Момент, когда красавица Беатрис выходит на сцену со своим страстным танцем, в котором лучше всего отражается непростая судьба леди Изольды, муж которой не вернулся с войны, а ее сын захотел отправить старую и ни на что не годную мать в глушь, был настоящим украшением вечернего представления театра Гранта. Любимая вмести история о тяжелой судьбе женщины, в лице которой находили свое отражение и крестьянки, и благородные дамы, всегда с восторгом воспринималась зрителями, а потому каждое движение, каждая реплика здесь были отточены до идеального состояния. Резво двигая обутыми в сапожки ногами, Беатрис выплясывала свой яростный и полный боли танец, каждой клеточкой ощущая звон струн и ритм барабанов, размахивая юбками и заламывая руки. Еще немного, и она увидит в толпе первые слезы, первые неловко отвернутые от сцены женские головы, первые глубокие морщины, которые проступят на лицах мужчин, осознавших, как тяжело приходится их женам и матерям, когда они сломя голову несутся в бой ради благого дела, забывая, что самое важное в жизни любого человека, это не честь и даже не долг - это его семья. Ритм, цокот, струнный аккорд, и... Аккуратная ножка Беатрис проваливается под одну из досок, застревая в полу так резко, что девушка не успевает затормозить. Разодрав провалившуюся ногу в кровь, она спотыкается и падает лицом на пол, пышные юбки задираются к верху, обнажая ее исподнее, а театрально-печальное выражение лица сменяется на обезображенное от боли и стыда. Толпа в замешательстве: от самых первых рядов и до галерки прокатывается обеспокоенный вздох, смешанный с громкими смешками. Великая трагедия прямо на глазах у всех превращается в комедийный фарс, полностью уничтожая всю работу актеров, задумку и сюжет.
     Беатрис прячет лицо за волосами, не способная подняться на ноги, пока не почувствует, как под общий шум, превратившийся в остервенелый гогот, ее поднимают чьи-то руки и, придерживая актрису за талию, ведут прочь. Питер Грант, который руководит ходом представления, выбегает на сцену в ужасе, стараясь скрыть его за широкой улыбкой. Он отговаривается чем-то вроде того, что "мы решили дать старой концепции новую концовку", и сейчас на сцену выйдут другие артисты со своими номерами. Незаконченная пьеса сворачивается, словно скисшее молоко, и вот уже квартет менестрелей гремят инструментами, чтобы спеть пару баллад.
     - Какой позор! Какой ужас! Вы что, собирали сцену своей левой ногой? - Беатрис врывается в шатер, где труппа готовится к выступлениям, с криком негодования и размазанным от слез гнева гримом. Она заметно хромает - дешевая ткань юбки постепенно напитывается кровью, которая сочится из небольших царапин на ее ноге. Однако актриса будто не чувствует боли - она несется в сторону монтажников, хотя прекрасно понимает, что их вины в этом быть не может. Собирать эту сцену для них так же привычно как есть или дышать, они проделывали это столько раз, что могли бы сделать все идеально с закрытыми глазами. Однако кто-то же виноват! Кто-то взял прогнившую доску или недостаточно хорошо закрепил опоры под сценой. Кто-то позволит этому совершиться, и Беатрис не будет собой, если не достанет провинившегося с того света.
     - Самый важный момент! Мой триумф! Это подстава! Кто?! Кто этот нерасторопный простофиля? - почти срываясь на крик, девушка мечет озлобленный взгляд, переводя его с одного лица на другое. Несколько человек уже бегут к сцене - латать провалившуюся доску, исправлять недочеты невидимого вредителя.
     - Спокойно, Беата, - раздается за ее спиной низкий и бархатистый голос Идриса, который проникает в шатер спустя несколько минут. В его руках две надрезанные балки, которые он протягивает девушке, и которые она в гневе отпихивает от себя. - Никто из них не виноват. Ее подпилили.
