В какой-то момент ей будто бы стало легче, и даже корсет перестал так давить на грудь, точно она уже почувствовала свежий порыв ветра, пусть даже пока лишь в своих мыслях. Но дядя, так радушно и заботливо вызвавшийся даже проводить ее на свежий воздух, остановился прежде, чем Аделина успела сделать хотя бы два шага. С недоумением в широко распахнутых глазах она повернулась назад, пытаясь понять, что же стало причиной столь внезапной перемены, поначалу ей подумалось даже, что вот-вот должно было произойти что-то важное в программе мероприятия, но нет. Вместо этого, зато, ей указали на широкую банкетку возле стены, которая, хоть и стояла слегка «на отшибе» от общей залы, но с нее открывался прекрасный вид на все происходящее, и даже массивная занавесь от окна, свисающая так, что частично закрывала банкетку от взора танцующих и пирующих, не мешала бы любоваться происходящим. Шумно вздохнув и почувствовав, как безумно не хватает дыхания, хотя груди, зажатые вырезом платья, поднялись едва ли не до уровня ямочки меж ключицами на вдохе, Аделина так же шумно выдохнула и лишь кивнула внезапно разворчавшемуся де Мортену, принимая, так сказать, приглашение, и, подобрав аккуратно подол, поспешила к выбранной банкетку, сопровождаемая Адемаром.
Все было чинно и прилично, и полностью соответствовало этикету; частенько случалось, что даме в платьях, лишенной блаженной неги дышать без помех, от танцев и еды становилось дурно, и кавалер, или, в данном случае, любезный родственник обеспокоенно провожал леди к скамеечке, чтобы та в покое и без суеты могла прийти в себя, не рискуя вызвать слишком много любопытных взглядов, если вдруг захочется утомленно откинуться и прикрыть глаза, успокаивая свой организм. В юности еще, беззаботной шестнадцатилетней плясуньей, ей доводилось так удаляться, когда прыть энергии была не рассчитана на собственное физическое состояние, так что ничего мистического в этом никогда не было, но сегодня…. О, сегодня все было не так. Ее бросала в жар с такой силой, что замирало дыхание и сердце, будто бы, тоже, а в глазах темнело; предательски слабели ноги, и в какой-то момент Аделине показалось, что она упадет прямо тут, на полу, самым неприличным, беззастенчивым образом. И самое ужасное, что все естество в ней будто позабыло о элементарных правилах приличия, призывая буквально упасть на колени первому подвернувшемуся по дороге мужчине и впиваться алеющими до нездоровой красноты губами, которые приходилось ежесекундно облизывать, потому что они тут же пересыхали, в его губы, наплевав на весь мир и публику вокруг. И от одной мысли о поцелуях, сердце взбесилось и понеслось бешеной тройкой, бросая уже не просто в жар, но в пот, и первые бисеринки выступили уже и на шее и затылке, а так же испариной покрылись упругие изгибы линий грудей, стиснутых декольте.
Девушка жадно хватанула ртом воздуха, чувствуя, что сейчас действительно сойдет с ума, если не лишится чувств. В животе не порхали бабочки, там схватились насмерть в брачной игре суккуб и инкуб, и заражали все ее тело своими феромонами похоти и разврата. «Господи спаси», только и бормотать мысленно в ужасе, думая, что такое могла натворить, что демоны добрались до ее души. И на ум приходили лишь уроки Кристианы; так вот каково наказание Господне за язычество и непристойные ритуалы? Сойти с ума от неизвестного яда, желая более всего не очиститься, а опуститься до уровня животного, позабыв даже о своей собственной чести. Веер в ее руке порхал так часто, что уже был не различим стороннему взгляду, и Аделина уже начала разворачиваться, чтобы спешно присесть на банкетку, как вдруг увидела Кристиану, исчезающую в дверном проеме за руку с хозяином виллы. Охнув, потом ахнув, уронив руки вниз, она, не глядя, шагнула назад, наступая пяткой на свой собственный подол.
Необратимость.
И треск натягивающейся ткани.
И замерший от паники разум.
Время слилось в одно замершее мгновение вечности, в котором Аделина потеряла осознание того, жива еще или уже нет, предчувствуя перспективу лишиться подола при всем честном народе или упасть вовсе, накрываемая сверху тем же подолом, обнажающем всем на потеху все, что под ним, но ткань выдержала, а судьба смилостивилась. Аделина приземлилась ровно в тот момент, когда дядя уже разворачивался, чтобы самому опуститься, и фактически сшибла его на банкетку, ускоряя опускание, поскольку положение де Мортена в тот момент было слишком неустойчивым, чтобы сопротивляться. А сама красиво уселась на его колени, в общем-то, того не планируя и не ожидая, но, осознав это, застала как парализованная на несколько мгновений, даже не поворачиваясь лицом, и с вытаращенными глазами глядя в зал. На ее счастье, свисающая краем штора не позволили увлеченным празднеством гостям заметить этот конфуз, и можно было бы вздохнуть спокойнее, пересев, но…
Но Аделина внезапно поняла, что что-то внутри совсем против пересаживания, и медленно повернулась, одновременно чувствуя, что щеки заливает жаром румянца. Того самого румянца, когда разум боится, а руки делают.
- Извините, граф, - мелодично и тихо промурлыкала она вслух, мысленно приходя в ужас от своего поведения. Ей уже полминуты как полагалось судорожно взвиться с того места, куда она опустилась случайно, и пересесть, едва не лишаясь чувств от совершенной, совершенно неприличной, оплошности, но бесы внутри будто пудовым камнем придавили вниз. Более того, ей вдруг нашлось, что шелковистые, лежащие легкими волнами по плечам, волосы графа, должны располагаться на дуплете иначе, более эстетично, и, подняв руку, она, опустив взгляд, совершенно беззастенчиво поправила пальцами одну прядь, вторую. И вдруг – неожиданно даже для самой себя снова – прикоснулась кончиками указательного и среднего пальцев к коже на шее, на самой границе с воротником мужчины, и одновременно с тем подняла взгляд, глядя ему в глаза с легким, будто лукавым, прищуром, с тонкой, еле уловимой улыбкой на полных губах, понимая, что ведет себя не просто возмутительно, но вопиюще недопустимо. Не говоря о том, что меж ее и его лицом практически всего несколько сантиметров, чуть наклониться вперед, и легко можно соприкоснуться губами…. - Я случайно, - губы едва шевелятся, настолько тихо, на уровне слышимости звука, все так же игриво заявляет она, приходя в ужас от того, как ведет себя, но не в силах совершенно противиться этим демонам.
