Все было бы наверное по другому, если бы не ведьминские забавы и проказы. Были бы долгие и неуверенные взгляды, мысленные рассуждения о том, правильно ли это все и вообще, зачем это надо: Консумация брака состоялась. У Эдварда Баратэона были дети, так для чего все это деление ложа, если любовь может быть не только такой, а... как говорят святые отцы духовной. Кристиана вообще не верила в то, что говорили эти лживые недомужчины. Кастрировавшие себя морально. Поносящие то, чего на самом деле и не знают. Духовная близость между лююдьми конечно же была, но совсем не такая, как в их убогой братии. Так и духовная близость между мужчиной и женщиной тоже возможна. Почему то Кристиана была в этом уверенна, как никто. Если физические радости для нее были ранее неведомы, да и сейчас не совсем ясны. Форма ли это просто удовольствия, как еда, любование красивыми вещами, прогулка в живописной местности, чтение книг или слушанье хорошего пения, или это могло быть знаком любви. Влечение к другому человеку. Ведь, тогда, в Дарингшире она точно уловила это притяжение, это влечениек Эдварду. Это же не могло являтся просто частью каких то потребностей ведущих к удовольствиям, хотя бы потому, что раньше этого она не знала. Или может подсознательное желание нравится мужчинам, толкнуло ее на это? И желание нравится именно этому мужчине толкнуло ее прибегнуть к этому поступку. Хотя, она совершенно не знало, к чему это приведет.
Супруг излился и пожалуй, это было даже, очень приятно. Приятно, то, с какой нежностью и ласковостью и после этого себя повел. Даже, через дурман любовного эликсира, который повис уже сплошной стеной в потемневшей келье. Догорал камин и от него с большим жаром несся нагревшийся аромат сплетений малинового цвета, лилий, белодонны и болотного ириса с каплей мускуса, все настоенно на целебной воде из родника и... неважно еще на чем. Очень большое колличество зелий и элексиров замешанно на крови, и любовные зелья совсем не исключение. Правда кровь там другая...  Опасность лишь в одном. В последствиях. Ведь, это как на весах. Где то убыло, где то прибыло. И обязательно должно быть порповну. Где есть жизнь, всегда будет жизнь, где есть смерть, всегда будет смерть.
На супружеском ложе, чаще всего образовывалась новая жизнь. А на любовном, иногда и счастливая... И Кристиана на секунду представила, что, если она позволит этой жизни зачатся и... укоренится. Что тогда? А тогда и нужен этот самый, очень тонкий разговор с Фредериком о наследовании ее ребенком земель. Шальная, но мысль. К тому же, Кристиана верила в то, что если она попросит, то Богиня ее не оставит безетной. Но... всегда должна быть жертва! Достойная тому, какой результат ты с этого хочешь получить. Чем больше результат, тем больше жертва.
- У тебя такие восхитительные губы…, Соблазнительное тело. Я хочу полностью рассмотреть его,
Супруг начал бредить горячо и по гасконски, присев на постели и увлек ее следом. Кристиана посмотрела на него затуманенно и совсем не здраво. Она была уже далеко от реального восприятия происходящего. В висках ощутимо тикала кровь, гоня по жилам разгоряченную кровь, сдобренную хорошей дозой опьянения. И если горячительное приносило с собой тяжесть телесную и неспособность управлять этимсамым телом, то здесь подобного эфектане было. Пока. Пока никакихэфектовне было. Легкость и свободжа. Неописуемая свобода и даже распущенность в действиях и желаниях. Нескованность. Фривольность.
Она как то пьяно улыбнулась в ответ и запечатлела поцелуй сначало на его пальцах, прижавшись к ним губами, а потом на его же губах, а потом провалилась в этот долгий и совершенно непристойный поцелуй. Сколько прошло времени? Только голова закружилась еще больше и она совершенно опьяненно упала ему на грудь и плечи. Вот стыду то будет... потом...

Отредактировано Kristiana Larno (2020-06-15 12:55:01)

Что значит быть женой своего мужа? Следовать тем основным правилам, что были возложены обществом и церковью? А что они говорили?
Уважать своего супруга. Даже, когда не было за что? Следовать его воле. Как буд то своей у тебя и вовсе не было?  Исполнять его желания. Даже если они идут в разрез с собственными желаниями и могут быть тебе даже противны? Все это бескоечный перечень чего то совершенно не считающего женщиу за живое существо. Даже не недомужчина, а что то с родни мебели.
Что же на самом деле быть женой мужа? Быть с ним в горе и радости...Это значит разделять с ним все то, что поднесет на двоих жизнь. Это значит взять насебя половину. Ту, которую может осилить женщиа. Детей, быт, хозяйство. То, на что у мужчины может не хватить не сил, не умения не терпения. А значит жена уже не бессловесная мебель, которой можено помыкать, как заблагорассудится. Она та половина жизни, которую мужчина сам освоить не может. Она партнер...не больше, не меньше. А если романтизировать. как гасконские трубодуры, так она может быть и тем, кто украл сердце. А без сердца, это уже не половина. Это уже почти весь мир.
Правда гасконские трубодуры в основном пели продаму сердца, а не жену. И потому Кристиана недоумевала всегда, отчего же роль жены так принижена. Почему она столько всего должна и ничего не получает в замен? Даже песен? Холодное уважеие. А иногда и того меньше.
И потому возмущенная этой несправедливостью, с ощущением которой она родилась, Кристианна и встретила своегобудущего супруга тогда в Дарингшире. Так противилась его присутствию и вниманию. И больше всего своим собственым ощущениям. Тому, что он заставлял бится ее сердце чаще. Это так не честно снова подпасть в зависимость и снова не получить от него ничего. Даже песен...
"Любимая"...Это звучало гораздо дольше и громче этих самых песен трубадуров. Гораздо проникновеннее во всех смыслах. Заставляло трепетатьвсем естеством. Вибрировать, как струна лютни, под его пальцами. Эдвард был умел и нескромен. Уже нет. Перейдя за грань, где супруга должна быть скромна и невинна, а муж сдержан и учтив, они оказались в совершенно ином мире, где есть любимые и любящие, а они очень не любят, не терпят, когда им навязывают рамки и правила. Очень не любят полумер. Когда сердце трогает любовь, то оно желает всего или ничего.
