За рокотом прибоя не расслышать грохота пульса в груди и висках. Его только ощущаешь - нервными рывками по всему телу, испуганной птицей из-под выпирающих рёбер мальчишки, который распластался под твоей рукой на вязком песке и готовится вот-вот проститься с жизнью. С его стороны благоразумно - после всего, что он наболтал в лицо старпому "Дикого Быка" жить злопыхателям остается обычно недолго, а если и долго, то в муках. Гектор бывал в меру добродушным и не прочь был пошутить, но сам шутки понимал не всегда. Зато к оскорблениям бывал особенно чуток, и если ему только мерещилось пренебрежение или агрессия в собственный адрес, то он не выжидал, чтобы ответить тем же - рубил с плеча, а там уж будь что будет.
Так и сейчас - в два счета поборов хилого юнгу, отхлестав по спине ремнем и лопатками вдавив в песок, Берг медленно соображал, что взял уже своё и мог бы отступить.
Мог бы... да только станет ли?
- Врать не хочешь? Больно честный нашелся, а? - Прорычал старпом сквозь сцепленные зубы, с силой сжимая пальцами подбородок Ронни, будто не обращая внимания, как из уголка рта у того вытекает слюна вперемешку со сгустками крови и заливает ладонь. От такого никто еще не подыхал. Освободится - заживет, как на собаке, только крепче станет. Нет - туда и дорога вместе со своей разбитой челюстью. - Вот уж точно, только в церковники тебе идти - им врать запрещено по правилам. Всё, вставай, в монастырь тебя поведу. Или лучше в храм, хочешь? Просторный, красивый... подводный. Поставишь там за меня свечку, а заодно и с рыбами поплаваешь. А? Всё ближе, чем на материк тебя тащить.
Сумерки сгущались, и море плескалось рядом чернильной чернотой, будто за полоской песчаного берега мир заканчивается, и можно рухнуть с его края прямо в бездну.
Берг усмехнулся; его взгляд оставил перепачканное кровью, разбитое лицо мальчишки и отправился ниже. Лезвие кинжала тускло блестело, прижимая бледную кожу на худосочной шее. Повернуть его ребром - и из-под клинка брызнет алым, неугомонный парень дёрнется, булькнет и захрипит, а потом затихнет и сопротивляться уже не станет в этой жизни никогда. Жалкий конец для его жалкой жизни - резонно ведь? Не на это, разве, он пытался напороться, когда оставил свое насиженное место, где подрастал, и отправился болтаться по морям? Это был риск. Риск Гектор уважал, но только если тот бывал оправдан. А тут? Где оправдание и цель морским скитаниям юнги? Какого дьявола он так цепляется за корабельную службу?
Ответ будто сам подвернулся Ронни под язык. Ответ о встрече с отцом он уже не выкрикнул, а скорее промямлил, будто силы уже оставили, и сопротивляться дальше малец раздумал. Но как бы не так!
Гектор отпрянул и машинально зажмурился, когда глаза залепила вязкая влага - кровавая слюна, которую юнга, поднапрягшись, отправил в цель, будто боевой заряд из мортиры. Но только слова, произнесенные охрипшим мальчишеским голосом, еще повторялись в ушах фйельца, и тот, тряхнув головой и свободной рукой проведя по векам, открыл глаза опять.
Мог бы, рассвирепев, прирезать парня тут же, одним жестом, и дело с концом.
Этого сам от себя и ожидал. И даже удивился, обнаружив, что рука еще не повернулась и не надавила на кинжал, кончая со всей суматохой.
В этом что-то было. В отчаянии, с которым дрался дикий зверёныш, было что-то, заставившее Гектора медлить. Он так и упирался коленями в песок, держа стальное лезвие у глотки сына, но сам смотрел ему в глаза и прежней ярости уже не чувствовал.
Скорее - удивление. Безграничное и неподдельное. Вон он, абсолютно беззащитный, безвольный, глупый, мелкий и одинокий - и бросает вызов ему, Бергу, в лицо? Огрызается, кусается, плюется, когда здоровенные детины из портовой таверны даже слова поперёк старпому не сказали бы?
- Я сволочь и подонок, это точно, - пират отозвался без всякой досады, с мрачным удовольствием, кривясь в усмешке. - Останешься на море - ничем не лучше меня станешь, если уцелеешь, мечтатель. Мечтатель, говорю... чертов...
Пальцы разжимались словно сами собой - Гектор таращил глаза на собственную руку и не мог вернуть над ней власть. Когда мальчишка, обмякнув и прекратив плеваться, вдруг дотронулся до шершавой берговской ладони, тот готов был отпрянуть дальше, чем от плевка - теперь уже от изумления.
