Мне по душе новаторства порывы,
Что горячи, как вдохновенья пыл!
Надеюсь только, вы не так пугливы,
Как прошлый мой помощник, помню, был...

Бывает, завернешь в пекарню в самый удачный час, когда только что освобожденные из печи булки и пышки еще не успели добраться до прилавка, а уж остыть - тем более. Тогда, располагая парой свободных монет в кармане, купишь сразу полдюжины, выйдешь на улицу и, не утерпев, вгрызешься в первую прямо на пороге пекарни (и на глазах у пекаря, который, глядя тебе вслед, с умилением проворкует нечто вроде "Ну что за славный мальчуган!" - по крайней мере, мне так послышалось в тот раз; непонятно, почему он потом за мной погнался). А остальные спешишь принести домой, пока не остыли, и, когда несешься по улицам, прижимаешь к себе горячий кулек со счастливым чувством внутреннего торжества.
Этим вечером Витто нес в мастерскую не булки, не пышки и не лепешки. Но сверток, который он крепко стискивал под мышкой, представлял собой не меньшую ценность. А еще он то и дело задорно вздрагивал, и гордому добытчику приходилось раз за разом слегка встряхивать его, перехватывая покрепче.
На улицы Лирэфии спустились сумерки, прохожие попадались реже, но каждый из них был заметно веселее, чем днем. Цветистое амбре, в котором явственно угадывались спиртовые нотки, окутывало едва ли не каждого из встретившихся на пути подмастерья горожан. Так что, если к ликованию Витто добавить неповторимую атмосферу праздности теплого летнего вечера, станет понятно, почему, явившись на порог мастерской, он сиял, как новенький золотой беррин.
Непривычному взгляду стороннего наблюдателя мастерская художника-изобретателя представилась бы эдаким царством хаоса, промежуточной стадией между крайним бедламом и свалкой - по крайней мере, в том виде, в каком она пребывала сейчас. Но взгляду помощника изобретателя ничего не было милее этих бесконечных завалов и лабиринтов, башен, каньонов и горных хребтов, сооруженных из сундуков, ящиков и фолиантов, протянувшихся вдоль стен. Творческий беспорядок - неотъемлемая часть процесса воплощения великих идей, о чем Витто не уставал напоминать своей доброй матушке еще в те времена, когда обитал под родительской крышей и о бытности подмастерьем изобретателя даже не помышлял. Но вся его дальнейшая жизнь, как ни странно, складывалась именно так, в соответствии с этой глубокой мыслью.
Хотя, даже искушенному в беспорядке юнцу мастерская сегодня показалась чуточку... слишком.
Пошарив глазами по этому царству хаоса, Витто наконец увидел спину маэстро де Ланца, склонившегося над чем-то с видом самым сосредоточенным - по крайней мере, настолько, насколько сосредоточенной может выглядеть спина. Перешагнув через порог, подмастерье лягнул дверную створку, которая захлопнулась с громким стуком, привлекая внимание мастера. Тот по обыкновению бормотал что-то себе под нос, и чуткий слух мальчишки уловил последнюю фразу.
- Правило одной руки станет твоим девизом по жизни, если не женишься, - назидательно проскрипел Витто, подражая соседкам-торговкам, которых почтенный возраст уже принудил обратиться к благочестию. Заразительно хохотнув, он сделал шаг вперед и, дождавшись, когда маэстро обернется, воздел кверху указательный палец - совсем как фигура с полотна живописца.
- Она меня укусила! - торжественно объявил герой. На верхней фаланге перепачканного чернилами пальца в самом деле угадывалась маленькая красноватая ссадина. - Но, мастер, оно того стоило. Что ты тут разобрал? Что-то ищешь? Откладывай в сторону, не до того! Ты готов? Я покажу. Смотри-ка внимательно...
Витто покрутил головой, чтобы удостовериться: двери закрыты, окна плотно занавешены, его добыча так просто не ускользнет. Теперь пришла очередь загадочного пульсирующего свертка. Помощник аккуратно достал его из-под мышки, развязал горловину и, раскрыв ее пошире, отпрянул, зажмуривая один глаз. Из импровизированного сачка-мешка тотчас же выстрелил десяток перепуганных летучих мышей; под аккомпанемент звонкого хохота подмастерья, отчаянно вереща и шелестя своими крыльями, задевая и отталкивая друг друга, они устремились к потолку. На них-то и смотрел мальчишка взглядом завороженным и влюбленным: не на мышей, а на их крылья, стремительно хлопающие вверх-вниз.