И он прикасался к ней не как к жене с бесконечным уважением и недопустимостью откровенных мыслей, порицаемых церквью. Совсем наоборот. С бесконечным желанием, о котором говорило все его тело. Все его действия и стремления. Его голос. Желанием упасть в пропасть наслаждения. Желанием изведать радость телесную. Утолить голод обладания, то, к чему влекло.
От движения его рук она уже постанывала, глубоко вдыхая, а иногда и просто всхлипывая, не закусывая уже от стыдливости или скромности губы. Не опуская взгляд, а наоборот следя за его руками. Не вздрагивая от его очередного прикосновения, а содрогаясь постоянно, неописуемой волной то мурашек, то чего то такого же неимоверно приятного, заставляющего женское естество напрягатся и истекать желанием.
Значит таким оно было...это желаие мужчины? Чем то горячим между ног. Тикающим. Вздрагивающим. Тихо ждущим момента, когда к нему приблизятся и прикоснутся, что бы распустится, как цветок, что бы принять в себя. Таким было желание, когда от прикосовения заливаются не краской стыда, а румянцем ответной приязни. Румянцем удовольствия. И кожа словно вбирает в себя каждое прикосовение. Запоминает его. Насыщается. И становится все равно мало. Мало поцелуев. Мало прикосновений. Мало откровености. Словно бы начиная идти по этому пути, невозможно притормозить и облегчить. Только больше. Только сильнее. Только откровеннее и страстнее.
"Воссоединится муж с женой своей. И станут они едины" И это единственная правда вырванная из всего контекста древней истины. Муж сженой должны быть едины. Во всем. В желаниях, стремлениях, действиях. А возможно это только благодаря самой высшей силе. Любви. Только она способна связатьдве жизни в одну, а никакие то там долг и обязанность. Только она способна насытить и утолить два тела познающие друг друга. Без любви, это всегда убого и калечно.
И пусть Кристиана сейчас даже не действовала, а лишь робко следовалаи невозражала движениям и желаниям мужа, она внимала всем своим телом и душой, то, что открывалось перед ней. Всему тому, что она хотела знать и чувствовать, что было скрыто до этого.
Супруг хотел воссоединятся с ней, снова и снова. Хотел обладать ей и изучать ее, как овую часть своей жизни, как продолжение самого себя. И она послушно отвечала. Прижималась к нему. Терлась о его горячую кожу. Ластилась. Подставляя шею, да и вообще все тело под поцелуи, глубоко набирая воздухав грудь, от чего вздохи ее стаовились лишь громче и несдержаннее.
Что она должна былаему сказать? То что похоже, сходитс ума. Ее настигло сладострастное безумие? Что она первые в жизни хочет его воли и власти над собой, его обладания ею. Что это желание сжигает изнутри и это желание необходимо уталить, как любой голод или жажду? Кристиана закрыла глаза, понимая, что про себя она уже давно повторяет "Да, Эдвард! Да!"

Реальность окончательно стёрлась. Перестала существовать. Прошлого больше не было. Оно словно вообще не существовало. Не было Эдама и ужасающей ошибки искорежившей ее восприятия мужчин и самое главное восприятия самой себя. Ибо в той жизни она потеряла себя. Женщину. Очень красивую женщину. Колдовскую женщину, одаренную множествами способностей. И самой замечательной из них любить и наслаждаться любовью. Она потеряла там свое тело и способность им получать удовольствие. Разбила на куски свою душу и не успела себрать ее, ступая на новый путь. Неудивительно было, что с новым, совершенно другим мужчиной она не могла изменится сразу же, приспособится моментально и стать новой, словно родится заново. Но сейчас, сейчас в пелене любовного аромата, зовущего и увлекающего за собой так далеко от прошлого и воспоминаний она жила новизной ощущений, которые способно было получать ее прекрасное тело. Знала ли Кристиана, что была красива? Знала, но как и мужчин, видевших эту красоту, боялась. Боялась ее подчёркивать, что означало одно. Преследование. Боль. Унижение. Лишившись этих страхов и воспоминаний тело диктовало свои желания, так долго подавляемые и брало, брало, брало.
Тело хотело любви, давно созревшие для этого, распустившиеся и набравшееся силы и сока. Аромат любви раскрывался на коже тысячей дивных запахов, вызывавших и будивших самые откровенные желания и фантазии. Ведьмы всегда знали, что нет ничего сильнее и слаще, чем зов тела, чем желание и тяга его удовлетворить.
И в этом соитии она уже не была той робкой и стыдливой Кристиной, что боялась смотреть на своего супруга, не понимая, что вообще может быть приемлимо и что вообще может существовать между мужчиной и женщиной. Фантазии, тайные мысли, когда то загнанные глубоко в чертоги и подвалы души ровным потоком текли сейчас, издеваясь в ответной реакции на прикосновения мужчины, любившего ее сейчас. Его горячее мужское естество наполняло ее, скользило внутри, высекая из нее томные постанывания и изгибы тела в ответ, столь откровенно нающие понять, что жажда ее не удовлетворена, а лишь набирает силу и желание, что его присутствие в ней неприодолимо желанно и безмерно желанно, а пальцы его блуждающие там, где они соединялись давно намокли от влаги обильно струящейся у нее между ног.
Будь Кристиана в здравом уме, она бы перепугались досмерти, такой реакции своего тела, на ласки. Кто ж знал, что именно так реагирует женское естество на то, что ему приятно. Так оно хочет продолжения и глубины. А Эдвард любил ее. В этом не было сомнения. Его севший, грудной проникновенный голос звучал у ее уха или за ее спиной. Он весь был ее, а она его, так глубоко и нежно, как это было возможно. Если это вообще все было возможно и реально!?
Возможно ли было так остро ощущать наслаждение от присутствия мужчины в себе? Возможно ли не испытывать отвращения, вины и страха. Возможно ли потом, после всего, жить дальше. И любить.
- О Эдвард...Эдвард.
Стонала она ему в ответ, так сладко и призывно, как только могла не только женщина, но ведьма. Ведь именно ведьм наделяют самыми коварными качествами соблазнения.
- Мне хорошо, мой Эдвард...мой любимый, любимый, любимый. Люби, люби меня так...люби и будь моим. Будь со мной.
О она хотела, что бы он был не только с ней, а был в ней! Как сейчас! Это открытие и откровение, которое делало ее тело! Мужчина может давать удовольствие! Собой, своим присутствием, своими ласками. Своими чувствами.
