Алеандер оказывается единственным человеком, чьи слова утешения не заставляют Ноэлию в который раз с пугающей четкостью осознать свою потерю и снова горько расплакаться, когда скорбь вновь сожмет своей стальной хваткой измученное сердце. Кардинал появился рядом в тот самый момент, когда Ноэлии начинает казаться, что для нее одной это горе слишком велико, она больше просто не в состоянии дальше жить с этим, но сильные руки Алеандера не только обнимают ее за плечи, но и словно забирают у нее часть этой боли, разделяя этот невыносимый груз на двоих, отчего сразу же становится легче. Ноэлия, закрыв глаза, прячет личико на груди у Алеандера, вдыхая уже ставший привычным аромат ладана и трав, исходящего от его облачения, и несколько минут просто стоит, прижавшись к нему. Конечно, она будет сильной, как этого хотел дядя, и обязательно сделает все, чтобы он, глядя на нее с небес, мог гордиться ею, и когда Алеандер берет ее за подбородок, чтобы заглянуть Ноэлии в глаза, она уже почти не плачет. Дядя не любил смотреть на ее слезы, он желал ей добра и даже на смертном одре заботился о том, чтобы она была счастлива, и Ноэлии очень хочется найти в себе силы, чтобы его не разочаровать. И Алеандер, смахивая слезы с ее лица, помогает Ноэлии побороть горе, а потом и вовсе уводит из склепа. Ноэлия не протестует, она покорно идет вслед за кардиналом, и лишь на пороге, обернувшись, бросает прощальный взгляд на каменную плиту, под которой обрел покой ее дядя. Покойся с миром, – снова повторяет она, только уже мысленно, после покидает склеп.
Возвращение в мир живых происходит весьма символично – держа Алеандера за руку, она выходит во двор собора, где ярко светит солнце, согревающее все вокруг своим теплом, по небу лениво плывут белые облака, а люди, только что оплакивавшие Барончелли, уже больше озабочены своими повседневными делами, нежели его смертью. Жизнь определенно продолжается, несмотря на утрату близкого ей человека, и хотя осознавать это довольно грустно, Ноэлия понимает, что это правильно. Дядюшки больше нет, и им осталось только почтить его память на тризне, правда, стоит только Ноэлии подумать об этом, как ей тут же становится не по себе. Покойных было принято поминать с весельем, дабы они уходили в иной мир с легким сердцем, и хотя в присутствии Алеандера Ноэлия чувствовала себя намного лучше, все же она очень сомневалась в том, что сумеет хотя бы раз улыбнуться, не говоря уже о том, чтобы вести себя непринужденно и выглядеть не слишком подавленной. К счастью, ее обязанности хозяйки взяла на себя добросердечная Флавия, которая и занялась организацией тризны, а потому, когда все приглашенные на поминальную трапезу, пришли в резиденцию Барончелли, их ожидал роскошный пир. Ноэлия, помня о правилах приличия, поспешила присоединиться к гостям, правда, перед этим побывав вместе с Алеандером в одной из комнат, где можно было умыться и выслушать причитания Флавии о том, что они оба выглядят хуже, чем покойный понтифик. Затем воспитательница проводила свою подопечную и кардинала в зал, где были накрыты столы, и усадила их на соседние стулья, прекрасно помня о том, что отныне Ноэлию и Алеандера связывает не только дружба, но и брачный договор.
Пока все остальные утоляли голод и жажду, причем последняя, судя по всему, мучила гостей особенно сильно, потому как слуги сбивались с ног, поднося все новые и новые кувшины с вином и наполняя быстро пустеющие кубки, Ноэлия почти не притронулась к угощению, лишь немного выпила разбавленного водой вина. Впрочем, царившая за столом весьма непринужденная атмосфера не раздражала ее, скорее, наоборот, радовала, ведь многие из гостей вспоминали Джованни Барончелли, рассказывали о нем какие-то истории, причем исключительно хорошие, и Ноэлия, глядя на это и слушая подобные разговоры, думала о том, что, пожалуй, душа ее дяди будет довольна такой тризной. И она настолько увлекалась, слушая гостей и думая о своем, что пропустила тот момент, когда Витторио вдруг громко заговорил. От услышанного у Ноэлии потемнело в глазах от гнева и несправедливости, но прежде чем она успела хоть что-то сказать, Алеандер ударил ее брата, после чего тут же завязалась драка. Вскочив на ноги, Ноэлия вцепилась в плечо Витторио, почти повиснув на нем, чтобы он не сумел снова ударить кардинала, а между тем в зале разговоры моментально стихли, и наступила абсолютная тишина. В этой тишине шепот разъяренного Алеандера прозвучал достаточно громко, чтобы все услышали его слова, Витторио тут же дернулся вперед, явно желая расквитаться за оскорбление, и Ноэлия снова вцепилась в него, панически боясь продолжения драки. Впрочем, она была не единственной, кто пытался остановить Витторио – со спины к нему подскочил Джованни и капитан гвардейцев, и барон Унгернджи моментально оказался в цепкой хватке двух крепких мужчин, из которой ему было уже не выбраться. Все, что мог теперь делать Витторио, так это, тяжело дыша, прожигать Алеандера яростным взглядом, и Ноэлия наконец-то отпустила брата, который явно перебрал с вином.