Когда пара мышей уже нашла себе приют на самой верхней полке, забившись в угол, а остальные еще метались под самым потолком, Витто перевел на маэстро сияющий самодовольством взгляд.
- Ну? Ты заметил? Видел, как они быстро двигаются? Слишком быстро машут крыльями, совсем не так, как голуби. У голубей-то перья, а у этих - кожа, мышцы да перепонки, - в последнем мастер и его помощник убедились, увлеченно препарируя подопытных рукокрылых. - Чтобы поднять человеческое тело, крылья будут куда больше, и махать ими с такой же скоростью... да легче ногами пробежать, чем так лететь! - Витто ухмыльнулся, проводил взглядом очередную летучую мышь, которая теперь шуршала сеном в мансарде, и уверенным шагом прошествовал к маэстро, на ходу извлекая из кармана смятый пергамент со своим собственным чертежом.
- Но если сегментов в крыле будет больше, а вот здесь - чуть больше ткани-перепонки, которая будет раскрываться при движении крыла вниз и собираться, когда оно будет направляться вверх... вот так... - кудрявая голова подмастерья склонилась над листком, покусанный палец старательно вел вдоль линии, - тогда можно дольше свободно планировать и экономить силы, взмахивая как минимум раза в два реже! Ладно, планировать можно и с этой конструкцией, - признал юный изобретатель, сморщив нос. - Но чтобы обрести большую свободу передвижения в воздухе! А? Ты видел, с какой амплитудой они это делают? Причем все вместе и одинаково! А наши крылья можно будет зафиксировать, но сделать подвижными как раз вот в этой части... где они складывались бы и расправлялись... - по измятому пергаменту было заметно, что его уже не раз сворачивали; подмастерье проделал тот же маневр и сейчас, сложив бумажное крыло по линии чертежа. А потом поднял голову и сверкнул на изобретателя глазами из-под упавших на лоб кудрей.
- Попробуем так?

Отредактировано Vittorio Vestri (2017-07-29 12:58:40)

А ты большой чудак, - мне говорят, -
Ты лучше посмотрел бы на ребят.
Тебе бы лишь мечтать! Но глянь вокруг:
Здесь правят не мечты, а выгода, мой друг.

- Что это ты так на меня смотришь, маэстро? - подозрительно осведомился Витто, критическим взглядом окидывая лицо живописца и приходя к выводу, что его округлившиеся темные глаза и отпавшая нижняя челюсть - это неспроста. Он решил подсказать: - После долгой разлуки обычно принято изумляться, как я вырос. И каким молодцом остался.
Лукаво прищурившись, подмастерье хотел было вернуться к разъяснениям по своему чертежу и уже набрал побольше воздуха, чтобы разразиться очередным пространным изложением светлых инженерных измышлений, но был вероломно остановлен. И кем? Самим маэстро! Его резкий вопрос, брошенный со смесью досады и раздражения, оборвался гробовой тишиной в стенах мастерской. Кажется, даже летучие мыши притихли и теперь вместо пронзительного писка напоминали о своем присутствии только тихим шебуршанием в углах, куда успели забиться.
Сияющий помощник и его искрящийся энтузиазм сдулись на глазах, словно лопнувший мыльный пузырь.

- Я... устроил тут разгром, видите ли, господа и дамы, - хмуро пробубнил мальчишка себе под нос. Сперва он вскинул только взгляд, пристально смотря на маэстро в ожидании, что тот объяснит свою странную реплику. Но этого не случилось, и тогда Витто основательно запрокинул голову назад, быстро осматривая мастерскую и наметанным глазом подмечая нанесенный рукокрылыми урон. Две... три упавшие с полок склянки, горстка рассыпанного угольного порошка на развернутом пергаменте с каким-то незаконченным наброском. Ничего катастрофического, ничего, даже близко сравнимого с бедламом, который однажды устроил здоровенный ворон с перебитым крылом, притащенный мастером сюда из лучших ветеринарных и наблюдательских побуждений. Он никогда не был против живности в стенах мастерской; напротив, это Витто частенько приходилось уговорами и хитростью убеждать добросердечного и любознательного натуралиста отпустить пташку, потравить обнаглевших крыс, пристроить лишнего котенка, вернуть хозяину собаку, увязавшуюся за ними на улице и обладающую, на беду, примечательной иноходью, механизм которой художнику непременно хотелось изучить и зарисовать. Поэтому, проявляя чудеса ловкости в ловле летучих мышей, подмастерье даже на секунду не задумался, что наглядную и живую демонстрацию его умозаключений наставник воспримет вот так.