Чувства! Любовь. Именно они делали все таким ярким, сладким, желанным. Именно они дают особую чувственность и тонкость всему происходящему, как сложному букету духов. И тело теперь диктовало свои желания. И они сосредоточились теперь у нее между ног. Там, где были его пальцы и его крепкая плоть. Было ли ещё, что то важнее чем это. Сейчас. В минуту сладострастия и единения, даже не смотря на то, что она не видела его, именно его лицо, мужественное, самое красивое, с теплой улыбкой и лукавым призером стояло перед ее глазами. Значит аромат любви лишь усиливал ее собственные чувства, вынутые наружу. Сейчас они переплетались с ее потаенными желаниями и в центре был он. Ее Эдвард.

У каждого человека обязательно есть секрет. И ещё тогда, в Дарингшире Кристиана имела приогромное желание знать секреты Эдварда Баратэона. Он ещё не был ей никем. Даже женихом, а просто гостем, мужчиной, которым брат хотел потравить ей душу. Секреты есть у всех. Совершенно. Она знала это после. Ведь, с самого рождения хранила от всего мира самый большой секрет. Свой дар и свое проклятье. И именно из этих самых секретов произрастают желания и дела человеческие.
Самым большим желанием Кристианы было быть свободной. Так, что бы весь окружающий мир принял ее такой, какая она есть. Она должна была гордится собой и не прячась, а с высоко поднятой головой нести себя. Что бы перед глазами никогда не маячило пламя костра и клеймо ведьмы.
Это была самая безумная и не исполнимая мечта. Невозможная. Мир не готов к таким откровениям. Церковь никогда не допустит такого, потому, как ее догматы строились на том, что чудеса принадлежат богу, а не людям. И тем более не женщинам! И тогда, тогда, ее примет такой как она есть, только один человек. Узнает всю правду и примет ее. И это будет тем самым огромным утешением ее жизни. Это будет ее путеводной звездой.
И на плане с тем, как она хотела, что бы он узнал ее, она хотела знать и его самого. Без преукрас. Без того, каким он хотел казаться, а каким был на самом деле. Ведь любой человек, это, как слива с крепкой косточкой, в которой прячется семечко, из которого все и произрастает. И открыть эту косточку не так просто, а совсем наоборот. Вот и с человеком так. Сразу никогда не узнаешь сразу, какой он. И раскрывается он может очень долго или не раскрыться вовсе. А Кристиана была не просто любопытна, ей всегда была важна природа всех вещей. Так она была устроена. И потому ей надо было знать своего супруга. И ждать она не хотела.
Конечно, он был с ней добр, терпелив, внимателен. Но, самое главное, он был мужчиной. А мужчина рожден на этот свет завоёвывать, покорять, и владеть.
И то, что сейчас демонстрировала обнажившаяся реальность, говорило о ее супруге очень многое. Он в полной мере был мужчиной, жаждающем наслаждений, желавшем ее тело. Не просто внимательным и добрым мужем с учтивым поведением на супружеском ложе, а горячим, страстным и откровенным любовником, желающим гораздо большего, чем скромное семейное ложе. Он хотел владеть, хотел наслаждаться, хотел того, в чем признатся с порога своей неопытной и перепуганной супруге сказать не мог. Это был его секрет. Жажда обладания. Откровенного, не скромного, а быть может даже бесстыдного к женщине, которая была в этом ущерба. Насмешка Богини. Истинная правда. Мы хотим всегда, что запретно. И чем запретный, тем слаще и сильнее. И наверно, чем холоднее и отстраненно с ним была Кристиана, тем сильнее и горячее он ее желал бы.
И прояви он подобную горячность без колдовской хотирости Кристианы, без использования аромата любви, он бы пожалуй проиграл. Да, она бы испугалась его страсти, его откровенного стремления к ее телу, которого не знала ранее. Испугалась бы подобного отношения, когда он возвышался над ней в неприемлемой для доброго супруга позе, где она утыкалась лицом в постель, прижимается им горячо и страстно, где он бесконечно шептал ей что то, осипше и стонал, то в волосы, то в спину, то в губы, проникая в добавок языком в ее уста, соединяясь вдвойне, ибо одного проникновения ему было мало.
Да, он говорил что его грех в черезмерности. Он всегда хочет всего слишком. И ее он желал до конца. До последней клеточки ее тела. До малейшего изгиба и ложбинки.
Будет ли она жалеть потом о содеянном? Кристиана не знала. Не понимала. Той Кристианы, что боялась всего и была холодна, как вершины гор сейчас не было. А была женщина, желающая своего мужчину. Познающая впервые удовольствие близости. Любопытная ведьма, желающая изведать все тайны мира и особенно мужские. Женщина желающая покорятся урагану страстей и фантазиям супруга. Она послушно подчинялась его порывам и действиям, откликалась если не с жаром, то с пленительной покорностью отдаваться. Подставляла губы ему, если он хотел, изгибалась под ним, если он проникал в нее чересчур глубоко, стонала от его поцелуев, ставших уже требовательными и совсем не скромными. Супруг хотел ее целиком. И развернув ее к себе лицом излился в нее обильно и громко. Она застыла неподвижно, ощущая, как горит ее тело и словно светится а темноте, источая великую, бесконечную силу. Да, бабка что то намекала про то, что колдуется всегда легче после мужчины. Что существует десяток обрядов и ритуалов замешанных на соитии или...самоласкании. Что сила женского лона и мужского естества бесконечны. Надо просто знать, как распоряжаться этим. Она не знала.
И сейчас даже под ароматом любви лежала в совершенном восхищении, читаемом на ее лице. Ее супруг покорен и удовлетворен, не осознавая того, что произошло сейчас. Все это будет завтра. Как похмелье. И сейчас ей нравится тяжесть его горячего влажного удовлетворённо тела. Нравится то, как он изливается в нее, благодарно, страстно, несдержанно и восхищённо. Ей нравится его тело. Крепкое, сильное, мужское. Его кожа на несколько тонов темнее, чем ее, пахнущая как то особенно, солнцем и ещё чем то ярким. Нравится, как он шепчет о любви, прикасаясь губами, чертя ими узоры, согревая своим дыханием.
От опьянения язык у нее заплетаются и она отвечает ему невнятно, называя любимым. Колдовство должно продолжаться. Ведь он достоин любви и хочет ее. А она хочет что бы эта откровенность существовала и без колдовства. Что бы он был честен и правдив с ней.
