранчены гостей ,собравшихся по случаю дня рождения малолетнего графа Борромео, скрывался и Эдвард Баратаэон, с которым нынче днем женщина рассталась  неприятным образом и за что уже успела не раз себя пожурить.

Женские слезы были неприятные мужчинам, особенно посторонним и мнение кавалера, увидевшего тебя, с размазанной влагой по щекам, вопреки романтическим историям, не никогда уже не будет о даме столь же высоко, как и прежде. А в нашем случае вдова самым низким образом позволила себе таким образом завершить ссору, состоявшую из потока взаимных обвинений, а не конструктивной критики, так что теперь, стоя на верхнем пролете парадной лестницы в ожидании Антонио, готовившегося к своему первому появлению перед многочисленными гостями и родственниками в новом наряде,  женщина переминалась с ноги на ногу, гадая как поведет себя с нею повелитель Бэйлоршира. Самым разумным было бы смолчать и не подавать виду, убеждая, что все забыто, но между ними было столько всего, столько вопросом и незавершенных фраз, а еще больше озвученного сегодня, что мадонна Барди ощущала, как щеки ее зарумянились от стыда, когда она вспоминала раз за разом о своем поведении.
- Эй-богу, как будто он мне жених! - в сердцах зашептала графиня, сверкнув глазами и заметно хмурясь, но уверенности ей эти слова не предавали. Она хорошо знала себя и , видит Всевышний, Контессине не хватит духу долго смотреть в глаза гостя.
И в самом деле, она слишком долго провела взаперти, рассматривая каждого мужчину моложе шестидесяти едва ли не как покусившегося на ее добродетели и вдовство, трепетно хранимую память о погибшем Лоренцо. Такое отношение к себе и детям заставило женщину отдалиться от света, но что поделать, долго продолжаться так не могло хотя бы ради блага юного Тонио. Контессине действительно было нелегко, как,пожалуй, было и каждой давно замужней даме, внезапно лишившейся центра ее мироздания и смысла к существованию. Что первым делом должна делать девочка, едва родилась? Верно, найти мужа. Примерно так говорил ее отец, барон Барди, и воспитанная подобным образом вдова Борромео не представляла себе первое время как ей следует жить и дышать , будучи с  выбитой из-под ног почвой. То была сильная встряска, эффект от которой сломил даже сильнейших, так что столкнувшись с  сопротивлением в лице графа Баратэона, отстаивавшего свою точку зрения на сложившемся между ними отношения, Контессина позволила себе перейти на личности, точнее - на роли супруги и мужа, ибо слезы были уместны только для своего супруга как способ перетянуть одеяло на свою сторону, как она всегда считала. Но, увы и ах, не с посторонним мужчиной, который явно не имел в мыслях делать мадонне Барди какие-либо матримониальные предложения или намеки, и желавшего только разобраться в причинах ненависти по эту сторону залива. А следовательно, даме следовало бы извиниться или, по крайней мере, вновь обрести лицо в его глаза, не прослыв раз и навсегда жеманной истеричной вдовой, которыми полнился свет. Кто знает, когда они еще встретятся и при каких обстоятельствах, так что хочет она или нет, удобно это или нет, но этим вечером Контессине Барди следовало снова обрести самообладание и разрешить конфликт с Эдвардом.
- Матушка, простите, - и хорошенький темноволосый мальчик в парадном дуплете аккуратно тронул матушку за кисть руки, привлекая внимания.
- Мы с Аугусто замешкались, застегивая эти пуговицы, - и он немного недовольно передернул плечиками, под тяжелым бархатом "с иголочки" дуплета, шитому по нему, но все равно казавшемуся огромным и немного комичным при его худощавом личике.
- Ничего, мой мальчик, я тут всего минутку стою, не более, - и взгляд карих глаз в мгновение потеплел едва она обернулась к единственному сыну, просиявшему под нежной материнской рукой, поправившей прядь темных волос.
- И ты совершенно прелестен, дитя мое, - вдова провела пальцами по щеке ребенка, любуясь не без гордости на Антонио.

- Если ты готов, то идем, Тонио, твои сестры тоже жду тебя, как и наши .. твои гости.
- Да, матушка,-  и, стараясь выглядеть как можно более строгим и сосредоточенным, сын крепко вцепился в унизанные перстням пальцы своей матери пара начала спускаться вниз, в парадный зал замка.