И это - неудержимый мечтатель, исследователь, поклонник творений матери-природы!
Витто фыркнул, но вслух все же ничего не сказал - сумел удержать свой острый язык за зубами. Перемены настроения у маэстро нечасто, но случались, и стоило новой идее посетить его голову, - дурной настрой развеивался вместе с коротким творческим кризисом.
Но ведь как раз новую идею Витто ему и предлагал!
Наблюдая за тем, как длинные худые ноги мастера несут его к окну, подмастерье свернул свой чертеж по старательно выверенным линиям сгиба и сунул за отворот рукава камзола.
- Видел. И сегодня, и месяц назад, - буркнул ученик в ответ на вопрос наставника. - И не "кого-нибудь", а всё одни и те же рожи. Изредка они меняются, ну а вообще скрываются не очень-то старательно: их идиотские плащи сразу бросаются в глаза. Они за тобой хвостом ходят, я давно заметил. И вижу их так же часто, как тебя.
"А это... дай-ка подсчитать... в общей сложности, раза три за минувший месяц", - подумалось Витто, но он только мрачно ухмыльнулся и снова промолчал. Вопреки мнению тех, кто был с ним знаком, иногда мальчишка все же умел держать свои соображения и едкие замечания при себе.
Он шагнул к длинному самодельному верстаку, рядом с которым стоял маэстро перед тем, как отскочить к окну, и нацелился сесть на него, сдвинув в сторону кипу сваленных вместе пергаментов. Пара из них медленно спланировали на пол, точно пожелтевшие листья в октябре, но потом рука подмастерья наткнулась на что-то плотное, скрытое под листками. Он без колебаний разворошил кипу, и взгляду предстала объемистая дорожная сумка, наполовину набитая всякой всячиной. Содержимое сумки Витто рассмотреть не успел; он позабыл о своем намерении взгромоздиться на верстак и обратил к маэстро удивленное лицо.
- Мы едем работать? Куда? - осведомился он, прекрасно зная, что эту сумку изобретатель собирает только в особых случаях - например, когда они отправляются испытывать очередной механизм в действии, и с собой приходится брать самые разные инструменты, ведь никогда не знаешь, что может пойти не так.

Важна душе не благодарность,
Доверие - куда нужней.
А вдруг его уж не осталось?..
Так возвращай его скорей!

При всей наблюдательности Витто, затылок мастера - пусть даже гениальный затылок! - не мог предоставить ему больше сведений, сколько ни сверли его пристальным взглядом. Маэстро, кажется, вглядывался в щелку между ставнями дольше, чем стоило. Но предприимчивый подмастерье не потратил это время впустую: он опустил взгляд и принялся с интересом рассматривать, что именно изобретатель натолкал в дорожную сумку. Рассыпчатые порошки в стеклянных колбах, любовно укутанных в мягкую ткань, леска, огниво, путеводный магнит, пара пергаментных свитков, перехваченный бечевкой неряшливый сверток, ремешок из телячьей кожи с металлическими креплениями, набор ножей и разного размера щипцов, механическая ножеточка (собственная гордость изобретательского ученика!), какая-то насквозь промасленная тряпка... что тут у нас еще...
Следующие слова маэстро заставили Витто отвлечься - хотя он уже протянул палец, чтобы подцепить им тряпку и поглядеть, что скрыто под ней в недрах сумки. Сию же секунду он вскинулся и опять вперил взгляд в затылок наставника.
"Мы" не едем? Едет "один"?!
Затылок... затылок с взъерошенными черными волосами, затылок знакомый и не похожий ни на чей другой. Лучше бы он, этот затылок, молчал и дальше! Было бы время поразмыслить и выдать что-то более разумное.
Поедет без меня? Да вот еще! Ну и куда?!