Что будет завтра, будет только завтра.
Она улыбается, тому, как он снова приближается к ней, ласкает ее влажное тело.
- Ты рычишь, как медведь ..Эдвард.
Тихо засмеяласьКристиаа и перехватив его ладонь, приложилаее к своим губам. Это было будоражаще...она пахла запахами самых откровеыхласк. Она пахла ей.
- Монахини от твоего голоса наверно попадали в обмороки, мой ласковый зверь.
В голове куружились какие то невероятные откровеия, которые даже сейчас было невозможо озвучить. И соленый вкус счастья на губах.
- Я же говорила, что все равно узнаю твои секреты и тайны Эдвард. Лучше бы было рассказать все самому.
Кристиана горячо выдохула ему в ладонь и поцеловала.

- У тебя наивные представления о монахинях...Эдвард.
Она лукаво улыбнулась, убирая с лица и висков распушившиеся локоны. От прически конечно не осталось и следа.
- Многие из них были замужем. Другие, знают, что мужчины существуют, а третьи даже знают откуда берутся дети.
Она снова улыбнулась.
- Так что...готовься к долгому шлейфу славы после себя. Разговоров будет на ближайшие месяцы. Ведь, кроме сплетен им нечем больше заниматься, особенно зимой. Представляешь, что теперь будут рассказывать о нас?
Кроме того, что ты умыкнул сестру графа, женился на ней без соглашения, да ещё и...
Она сладко промысла себе под нос и вправду представляя, какие истории насоченяют про ее супруга и какими эпитетами назовут гасконского графа.
- Эдвард неистовый...Эдвард громогласный...Эдвард неутомимый.
Кристиана мелодично засмеялась. Аромат любви по прежнему кружил голову. Он витал уже лёгкой дымкой не сдавливая горло и не заставляя неистово желать и требовать очередного совокупления, он лёгким флером навевал свободу, раскрепощенность, естественность и открытость. То, чего в большей части жизни мужчины и женщины, а женщины особенно совершенно лишены.
В довершении ко всему он встал...и если бы келья была ярко освещена, то Кристиане бы представилось во всей красоте лицезреть наготу супруга без стеснения вышагивающего перед ней в чем мать родила. Скромность и стеснение считается женской добродетелью, а все что лежит противоположно от этого, самолюбование, тщеславие, раскрепощенность и естественность крайне порицаемы. В том числе красота телесная. Нельзя любоваться наготой. Нельзя наслаждаться наготой. Нельзя гордится красотой своего тела. Все это ведёт к похоти...
Богиня говорит о другом. Тело есть храм души. Тело храм силы. И следовательно он должен содержатся в самом лучшем порядке. Чем красивее храм, тем больше в нем силы. Так что тело, как и дух священны. Прекрасны. Божественны.
Тело ее мужа было прекрасно. И пожалуй, даже преодолев все смущения, если бы они были, рассматривала бы его. Но сумрак кельи позволил ей наблюдать только блеск камина на плечах и лёгкие всполохи на ягодицах. Что касается себя...Кристиана знала, что она красива. Она знала, как на нее смотрят мужчины...но для нее раньше все это значило лишь одно...опасное внимание к себе. Опасность быть замеченной и снова принадлежать кому то. Что же сейчас? Могла ли она себе позволить "распустить узлы" своей сдержанности и стать до конца женщиной и более того, ведьмой, способной манипулировать своей привлекательностью и использовать ее во благо себе?
Супруг вернулся в постель и притянул ее к себе. Кристин послушно повиновалась, но не только потому что он так хотел, а потому что послевкусие близости было приятно. Особенно приятно, потому что все было не так, как раньше...(до него).
"Разве ты этого не понимала с самого начала? Я – взрослый здоровый мужчина. Родом из Гасконии."
- Мужчина из Гасконии знал, что супруга его "отсыревшее огниво" и не сильно благоволит к запретным страстям.
Она хитро прищурилась и лицо ее посетило выражение лёгкой укоризны. "Мол, ты же обещал мне, а сам..." Но это, по большей части было частью игры и проверки для него.
- И помнится, ты уклончиво говорил, что все это только рассказы и песни менестрелей, а оказывается совсем нет?
Кристиана приподнялась с супруга, на котором она до этого возлежала и укоризненно тыкнула острым пальчиком ему в грудь.
- Ты лукавил! И вводил меня в заблуждение! Ты не хотел, что бы я об этом знала! Ты не честен.
Подитожила она.
Сделала серьезное лицо, а потом снова рассмеялась. Совершенно неизвестно, когда снова повторится такое...ведь она не может повтопять такое каждый раз для того что бы превращать их близость в территорию свободную от воспоминаний и запретов. Они перестали быть мужем и женой. Совсем. Они были любовниками. Никаких правил. Никаких долга и чести. Никакой теми священнослужителей за спиной с их мерзким шепотом о том, как ведёт себя благоверная женщина и правильный муж. А они смеются, веселятся, шутят на супружеском ложе, не занимаясь продлением рода, а...удовлетворяют свои плотские прихоти...
Ей и вправду было хорошо...Свобода кружила голову. Лёгкость сводила с ума. Отсутствие тяжести прошлой жизни делала совершенно другим человеком. И ее и его....хотя...его...Она хотела забыть. А он скрыть.
Так вот каким он был с другими женщинами! Вот как все происходило с ними!
Кристиана снова прищурилась, разглядывая супруга совершенно новым взглядом. И та женщина...что с ней у него было!? Так он ее целовал и трогал!? Кристиана глубоко вздохнула. Закусила губу, словно снова ощущая пальцы Эдварда у себя между ног. Вот значит так!?
- Мой секрет?
Переспросила она, ещё немного отстраняясь от него и укладываясь поудобнее рядом на бок, подкладывая руку под голову, предварительно согнув ее в локте.
- Ты же знаешь, что в женских секретах нет ничего интересного или серьезного.
Она сделала совершенно невинное и непонимающее лицо. О! Богиня! Если бы он знал хотя бы один ее НАСТОЯЩИЙ секрет, это могло бы стоить ей жизни. Ну или ему...