     Воздух, загустевший от витавшей в нем ярости Беатрис, застывает прозрачным желе, словно кто-то остановил время и выключил все существующие в природе звуки. Актриса мигом меняет выражение лица - злоба уступает непониманию. Ошибки допускают все, но это - не ошибка. Это нечто куда более серьезное. Нечто, что всполохом поднимает в памяти несколько событий последней недели и связывает их друг с другом невидимой нитью.
     - Это возможно? - с сомнением спрашивает Беатрис, уже куда сговорчивее принимая причину своего падения в руки и рассматривает ровный срез на обоих их концах. Ее брови сходятся вместе, образовывая почти идеальный треугольник. Никто в театре никогда не желал друг другу провала. Или желал?..

Отредактировано Beatrice Grant (2018-04-02 19:50:31)

     Увидев вошедшего в шатер Айнерина, который размахивал руками и негодовал, Беатрис едва не вскочила с места, но теплые руки Идриса, который беззастенчиво задрал ее юбку и осматривал раны пока их знахарка кипятила тряпки, удержали ее на месте. Сначала она подумала, что мужчина возмущен тем, что произошло с ней, и радостно растянула губы в улыбке, но после она услышала как он кряхтит по поводу синяка и недовольно фыркнула. Ну ладно, от семьи ее сострадания по диве и приме не дождешься, но он-то хотя бы мог проявить сочувствие! Убивать надо того, кто лишил лучшую актрису и его персональную танцовщицу ее инструмента, а он все переживает о своем лице. Мужчины... Никакого сердца под таким-то слоем мускулов. С другой стороны, за эти мускулы можно было простить и немного бессердечности.
     - Что это у тебя там? Тоже кто-то напал? - Беата сложила руки на груди и демонстративно кивнула в сторону израненной лодыжки, мол полюбуйся и начинай уже охать от ужаса, как наседка. Она была готова уже в красках начать выступление с историей о том, как прямо в разгар одного из лучших номеров, что она ставила за всю свою жизнь, кара господняя обрушилась на нее, и едва не убила, но никто, очевидно, не стремился ее послушать. Надув губы, девушка покачала головой и наклонилась к своей наплечной сумке, чтобы найти там флягу с элем. Проблем эль, конечно, не решит, но хотя бы настроение поднимет.
     - Зачем кому-то вредить нам? - после большого глотка, с сомнением спросила танцовщица. Знахарка уже обмывала ее раны и капала на них каким-то непонятным настоем из бутыля темного стекла, который всюду носила с собой. Травмы и раны у бродячих артистов - дело обычное, поэтому все процессы оказания скорой помощи были отлажены в театре Гранта на "отлично". Однако, несмотря на довольно безобидные царапины, когда знахарка стала обматывать лодыжку плотной тканью, Беата вскрикнула. Больно было не коже, а тому, что было под ней. Если сначала она хотела встать и внимательнее осмотреть, что там с глазом местного красавчика, то теперь ее решимость заметно поугасла. Встать и вновь почувствовать боль, подтвердить теорию о том, что она растянула или сломала ногу, было страшно. Царапины заживают пару дней, перелом - несколько месяцев.
     - Нет! Мы и так толком ничего тут не заработали, нам не на что будет кормить эти рты, - запротестовала Беатрис, когда Идрис уже было хотел согласиться с Айнерином относительно отмены выступления. Танцовщица оперлась на плечи своего приемного отца и попыталась встать, чтобы на ее лица не отразилась гримаса боли. Терпимо. Для плясок, конечно, не подойдет, но прохромать по этой деревеньке и достать того, кто мог учинять беспорядки, она вполне смогла бы.
     - О, ты такой заботливый, - с сарказмом проворковала девушка и повисла на локте Айнерина, - пойдем, поспрашиваем людей. Может быть, кто-нибудь и правда видел, как кто-то что-то делает. Слишком много совпадений, еще парочка - и от нашего театра останется три калеки, да старые мешки с дерьмом. Прости, Идрис.
Последнюю фразу она уже бросила в сторону своего наставника, который заулыбался в усы, когда она нелестно выразилась в его сторону. Он уже давно привык к тому, что Беатрис бывает слишком бесцеремонной, но всегда - правдивой.