Эти мысли Витто уже собрался было озвучить вслух: набрал в грудь побольше воздуха и отступил от верстака, усесться на который ему так и не довелось. Но маэстро вновь его прервал, поворачиваясь, наконец, лицом и ероша без того всклокоченные волосы. Он говорил, кажется, спокойно и невозмутимо, но никто лучше, чем верный подмастерье, не знал, какой шквал эмоций может крыться за этими короткими, будто наспех брошенными отрывистыми фразами. Манера оформлять мысли в слова вообще была особенностью мастера де Ланца. В его голове - в этом Витто ни на секунду не сомневался - кишмя кишели сотни и тысячи задумок, идей и их воплощений; мысли складывались в ровные линии стройных чертежей, воображаемые краски ложились аккуратными мазками на чуть шершавый холст, что существует только в воображении. Но озвучивал художник не то что малую часть от всего этого - ничтожную! Поэтому сообразительный мальчишка всегда больше интересовался тем, что маэстро пишет и зарисовывает, а не говорит. Конечно, порой им овладевало словоохотливое настроение: Николло мог даже тараторить, проглатывая окончания слов, по-орллевински энергично размахивая руками и объясняя очевидное (по его мнению) на собственных длинных пальцах. Но эти всплески были не такими уж частыми, и Витто предпочитал постоянно крутиться рядом с маэстро, когда он работал, чтобы быть в курсе хотя бы части всех тех идей, что роились у него в голове. Его интерес к соображениям наставника был неутолим - почти как голод, все время терзающий юношеский организм. Он то и дело заглядывал через плечо, подныривал под руку, украдкой пристраивал зеркальце к краю пергамента, читая выходящие из-под пера, грифеля или уголька отрывки наблюдений или метких выводов изобретателя. Со временем тот будто вовсе перестал замечать вездесущего помощника и вместо того, чтобы прогонять его, умело использовал его постоянное присутствие себе во благо. Писать левой рукой о том, что в этом механизме стоит утяжелить металлический каркас, и одновременно протягивать раскрытую правую руку, не говоря ни слова - подмастерье, пристроившийся рядом с зеркальцем в руках, тотчас же прочтет, поймет сигнал и через секунду вложит в руку мастера моток металлической проволоки.
За годы наставничества и ученичества - этими двумя ролями они постоянно обменивались - маэстро привык к присутствию подмастерья так же, как он сам прикипел к де Ланца, который без всякого преувеличения заменил мальчишке семью. В годы раннего детства от домашней тирании и жестокости Витто, конечно, не страдал, но и особенным себя не ощущал, не будучи единственным ребенком. А здесь, помогая мастеру, наблюдая за его работой и оказывая немалую помощь, он чувствовал себя не только причастным, но и необходимым.
И вот тебе раз...
- Я не прошу делать для меня исключение, маэстро, - голосом негромким, но явно напряженным проговорил помощник, не отводя взгляда. - Зачем? Ты должен рассказать мне об этом твоем задании без всяких правил или там исключений. Должен и всё тут. Как мне ехать с тобой, если ты не рассказываешь, куда и зачем? Я должен подготовиться. Так я буду еще полезнее тебе.
Витто будто не слышал хлестких слов мастера: "Я еду один". Изобретатель озвучил простой факт; не накричал - его вообще нужно было исключительно вывести из себя, чтобы он повысил голос, - не рыкнул, не рявкнул, не процедил даже сквозь стиснутые в злобе зубы.
Но почему тогда так обидно это слышать?

"Никаких крыш, полов... бла-бла... никаких пожаров... смотри за мастерской... вернусь ли вообще..."
Отрывистые фразы крутились под буйными кудрями в голове Витто, и шустрые винтики его сообразительности никак не могли их перемолоть; слова будто застопорили ход мыслей мальчишки, повторяясь снова и снова.
И за все это время мастер только пару раз мельком посмотрел ему в глаза!
Серьёзно!?
Решительным шагом Витторио ринулся к художнику как раз в момент, когда тот в кои-то веки оторвался от пергамента и поднял свои печальные темные глаза. Поздно! Мальчишка подскочил к нему и бесцеремонно выхватил чертеж из пальцев инженера, моментально сминая его в ладони.
- Да к дьяволу мастерскую! - воскликнул он, и его голос напряженно зазвенел в установившейся тишине. - Что все это должно значить? Маэстро! Черт возьми! Я, знаешь, долго молчал, но тут уж дудки - с меня хватит!
Пальцы мальчишки комкали несчастный кусок пергамента; его грудь высоко вздымалась вместе с тщедушными плечами, а взгляд из-под взлохмаченных кудрей метал молнии. В шквале своего негодования Витто громко сопел и краем рассудка начал осознавать, что приближаться к мастеру он, пожалуй, погорячился - возрастал риск заполучить оплеуху, - но не дрогнул и не отступил ни на шаг. Да пусть хоть кулаком его ударит - он не сдастся, пока не получит ответов!