А позже, когда юнга разлепил свои спёкшиеся от крови губы и опять заговорил, - от того, как вдруг сдавило грудь.
Он напряженно замер и встряхнул рукой, сбрасывая пальцы Ронни, но лишь после того, как успел опомниться.
Сопротивляясь и борясь с оцепенением, Берг с хрипом втянул воздух ртом; мощные легкие расправились, но вдох будто встал в горле комом.
Постепенно пальцы разжались окончательно: кинжал мягко упал в песок, рука пошарила по груди юнги и покрепче ухватила измятую и кое-где уже порванную после трёпки рубаху. А потом Гектор согнул локоть и заставил мальчишку сесть к себе лицом. Предательские слезы прочертили на лице юнги влажные дорожки, и грязь только размазалась, но сейчас старпом не обращал внимания на жалкий вид сына, он смотрел только в его глаза.
- Да и ты - сын сволочи и подонка, малец. Нет, вот как правильно: сын подонка и какой-то шлюхи. Такой уж уродился, - голос фйельца, обычно зычный, звучал теперь непривычно глухо. - Моя плоть и моя паршивая черная кровь. Тебе было бы лучше, если бы в живых меня уже не было. Но раз ты мечтал, то Марис меня сохранил. Видать, как раз для этой встречи, - Берг беззвучно усмехнулся, а потом вдруг расхохотался - громко и раскатисто, но уж точно не весело. - Нет, ладно, хватит. Не для того я у Ди Сота тебя забрал, чтобы в первый же день и прикончить. Иди сюда, салага паршивый, - отпустив рубаху мальчишки, Гектор ловко захватил локтем его шею и притянул к себе, вжимая щекой в свой бок. - У всех есть и отец, и мать, ты знаешь. Не придумали пока люди, как по-другому на свет появляться. Раз уж мать твоя мертва, то девать мне тебя некуда. Не возьмут тебя ни плотник, ни кузнец - на чёрта бы сдалось им такое сокровище, - запрокинув длинноволосую голову, Берг подался назад и сел на песок, вытягивая перед собой ноги. Отпускать юнгу он и не думал - тот мог запросто использовать свою трогательную речь только для того, чтобы пират отправил его на все четыре стороны, но не тут-то было. Звучно шмыгнув носом, старпом опять рассмеялся и второй рукой взъерошил пыльные волосы мальчишки, вытряхивая из них песок.
- Ты представления не имеешь, дурень, каково тебе со мной рядом придется. Обратно на "Аделаиду" я тебя, ясное дело, возвращать не стану. Еще не расхотел быть со мной после первой встречи? Хотя, теперь я с марса плевать на это хотел, - теперь Берг потянул юнгу за шиворот, чтобы вытащить из-под своей подмышки и посадить прямо перед собой, наклониться и всмотреться в чумазое лицо. - Всё своё ношу с собой - слыхал про такое? Мой сын принадлежит мне, раз уж никому больше не нужен. Вот и будешь со мной на корабле тогда, пока не одумаешься и к плотнику сам не запросишься, - на лице Гектора медленно расплывалась недобрая улыбка, обнажающая крепкие зубы - увидишь, мол, дурачина, на что подписался. - Слыхал про "Дикого Быка"? Таких сопляков мы обычно в команду не набираем, - тут старпом благополучно соврал, ведь среди пороховых обезьян ходят и одиннадцатилетние сопляки, но почему бы не припугнуть? - Но за тебя могу замолвить слово перед капитаном. Только ты учти, зелень, - Берг выставил указательный палец перед самым носом юнги - так, что тому пришлось скосить глаза, чтобы на него посмотреть. - Если сейчас на жестокую судьбу жалуешься, то на борту шкоты у меня жевать станешь, но ни слова жалобы я от тебя не услышу. Если ясно, кивай головой поживее. И сопли со слюнями утри, смотреть тошно.
Но несмотря на последнюю фразу, кривая улыбка на лице пирата расползалась все шире, и со временем он стал выглядеть так, будто был полностью доволен тем, как повернулась ситуация. Забыл и про плотника, и про потерянное весло, и про забытые в песке кинжал и ремень. На мальчишку открывались другие виды, планы и перспективы, а что еще важнее - открылось, что сам юнга думает о встрече с отцом. И сердце колотилось в груди фйельца отрывисто и гулко, а теперь, когда он видел перед собой знакомые черты потрепанного, не не сломленного мальчугана, оно еще и полнилось неизъяснимой жгучей гордостью.