Нет, он не хочет знать, что на ее руках кровь не только ее мужа, которого она целенаправленно спаивала и отравляла. Что она отправила претендента на ее руку вместе с градоначальником Лидса. Что в Моргарде, что бы вывести алхимика, ей пришлось убрать наемников. И...что она убила зачаток оставленный ее мужем в себе! Да, она не могла назвать его ребенком. Его отродье, зачаток омерзительным образом, когда на ее теле было нисчесть синяков не могло называется ребенком и быть безгрешным. Хотел ли он знать все эти секреты? Хотел ли он приобщиться к черноте ее души? И тем более смог бы он это принять? Ведь он нисколько не знал ее.
Кристиана тяжело вздохнула. Не знал...и все что он думал о ней было лишь поверхностным. И следовательно...так может быть и с ним. Все эти мелкие секретки о его ненасытности, страстности и любвеобилии лишь часть айсберга. А там...под темными водами прячется нечто ужасное, как у нее. Ведь она монстр! Чудовище. Адское порождение, живущее для того что бы совращать мужчин и сбивать их с пути истинного. По ночам она пьет кровь младенцев и приносит их в жертву Сатане... Вот такой образ и репутация у ведьм. И по сути...нет дыма без огня. Она убивала. Она монстр. И она это знает. Должен ли это знать он?

"Я был не намерен тебя ни к чему принуждать. И не принуждал"
Кристиана посмотрела на супруга с некой долей игривости и иронии одновременно.
- Боже, как лукавят мужчины.
Она улыбнулась.
- Перед своими женами.
Прищурилась.
- Разве тебе бы хотелось женившись, спать в других покоях...всегда.
Кристиана сделала ударение на последнем слове.
- Не надеятся на взаимность, не надеятся и не ждать тепла и ласк. Не мечтать о близости с той, кто принадлежит тебе по праву?
Кристиана смотрела на супруга игриво водя пальцами по его волосам, скулам и подбородку. Давая понять, что ни разу не верит его словам. Да и как в это можно поверить, когда желания мужские и плотские подчиняют себе любого. Всегда. О чем говорила и их ситуация, случившаяся сейчас, пусть и при помощи элексира духов. Но, если не брать во внимание даже это, то их первую брачную ночь. Он же желал ее. Желал получить свое право. Какими бы принципами он не объяснял это, как бы не пытался обмануть сам себя. Нет, наврятли бы он женился на ней, если бы точно знал, что близость и любовь с ней невозможна.
Зачем тратить время и свои возможности на ту, которая совсем недоступна. Нет, пожалуй мужчины на такое не способны. Да и зачем? Вот я чего? Во имя великой любви? Конечно, трубодуры Гасконии распевают песни о любви рыцарей к дамам. И чаще всего эти дамы недосягаемы и чужие жены, но и это скорее всего, как некий символ, мало соответствующий действительности. Был ли ее супруг романтиком и верил во все трубодурские песни?
- Прости Эдвард я не верю в совершенную бескорыстность мужчины, желающего только одаривать в обмен на обычную улыбку, пусть и благодарную, даже окрыленного любовью.
Нет, она не желала принизить чувства своего супруга и его правдивость. Но...эликсир придавал особой бойкости и откровенности их разговорам. Что будет потом? Утро. Просветление. Отрезвление.
- Ты опасный царедворец, лукавый, хитрый и обольстительный. Ты часто присутствовал при герцогском дворе в Гасконии, где научился таким ухищерениям. Как разбивать женские сердца?
Кристиана прищурилась, делая коварное и опасное лицо в соответствии с высказываниями своего супруга о том, что она ведёт себя агрессивно и пугает его.
- Если ты такой опытный, то точно должен знать, что очень часто "не все есть то, чем, кажется". Посему, твоя невинная, боязливая жена, может совсем не быть той овечкой, которую ты себе нарисовал, а быть зубастым волком в овечьей шкуре.
Острый и аккуратный нокоток Кристианы снова прочерикал какие то знаки на груди супруга.
Камин совсем погас и в келье стало темно. Ночь было довольно темная и безлунная. За узкими окнами снова закружился снег.
- И неужели жена может напугать бывалого воина лёгким тычком пальца?
Лица ее уже было не видно, но голос ее продолжал игриво подрагивать. Хотя, уже более томно и даже сонно. Ночь и усталость все же брали свое. Зелье не могло действовать вечно. Аромат медленно испарялся и растворялся в постепенно остывающей помещении.
- Перестаешь гладить?
Переспросила супруга свое мужа, прижимаясь и ласкаясь, как кошка, побуждая снова почувствовать то, что совсем недавно было между ними.
- Ты уверен?
Переспросила она.
- Я откровенна с тобой муж мой.
Она улыбнулась.
- И готова рассказать, все, о чем ты пожелаешь спросить и узнать. Спрашивай. Я вся твоя.
Кристиана удобно пристроилась рядом с супругом, укладываясь и уже откровенно позевывая.
Конечно она лукавила. Но, что она могла вот так, прямо сейчас рассказать ему о себе.? О том, что она ведьма? О том, что прикосновением рук она может исцелять людей? О том, что она целенаправленно травила своего поганца-мужа, помешивая ему вмвино настойку белодонны? О том,место они с братом отравили назойливых женихов, домогающихся ее внимания? О том, что в Моргарде ее люди перебили наемников церкви, вывозя из его лесов алхимика Николя Ноа? Что можно было рассказать мужчине не имеющем представления о том, что мир совсем не такой, каким он привык считать. Что жена его на самом деле не агнец божий, а исчадие ада. То, с чем борется церковь столетием. Что руки ее в крови...
Хотя...почему мужчинам можно убивать, называя это войною, а женщине нельзя, называя это гнусным преступлением.
Таков был мир в котором они жили и потому ничего из всего, что тяготило Кристиану тяжким грузом, она не могла рассказать Эдварду. Покрайней мере сейчас. Она не знала силы его любви и преданности. Не понимала и самого чувства, на сколько оно может сгладить все те принципы и устои по которым он жил. Быть может при одном слове "колдовство" он сам бы отправил ее на костер, или, как минимум обратно к брату. А при знании того, что она прекрасно знает многие яды десять раз задумается...а если нет, то он слишком беспечен или вправду ослеплён любовью и не понимает, как может быть опасна такая женщина.