- Я тоже говорю серьезно, господин. Кто скажет, что я не серьезен? Нет уж, смотри теперь на меня, - подмастерье нырнул вправо, гонясь за ускользнувшим в сторону взглядом изобретателя, и дернул того за рукав. - Когда все это началось, все эти... слежки и твои исчезновения, библиотеки и непонятные исследования, я сразу понял, что грядет неладное. Ты таким никогда не был, маэстро. Ты... ты крылья забросил! - подмастерье будто со стороны услышал в своем голосе отвратительные жалобные нотки и сильно закусил губу - да так, что чуть не выступили слезы. Вспомнилось, как месяц назад мастер принялся вдруг закрывать рукой написанное, когда помощник привычно пристраивался рядом, чтобы почитать. Как передавал ему заказы всех клиентов без разбору, сам не прикасаясь ни к механической диковиной игрушке, что надо было починить, ни к тяжеленному чугунному казану, который подмастерье пытался собственными силами водрузить на стол, а потом уронил и напрочь отдавил себе ступню. И многое еще вспомнилось, но юноша, дыша шумно и глубоко, вдруг сделался спокойнее.
- Ты должен рассказать мне об этом задании, маэстро. Я видел твою сумку. Ты вообще не представляешь, как к нему подступиться, так? Ты набрал всего подряд! Не говори, что знаешь все заранее. А один ты разве справишься? Я тебе подскажу. Это без меня ты уж точно не вернешься, а мастерская никуда не денется. В отличие от тебя!
Витто вытянулся в струнку, стоя перед мастером, и, чеканя каждое слово, подытожил:
- Ты должен. Взять. Меня. С собой.

Отредактировано Vittorio Vestri (2017-08-09 19:38:15)

Сказать не можешь - так пропой!
Шепни, обмолвись, намекни.
Намёки нам нужны порой:
Всего не выведать из книг.

Прищурившись, Витто всматривался в глаза маэстро, выискивая в них что-то подозрительное, какую-то искру или отблеск неискренности или негодования или - мало ли - издёвки, но... теперь мастер уже не прятал свой взгляд и говорил, судя по всему, чистую правду. Ему не приходилось задумываться, как если бы он на ходу сочинял какую-то ложь; не приходилось подбирать слова, как если бы пытался смягчить неприглядную истину перед тем, как преподнести ее своему верному помощнику. Нет, теперь уже его упрекнуть было решительно не в чем, и юноша, шумно вздохнув, в очередной раз весь сдулся и поник, в одночасье становясь будто ниже ростом и куда более щуплым, чем с расправленными в порыве эмоций плечами.
- Вырос, ага. Я сразу тебе это подсказал, - пробурчал себе под нос мальчишка, теперь уже отводя свой собственный взгляд. Вслед за всплеском всегда идет затишье, после бури воцаряется штиль. В самом деле, только переступив порог мастерской Витто удивился выражению, с которым маэстро встретил его, и сказал эту самую фразу, намекая, что они не виделись уже много дней. Но теперь-то волнение изобретателя нашло свое объяснение.
Он в самом деле пытался скрыть от меня свои сборы?
- И когда же ты планировал мне об этом рассказать, господин? - немного перефразировав свои мысли, осведомился Витто, отступая назад. Он безропотно позволил пальцам маэстро вытянуть смятый пергамент из его ладони и теперь вернулся к верстаку, все-таки преследуя свой изначальный план и взгромождаясь на него. Верстак был высокий - ноги мальчишки болтались в воздухе, как будто он был беззаботным школяром, сидящим на заборе и греющимся на солнышке вместо того, чтобы корпеть над книгами. Но с беззаботностью ему пришлось расстаться давно - может, даже раньше, чем его сверстникам, потому что работа с маэстро де Ланца требовала если не экстренного взросления, то способности экстренно подключать трезвый рассудок. Взять хотя бы тот случай, когда во время очередных испытаний лирэфийский гений поджег собственный рукав, и тот вспыхнул синим пламенем? Да-да, синим! Так просто его не погасить, и, если бы не вмешательство подмастерья, творить бы художнику одной левой до конца жизни.
...до пятисот восьмидесяти трех, значит?
Болтающиеся ноги начинали раздражать. Витто нутром чуял, что разговор предстоит серьезный, и решил оставаться собранным и внимательным до предела. Поэтому он согнул правую ногу в колене, поставил ее на край верстака, притянул к груди, обхватив обеими руками, а подбородок устроил на колене, не мигая, уставившись на мастера. Тот крутил в руках пергамент и расправлял его, восстанавливая изначальный вид мудреного лабиринта - одного из тех, которые неугомонная левая рука художника вычерчивала по своей собственной воле, не советуясь с мозгом и не отвлекаясь на процессы, в нем происходящие. В такие моменты уголёк в пальцах живописца начинал жить своей жизнью, а глаза, устремленные в одну точку, едва ли видели, что чертила рука. Но наброски неизбежно выходили точными и впечатляющими, на зависть подмастерью, которому порой приходилось попыхтеть, чтобы из-под его кисти, пера или угля вышло что-то стоящее внимания и по-настоящему гармоничное.