- Немедленно извинись перед Его Высокопреосвященством, – решительно потребовала она, не менее яростно глядя на брата. Она любила его, они с Витторио всегда хорошо ладили, оттого происходящее казалось Ноэлии каким-то дурным сном. - Что вообще на тебя нашло? – недоуменно произнесла она уже более мягким тоном.
- Извиниться? – презрительно процедил Витторио и криво ухмыльнулся. - Перед этим лицемером, который втерся в доверие к дяде, пользуясь тем, что он болен? – Барон Унгернджи резко рванулся, пытаясь выбраться из рук удерживавших его мужчин, но тщетно, после чего обратил свой яростный взор на сестру, посмевшую публично вступиться за Алеандера, да еще и потребовать извинений. - Идиотка, – буквально выплюнул он. - Нашла за кого заступаться! Думаешь, что он захотел жениться на тебе по собственному желанию? Как бы не так! Этот выскочка метит на место дяди и хочет твое приданое, а ты ему не нужна! – продолжал гнуть свое Витторио, каждое слово которого буквально источало самый настоящий яд, и Ноэлия не выдержала. Стоило только брату на мгновение умолкнуть, видимо, для того, чтобы придумать еще каких-нибудь мерзостей в адрес кардинала де Анжа, как Ноэлия, резко замахнувшись, изо всех сил влепила брату хлесткую пощечину, звук которой в наступившей тишине прозвучал особенно звонко.
- Не смей так говорить о нем, – хрипло произнесла Ноэлия, задрожав от негодования и обиды. На ее глаза снова навернусь слезы, а правая ладонь, оставившая на щеке Витторио красный след, теперь горела так, словно была обожжена. - Ты… Ты… – От волнения и расстройства Ноэлия не сразу смогла подобрать нужный эпитет для того, чтобы описать поведение брата. - Ты ведешь себя недостойно! – выпалила она первое, что пришло на ум, после чего в происходящее вмешался Джованни.
- Прекратите оба, – недовольно произнес старший брат. - Ваше Высокопреосвященство, я приношу извинения от лица всей нашей семьи, – продолжил он, желая разрядить обстановку. - Мой брат слишком огорчен смертью дяди и от горя совсем потерял рассудок, – добавил он, тонко намекнув Алеандеру на то, что не стоит обращать внимания на эту пьяную выходку Витторио. - Надеюсь, вы проявите милосердие и простите моего брата.
Витторио, которого, судя по всему, здорово отрезвила пощечина сестры, которая обычно была тихой и спокойной и никогда себе подобного не позволяла, хранил гордое молчание, и Джованни был вынужден посильнее заломить его руку, чтобы заставить произнести нужные слова.
- Прошу прощения… – все так же презрительно процедил Витторио, опасаясь, что еще немного, и старший брат попросту сломает ему руку. Однако в его тоне не слышалось ни малейшего раскаяния, он лишь произносил то, чего от него хотели, но при этом всем своим видом показывал, что ни в чем не раскаивается. И Ноэлия, понимая это, только тяжело вздохнула, продолжая гадать, что же явилось причиной подобного поведения Витторио, после чего посмотрела на Алеандера, ожидая его реакции. Впрочем, на кардинала де Анжа сейчас смотрела не только она, взгляды всех присутствующих были обращены на церковника, ведь только от него сейчас зависело, получит ли продолжение этот скандальный и оттого невероятно интересный спектакль, о котором еще долго будут рассказывать всякие сплетни, либо тризна снова пойдет своим чередом.