Эдвард пожалуй, как все гасконцы был излишне самоуверен. С подобной самоуверенностью Кристиана уже столкнулась совсем недавно в лице нежданного назойливого поклонника, увлекшего ее на королевский бал. Он был тоже чересчур самоуверен, считая, что рано или поздно его напор возымеет результаты. Так считал и Эдвард Баратэон. Он был абсолютно уверен, что она обязательно должна рано или поздно откликнуться на его чувства и вероятно ухаживания. А если нет? Если все старания оказались бы тщетными. Если бы желание впустить его в свой альков так и непробудилось. Страхи оказались сильнее и в ней не заговорила женщина...хотя...о чем это она. То, что происходило или произошло сейчас было результатом ее воли, ее решения, ее любопытства и любовного зелья. Точнее любовного аромата. И без этого всего ничего бы не произошло. Потому что она его до сих пор боялась. Боялась своего тела. Боялась его тела и его страстных порывов. Боялась этих самых страстей до конца не понимая их природы. Страсти были сродни огню. А огонь это страшная, неуправляемая сила. Никогда не знаешь, чем это обернется. Вот и она не знала..но ступила в эту самую воду.
Что ее поманило? Именно к нему. Потому, как от того, другого гасконца ей хотелось бежать не оборачиваясь. Не находится рядом вообще. Потому что вот как раз от него этой самой похотью несло, как гарью от пожара. Его настойчивость граничила с наглостью, хамством и манией преследования. Мог бы так же преследовать ее и Эдвард Баратэон?
Кристиана посмотрела на супруга сквозь смеженные и слипающиеся ресницы. Да, пожалуй, особенно теперь, она могла представить объятого всепоглощающей страстью. Эгоистичного, пожалуй нет, но на какой то момент, пусть и короткий в гневе или азарте преследования нет. Потом бы неизменно наступило раскаяние. Это она тоже, читала по лицу. Угадывала. Так что...эта черта, как и другие не укрылись от ее внимательного и дотошного разглядывания характера своего новоиспечённого супруга.
Беря ее в жены, выслушав ее признание о том, что ее не интересует интимная сторона супружества и дав обещание, что он никогда не будет ее принуждать или преследовать в этом, он все равно был уверен, что добьется ее.
Кристиана глубоко вздохнула. В этом вся сущность гасконского упрямства. Было ли это плохо? Сейчас лёжа в его объятиях, абсолютно нагая и уставшая, принимаемая им, тоже абсолютно нагим, ещё кружимая в водовороте неожиданных страстей она уже не была в этом до конца уверена.
Его пальцы убаюкивающе скользили по ее спине, под одеялом и такого с ней точно никогда не было. Никто и никогда ее не гладил так. Не проявлял к ней такой нежности. Не дарил ей таких ощущения. И сейчас прикосновения не носили столь откровенный характер, как перед и во время соития и потому, они казались чем то совершенно волшебным! Чем то потрясающим и открывающим дверь в совершенно новую страну грез и открытий. Прикосновение и внимание мужчины совсем не всегда связанны с желанием обладать и могут не вести к близости и исполнению супружеского долга. И слово долг здесь начинало звучать диссонансом. Скорее это было нечто из ряда особенного отношения. Того, что, вероятно и называют любовью. Того, что не носит и доли агрессии или обладания. Эдвард сейчас откровенно дарил ей свою нежность и внимание. Не важно чем это было. Благодарностью за постель и то что она к нему пришла и позволила такое, или это было просто продолжением, логичным завершением акта близости. Но так или иначе, это было безумно приятно...и если бы он мог это сделать...скажем без того самого супружеского долга. Просто гладить ее так, не думая о...нет, не думать пожалуй не может даже евнух. Что за дурацкие фантазии. Ну, не не думать, а не предпринимать попыток получить нечто большее, это вызвало бы в ней нескрываемый восторг и благодарность, а так же уверенность в нем. А ведь именно уверенность необходима для самых крепких отношений и понимания друг друга.
Кристиана сладко зевнула, уже не совсем слыша, что шутливо пенял ей супруг, ожидающий от нее что то ещё. Напрасно. Все, что она могла, она уже ему отдала. Сполна. И женское тело, далеко не так тренированное, как мужское изрядно вымоталось, волей неволей погружаясь в сон.
- Я отвечаю...
Уже откровенно пробубнил а Кристиана супругу в шею и глаза ее окончательно смежились. Усталость взяла свое и под утихающие поглаживания супруга она заснула. Но, как бы не была сладка, глубока и длинна эта ночь, практически не наполненная для нее снами, пробуждение стало мучительным и болезненным. Для подобного страстного и продолжительного любовного марафона Кристиана оказалась совершенно не готова. И об этом громко и тревожно заявила поясница, которая заняла с пол ночи. Эдвард, хоть и был ласков, но страсть все же дала о себе знать. Да и не был он хрупким или стройным в отличае от нее самой, а тут, как не крути, физическое воздействие оказалось внушительным, особенно для женщины, у которой мужчина в постели был в последний раз года три назад, да и то пожалуй минут на пять. Что уж говорить о столь продолжительных ласках и соитии с мужчиной, который наоборот желал продлить все это как можно дольше!? К пояснице сжимаясь от непонимания произошедшего присоединилось лоно. И женская юдоль, ранее никогда не задействонная. Матка. Сокращения и давления на них с непривычки вызвали спазмы, от чего разболелся низ живота, не меньше, а даже больше, чем ежемесячно. И наконец с рассветом, хоть и поздним в висках возникла барабанная дробь и ко всему присоединилась тошнота. А вот это уже было настоящее похмелье. Тяжёлое. От того самого любовного зелья. Надо сказать, что Эдварда оно тоже настигло. Горькое, вызывающее приступ тошноты от любого запаха. Резь в глазах, ушах и висках.
Кристиана проснулась и инстинктивно скрючилась, хватаясь за живот и рот одновременно. О Богиня! Она знала, что ничто никогда не бывает без последствий! Крючась от спазм она сползла с края постели на холодный остывший пол и подбежала к тазу с водой. Ее стошнило...стыд смешивался с головокружением и слабостью. Опершись о табурет у таза она нашарила кувшин ссводой и жадно начала пить. Сухость во рту и гортани были такие, словно она выпила столько горячительного и такой крепости, что свалили бы с ног здорового мужчину.
Вот она расплата за любопытство и колдовство.