- Кто у нас заказчик на этот раз?
Да, их в самом деле могли подслушивать. Не было никакой нужды рассказывать Витто о том, что эти упертые преследователи не остановятся перед тонкими стенами мастерской и, если будет нужно, незримо сквозь них просочатся. Поэтому теперь он говорил не только вполголоса, но еще и неразборчиво, не поднимая подбородок с колена и почти не разжимая челюсти.
- Никак сам Папа?
Ехидный вопрос вдруг отразился блеском в темных глазах маэстро. Витто мгновенно насторожился и выпрямился, округляя глаза. Что-что? Неужели правда? Понтифик отправил новоиспеченного легата на задание во имя Священной Церкви и Святейшего себя?!
Теперь уже челюсти подмастерья разжались, но помимо воли: он схватил ртом воздух и поспешно захлопнул его, чтобы не ляпнуть лишнее. Ну тогда уж точно дело плохо! Ничем хорошим все эти миссии во благо торжества высшей справедливости и священной добродетели не заканчиваются. Какое вообще отношение может иметь ко всему этому маэстро? Тот еще набожный петерианец! Витто фыркнул, только представив: а что, если бы Понтифик был в курсе анатомических изысканий своего преданного легата? Если бы знал, как тот посреди ночи прокрадывается в хижину могильщика на окраине кладбища и самозабвенно вскрывает там трупы, изучая их внутреннее устройство и голыми руками перебирая их внутренности?
Откликнувшись на просьбу принести свечу, подмастерье спрыгнул с верстака, захватил требуемое и снова подошел к художнику. Выглядел он так же растрепанно, как обычно, но вместе с тем решительно и даже слегка загадочно.
В чем дело?
В следующие секунды на глазах Витто свершилось маленькое огненное чудо - фитиль, вспыхнув, осветил истерзанный пергамент и выхватил четко очерченные линии, что складывались в какой-то герб. Присмотревшись внимательнее, подмастерье сдавленно ахнул. Данактийский монашеский орден! В церковных делах юноша, в отличие от своей родни, был не силен и не так уж подкован, но этот герб он не мог не узнать. А что за символы рядом? Он моргнул и прищурился, невольно наклонился ближе, рискуя опалить брови... но маэстро задул свечку, и тайный рисунок вновь стал сокрытым. Теперь мастер и ученик поменялись ролями: очнувшись от изумления, второй аккуратно вытянул пергамент из пальцев первого. Обрывок внезапно приобрел немалую ценность, и Витто предельно бережно спрятал его во внутренний карман своего камзола. Хоть что-то останется на память от этого рьяного служителя Церкви.
- Нет, серьезно, маэстро. Когда ты хотел мне рассказать об этом? Или собирался просто так уйти, не предупредив? И что я буду делать, если ты там... если тебя там того, - сглотнув с видимым усилием, подмастерье возвел на художника серьезные глаза. - Может, тебе все-таки разрешат меня захватить с собой? Подумай! Уж вдвоем-то мы точно что-то сообразим. А?
Прежний пыл подмастерье уже растерял, и теперь голос его звучал скорее заунывно, чем воинственно. Но и сдаваться так просто не привык, поэтому отступать не торопился.
- Ты даже в переулке за рынком однажды заблудился. Помнишь? - Витто снисходительно улыбнулся, припоминая момент, когда растерянный художник как слепой котенок тыкался из одного тупика в другой: ноги занесли его, мало что соображающего, в неизведанный квартал Лирэфии, а будущий ученик - ему тогда едва исполнилось десять, - с интересом наблюдал за этими мытарствами несчастного, думая, что странный мужчина так ищет свое вдохновение или новых голубей-натурщиков. Пожирнее, там, или с перьями другого цвета. Кто их разберет, этих странных незнакомцев? Но потом-то мальчишка сообразил, что изобретатель просто потерялся и не понял, куда забрел, странствуя в глубинах своего сознания. Тогда он смилостивился над ним, показавшись из своего укрытия и проведя растяпу короткой дорогой до мастерской. Это была, кажется, вторая встреча мастера и подмастерья, и польза ее стала очевидна сейчас, по прошествии пяти лет. - Какой тебе без меня лабиринт? Где хотя бы это будет? В Орллее вообще?