Кристиана боязливо и виновато оглянулась на постель, потом в страхе, холодея принялась отыскивать свою одежду. Ведь она была совершенно нагая! Нагая! Сорочка висела где то на изножии постели и она превозмогая недомогание, головокружение и боль в пояснице натянула ее поскорее. Тело сотрясала дрожь. О Богиня! Ей срочно нужно что нибудь из своих микстур! Ей срочно нужно убратся отсюда поскорее! Оглядываясь по сторонам она искала свою накидку и отыскала где то под кроватью. Поднимая ее, каснулась и задержалась за край одеяла, из под которого вынырнули нагие и бугристые плечи совершенно наново супруга. Голова закружилась, а в глазах потемнело. О Богиня! Слабо простонала она. Ей стало совсем не хорошо.

Богиня говорит, что весь мир должен находится в равновесии и коль скоро она совершенно нагло взяла от жизни то, на что не была способна сам, то и равноценно она должна была положить на весы в замен. Она то знала, на что шла. А Эдвард? В чем он был виноват? В том, что ему досталась женщина не способная сама захотеть мужчину и воспылать к нему страстью, так как он хотел? А он хотел. Он очень хотел любви не снежной королевы и уж тем более не снеговика, которым она становилась, завидев его обнаженное тело. Уж так получалось, что оно вызывало у нее очень многогранные эмоции. И испуг, да, был первым. И та мысль, что с его то мощью и силой ему ничего не стоит подчинить ее своей воле. Пожалуй, будь Эдам на его месте он бы так и поступил. Испуг сменялся оцепенением, почти богобоязненным, потому, как это было второе обнаженное тело, которое она видела, не как лекарь пациента.
На первом был все тот же ее покойный супруг. И наконец первое, и столь красивое по мужски, что вызывало это оцепенение. Нет, скромность и религиозность здесь были не причем. Богиня так же говорила, что тело Храм. Прекрасный Храм который надо ценить ещё больше, чем красивее он был. А Эдвард был вне сомнения красив. В нем смешивалась мужская сила, стать, крепость, гармоничность и природное очарование, очень естественное и натуральное. И вот этой самой силы в нем она и боялась. Как в любом явлении природы. Как боятся пожаров, наводнений, схода лавин с гор...
- Эдвард...
Сдавлино прошептала она, отворачиваясь в сторону, понимая, что пахнет от нее сейчас совсем не лучшим образом, упрямо натягивая на себя свою голубую теплую накидку отороченную по рукавам и краям мехом. В отличае от нее он был совершенно нагой и словно не чувствовал холода кельи. Камин давно погас и даже не тлел, а он...он у него...
Да, у него было мужское достоинство, что уж тут удивляться! Этой ночью она явственно это ощутила. Ох! Словно соглашаясь с этим ощутимо заныл низ живота. Свело поясницу и она скрючилась на постели в позе младенца. Спокойнее...спокойнее. Это всего лишь непривыкшее тело! Он тут совершенно не виноват. Он мужчина, получивший в свои руки то, что хотел. Но Богиня! Где он ее только не трогал и как!
Кристиана инстинктивно прикрыла рот рукой, и глаза тоже, потому, как перед этими самыми глазами во всю величину возник гасконский детородный орган...он правда был в весьма умиротворенном состоянии и потому не так страшен и внушителен, но...Кристиана зажмурилась на ощупь принемая чарку воды. Приподнялась и выхлебала залпом.
- Эдвард..срочно надо позвать Кэтти...с моим ларцом.
Она имела в виду ее снадобья. И одновременно со словами она соскользнула с постели, качаясь и опираясь на боизстоящую немногочисленную мебель пошла к дверям. Ему бы она это сделать не позволила. Не хватало ещё после его ночных Рыков монашкам узреть его во всей красе. И здесь в ней заговорило уже не приличие, а ревность. Настоящая женская ревность. Это она желает видеть только сама.
Но Боги, как он ночью рычал! Точно, как медведь! В ушах от нахлынувших воспоминаний зашумело и ухватившись за косяк она толкнула внушительную дверь наружу и чуть не сбила у вроде двух молодых монахинь, совершенно бесчестно пытавшихся подслушивать и подглядывать. Вот значит как! Не исключено, что именно возгласы Эдварда применили их выведывать, что же он такое делает с графиней. Рассмотрели во всех подробностях? Кристиане сейчас было не до смущения, она лишь укоризненно посмотрела на тут же залившиеся краской лица.
- Мне нужна Кэтти. Быстро. И...пусть возьмёт ларец. И растопите графу заново камин и принесите рассолу.
Монашки нисколько не смутились, увидев в дверях не графа, а графиню. Не один же он так стонал пол ночи! И отчаянно закивал головой. Зачем правда рассол они не поняли, но стремглав бросились по корридору, издавая то ли смех, то ли ещё какие возгласы.
Кристиана хотела было сказать графу, что она пойдет к себе, но...все та же ревность удержала ее от поспешного поступка. Он раздет, а придет Кэтти..к тому же, пожалуй, о своем супруге она позаботится сама, ведь это она ввергла его в такое состояние. Он ни в чем не виноват. Снова заныла спина и низ живота свело в очередном спазме.
Еле доковылял до постели она уцепилась за резную колонну, окидывая наготу мужа.
Вот значит как быть любимой мужчиной. Быть любимой Эдвардом Баратэоном. Пожалуй, она привыкнет к этому не сразу. Но постарается...почему? Она пока не знала. Ощущения ночи сминались дикой дурнотой и болью внизу живота.
- Сейчас придет Кэтти.
Тихо проговорила она мужу и это означало, что наготу его, хоть и привлекательную стоит прикрыть. Так завороженно на него хочет смотреть только она.
Так и случилось. Прошло совсем немного времени, как на пороге, без стука, быстрее служки, пришедшего топить камин возникла не до конца одетая Кэтти. Волосы ее были распущены, а взгляд тревожно разглядывающий. Ремешки верхнего домашнего платья не застегнуть, отчего из под него торчала длинная белая рубаха до полу. Она прибыла вовсеоружии, буд то зная, что случится. В руках ее был мешок из плотной ткани и деревянный ларец.
- Что стряслось ваша милость?
Вопрос был, как бы промежду прочем. Она знала сама. Колдовство окончило свое действие, а значит время расплаты.
Она быстро поставила ларец хозяйки прямо ей на постель, ту самую, где хозяева под действием колдовства познавали то, что не слишком скоро свершилось бы само.
Кристиана открыла крышку и достала два крошечных флакончики. Один было общее противоядие. А второе просто целебный настой. Взяла у супруга чашу и капнула туда по паре капель.