Тяжко вздохнув, Витто прошел к подоконнику, облокотился на него, поворачиваясь спиной к окну, и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать свой укушенный летучей мышью палец. Чутье подсказывало, что нужно немного подождать. Мысли выстроятся в сознании маэстро в логичную цепочку, и он что-нибудь да выдаст. Уж если нельзя вслух говорить о своих планах, он что-то придумает.
А чтобы подстегнуть этот его гениальный мозг к размышлениям, Витто исподлобья уставился в область переносицы изобретателя и принялся старательно сверлить ее выжидающим взглядом, тихо сопя и все еще теребя укушенный палец.

Я склонен только опытным путем
Все познавать, словам не доверяя.
Не говорите мне впустую ни о чем!
Пощупаю уж лучше сам я, проверяя...

Уж на что орллевинцам - и самому Витторио Вестри в их числе - нравится выдумывать небылицы! Незабываемые истории с огоньком, остротами и непременно лихими поворотами, а еще, в идеале, с нарушением законов чести, совести, морали, порядка, церкви и прочего, прочего... Все ингредиенты хорошей байки под рукой - только смешай, приправь щепоткой фантазии - и можно вдоволь лакомиться новой сплетней самому, да подкармливать знакомых и малознакомых, чьи уши по счастливой случайности окажутся поблизости.
Для приготовления байки безупречной консистенции и насыщенности остается только выбрать жертву, на которую все это и будет вылито. А кто вдохновляет лирэфийцев больше, чем самый вдохновлённый из их числа, служитель искусства и науки, отъявленный чудак, знаток машин и безобидный городской сумасшедший, маэстро де Ланца? Да, болтали многое: и Отца-Создателя не чтит, и с могильщиком якшается, и богохульствует... но при этом талантами, конечно, не обделен - это способен отрицать только слепой, потому что не может увидеть вышедших из-под его кисти картин, чертежей и набросков, или глухой, который не слышит хвалебных речей, которыми заливаются заказчики, имеющие честь получить творение де Ланца в собственную коллекцию. И в изобретательстве хорош, и в инженерном деле, в живописи, в военном оружейном искусстве, в обольщении простушек и тех, кто посложнее, да и вообще...
Но была у маэстро одна слабая сторона, которую едва ли кто-то кроме верного подмастерья когда-то замечал.
Иногда он становится нестерпимо, невыносимо, непостижимо и невообразимо... нудным.
Несмотря на волнение, которое не на шутку бередило душу впечатлительного юного изобретателя, где-то на середине увещеваний мастера "о ремесле и способностях" (Годное название для скучнейшего трактата!) он демонстративно зевнул, приложив ко рту ладонь.
- "Обладатель вековых секретов", как же! Тогда кому, как не мне доверять все подряд тайны? Раз уж такие важные сдержать сумел? - Юноша насмешливо прищурился, складывая руки на тщедушной груди. Он до последнего был верен своему природному упрямству, так часто выручавшему прежде, но теперь он миновал ту точку невозврата, после которой стало ясно: всё, баста, дальше продвижения не будет. Изобретатель и так рассказал ему все, что мог. И даже, кажется, открыл больше, чем мог себе позволить условиями данной клятвы...
Заветный листок пергамента, на котором высветился огненный герб, так и жег карман камзола. Мысли растерянно метались в сознании, слепо натыкаясь друг на друга, как голуби, пытающиеся взлететь при штормовом порывистом ветре. Можно ли вытащить еще какую-то информацию из этого пергамента? Вряд ли. Герб был начертан рукой мастера спонтанно, и никаких больше загадок тот клочок, кажется, не хранил. Но если всё же?
- О контракте помню, - нехотя протянул Витто, нарушая свое сосредоточенное молчание, когда пытливый взгляд маэстро призвал его к ответу: тот слишком хорошо знал, что притихший подмастерье - это задумчивый подмастерье, который занят тщательной проработкой какого-нибудь плана или замысла. И не факт, что он придется по душе окружающим, а уж самому близкому - и фигурально, и буквально, стоящему ближе всех, - и подавно стоит поостеречься последствий и итогов вот таких вот пауз.