- Пей.
Кратко скомандовал она, даже не спрашивая в чем дело.
Следом за ним, сама сделала то же самое. По келье раскатился солоноватый облегчающий запах. Выпила и скорчилась.
- Что?
Теперь уже испуганно вскрикнула Кэтти, но тут же лицо ее просияло догадкой.
- Вот оно что...
Она перевела взгляд на теперь уже хозяина. Ведь, как не крути, он стал ее хозяином. Перестарался граф этой ночью. Очень хотел любви!
- На то вы и мужнина жена.
Тихо выдохнула она. Извлекла из мешка круглый железный шар. Да, в Ратленшире алхимик Николя Ноа придумал грелку. Во внутренность шара насыпались горячие угли и им грели руки или клали в постель.
У камина щзакопошился кривомордый и ущербный служка. Вспыхнул огонь. Затрещал и заходил ходуном проснувшимся пламенем.
Кэтти положила шар на пол рядом с камином открыв его. - Разогреется все, положите туда красные головни.
Относилось это уже к графу. Кто как ни он должен заботится о своей жене, да ещё после такого. Кэтти усмехнулась в рукав. Весело у них было, раз лица такие несчастные.
- Ну ничего, ничего
Протянула она. Тут же монахини принесли рассолу в крышке, соленых огурцов и квашенной капусты и принюхавшись, схватились за таз, куда стошнило Кристиану. Келью наполнила возня.
- Вам плохо?
Наконец зашептали они испуганно, смотря на графиню.
- Съела что то не то.
Бледнея ответила она, понимая, что вот сейчас никаких распросов ей не хочется.

Молодые монахини, совсем ещё девочки, попавшие в монастырь Дерби не от хорошей жизни смотрели на графа, как на явление необычайного происшествия. Да, пожалуй ничего ярче и выразительнее за свою жизнь они не видели. А после сегодняшней ночью и не слышали. О Богиня...вспоминая его стоны и звуки, что он произносил, Кристиана покрывалась мурашками. Ее начинало колотить мелкой дрожью от тех ощущений, а теперь ещё и от его голоса, который хрипотцой выдавал его не лучшее состояние сейчас.
Вот отчего на него смотрела та гасконка! Как ее звали!? Кристиана закусила губу. Не смотря на хорошую память она не смогла вспомнить, мучимая мигренями, болями спины и живота и тошнотой. Вот значит чего она от него хотела. Значит знала про все это! Значит между ними было так!
Кристиана сжалась в очередной судороге, не зная, что в ней было больше. Боли физической или больше внезапной душевной боли.
Нахмурившись и чуть приподняв голову с постели она наблюдала, как на половину обнаженный муж выпроводил монахинь. Глупые девченки глазели на нег во все глаза. Это он конечно зря...красивее местного священника, что венчал их они никого не видели. А теперь....теперь он дал им пищьщю для фантазий и ночных бдениях. Кристиана прикрыла глаза ладонью, характеризуя все происходящее. Но, навряд ли он действовал с каким либо злым или разгульным образом. Просто не понимал, что обнаженный мужчина просто "Ох и Ах!"для девичьих фантазий. Она вздохнула.
- Теперь они воотчию убедились, что Гасконский граф похож на медведя. Не только по ночным возглосам.
Выдохнула она, смотря, как ее супруг набирает в грелку углей.
"Мужняя жена" прозвучало в голове голосом Кэтти. Сможет ли она к этому привыкнуть... К такому!
Приподнявшись, она взяла полотенце со стола и обмотав в него железный шар прижала к низу живота. Да...пожалуй именно это ей и нужно.
"Тебе больно из-за меня?"
Она еле сдержала мучительную улыбку. Да, искренности у него было не отнять! Было в нем что то совершенно очаровательное. Обезоруживающе. Этот взгляд. Это виноватое выражение лица. Эти морщинки вокруг глаз. Сосредоточие сдерживаемое силы. Сдерживаемое чем то ещё более сильным. Чувствами? Долгом? Убеждениями?
Убеждения были его главной сдерживающей силой. Теперь ей предстояло выяснить до конца каковы они.
Во первых он боялся. Боялся не меньше, чем она его. Боялся, что она будет боятся его ещё сильнее. Это был так странно. Впервые рядом с ней мужчина боялся ее. Точнее, боялся того, что она подумает. Что она почувствует. Это неописуемо...в отношении такого, как он! Переполненного мощи и силы и пасующего, усмиряющего себя рядом с женщиной.
Он взял ее руку и прижал к своим губам.
"Прости меня!"
Ни один мужчина ей так не говорил. Ни один мужчина на нее так не смотрел!
- Ох Эдвард...
Она не знала как и что ему сказать. Это тот самый случай, когда правду сказать было невозможно.
"Муж мой, сегодня ночью ты был под воздействием волшебных духов. И я тоже. И потому мы презрев все законы совокуплялись, как положено любовникам!". Так сказать она не могла! Никак! Он бы не поверил, а если поверил и возненавидел. Презрел ее и как жену и как женщину. Оставалось молчать! Молчать и тяжело вздыхать. Да, в конце концов, как не крути боль в спине и животе у нее была от него. Да, он был активен и страстен. Он был и его плоть послужили причиной ее спазмов. И с этим ничего не поделаешь.
- Я...в моей постели давно не было мужчины.
На ее бледном лице выступили красные пятна стыда.
- Я...я...со мной никогда не было так.
В след за щеками пунцовыми стали уши. И жар ее смущения перекинулся на все тело. Да, с ней никогда не было так. Так долго. Так страстно. Так глубоко и основательно. Стоило ли удивляться, что тело ее так среагировали!?
Она хотела ещё что то сказать на подобие "я не привыкла к такому", но пожалуй это ещё больше обострило его чувство вины. Этого она не хотела. Он был не виноват в том, что все его потаённые эмоции и желания вырвались на свободу. Она его на это сподвигло. Специально...
- Тебе лучше?
Постаралась она перевести тему, потому что почувствовала, что тошнота медленно отпускает. Но вот ее живот, лоно и поясница не спешили утихать. А смотреть, как он мучается терзаниями становилось невыносимо.
- Я...я пожалуй пойду?
Она попыталась встать с постели, прижимая к низу живота грелку.
- Ты...отдохни немного...скоро станет легче.
Виновато и очень мягко проговорила она, пряча и отводя взгляд.