- Завещание, говоришь, маэстро? - Глаза подмастерья чуть сузились, неотрывно следя за переменой в выражении лица художника. - Ну уж нет! Контракт контрактом, а нормального завещания разве не будет? Кому ты, например, свои серебряные пряжки оставляешь? А фибулы? А книги? Инструменты? Серебряные монеты - это, конечно, не лишнее, - деловито рассудил Витто, на волне вдохновения поправляя свой светлый шейный платок. - Но я же не смогу вот так всё бросить здесь и уйти. Так что, будь добр, всю мастерскую мне отпиши. И не в книжонке записной, а все по чести - чтобы с законником, и прочее...
Как обычно, отвлекаться от гнетущих размышлений краснобаю помогала болтовня. Мастер сбора чепухи, эксперт выдающегося многословного абсурда - теперь он по привычке занимал свое сознание другим, пичкая воображение идеями и образами не такими унылыми, как окружившая со всех сторон действительность.
Но в один миг всё пошло насмарку. Все старания отправились в корзину с неудавшимися набросками, к досаде подмастерья. А всё из-за чего? Из-за какой-то глупой водяной мельницы!
Из-за пленэра, пейзажа, чертежа и возвращения... и этого вот "если", нависающего своей угрюмой тяжестью и, что таиться, потаённым страхом.
Кажется, Витто слишком долго смотрел на своего непутевого всклокоченного наставника - на его лице как раз поселилось растерянно-добродушное выражение, такое привычное и знакомое. Будто и не было метаний по мастерской, спрятанного взгляда и брошенных через плечо отрывистых скороговорок; будто все по-прежнему беззаботно, нескучно, интересно и, что главное, почти безопасно. Никаких странствий и безвозвратных уходов, никаких завещаний и прощаний.
Да, скоро так и будет: водяная мельница, пейзаж, пленэр...
Вот только это "если"!
Но помощник и в самом деле смотрел на мастера слишком долго. В смятении он вдруг почувствовал, как жжет в глазах, будто в них сыпанули добрую горсть песка, и к собственному удивлению вперемежку со смущением отчетливо шмыгнул носом. Тут же залился жгучей краской и, отскочив от подоконника, поспешно отвернулся, прикладывая тыльную сторону ладони к раскрасневшейся щеке, растирая левый глаз.
Какой уж там пленэр! Никак не верилось, что он сейчас всё бросит и уйдёт. И верить не хотелось!
Поэтому, двигаясь слегка неуклюже и бестолково, в контраст обычной своей ловкой вертлявости, Витто принялся сновать по мастерской, запрокинув голову с двумя целями: обнаружить летучую мышь, сидящую достаточно низко, чтобы снять ее голыми руками, и сделать так, чтобы предательская сентиментальная влага на глазах скорее высохла.
Вскоре оба его чаяния осуществились, и к маэстро он возвращался уже не с пустыми руками: в одной крепко, но бережно и со знанием дела сжимал летучую мышь, пропустив ее верещащую голову между пальцами, а второй разворачивал свой чертеж, от которого совсем недавно так небрежно отмахнулись.
- Вот, пять пальцев с суставами, совсем как рука! Видишь... смотри, - шлепнув смятый пергамент на стол, подмастерье вплотную занялся отчаянно сопротивляющейся мышью, стараясь одной рукой удержать ее мохнатое тельце, а второй раскрыть одно из крыльев - да так, чтобы до конца расправить перепонку и при этом не навредить хрупкому мятущемуся существу. - Похоже ведь на руку? Значит, нам надо добавить еще по одной секции суставов сюда и сюда, - мальчишеский палец со следами мышиного укуса бойко тыкал кожистую перепонку. - Вот здесь оставим крепление ремнями, как и было, но вот тут нужен стержень! Подвижный стержень, понимаешь? И вот сюда - рычаг. Тафта тогда будет раскрываться от меньшего усилия, останется только со-о-о-всем чуть-чуть надавить на рычажок, чтобы двигалась только вот эта часть крыла... вот так... оооп... - увлекшись наглядным представлением своих задумок, Витто как-то неловко перехватил свою подопытную, и та вырвалась из его рук стремительно, как пущенный из пращи снаряд. Мазнула ему по лицу кожистым крылом, а он, зажмурившись, вслепую вскинул руки следом за ускользнувшей ассистенткой. Но та оказалась проворнее мальчишки. Открыв глаза, он пошарил взглядом по потолку, а потом сфокусировался на маэстро и, сам от себя не ожидая, расплылся в улыбке - беззаботной и озорной, совсем как прежде.
- Ты видел, мастер? Она как-то справляется без рычага. По крайней мере, его я пока не нащупал... но, может, если вскрыть крыло..?

Отредактировано Vittorio Vestri (2017-09-19 06:23:28)