Город казался многоликим лицедеем. Что рядится в пышные одежды, но уже через минуту может предстать перед вами в облике распоследнего нищего. Красивейшие дома, украшенные многочисленными башнями и арками, с замысловатыми кованными решетками, соседствовали здесь с низенькими лавочками, жавшимися друг к дружке, словно несколько робких девиц. Над каждой такой лавкой висела вывеска, наглядно изображавшая продаваемые товары. Некоторые из которых были разложены прямо на деревянных лотках: цветастые отрезы тканей, дорогостоящие пряности и расшитые кошельки из искусно выделанной кожи.
По улицам, в беспорядочном потоке сновали люди, и толпа эта была столь же пестрой и неоднородной. Где-то вдали раздавался звон колокола, заглушаемый только выкриком очередного торговца, или радостным возгласом чумазых мальчишек, увлеченных своими незамысловатыми играми.
Выйдя на площадь, София услышала веселую мелодию, что наигрывал один из бродячих музыкантов. Мимо нее прошли две дамы, разодетые в парчовые платья, с волосами, забранными в сеточки из золотых нитей. Девушка восхитилась нарядами, но не пожелала бы променять на них свое простое шелковое платье. Так она чувствовала себя увереннее, не желая привлекать лишнее внимание к достатку своего кошелька.
София медленно шла по площади, окруженная гулом многочисленных голосов. Вдруг, совсем рядом с ней, раздался какой-то грубый окрик, за которым последовал хохот. Девушка поспешно отступила от группы молодых людей, увлеченных своим бурным разговором. Уже не первый раз за это утро, юная леди Сорренто пожалела о своем решении отпустить, приставленную к ней служанку. Лиуцца служила у леди Росси вот уже более восьми лет. А прожив всю жизнь в Лирэфии она прекрасно ориентировалась в городе. Поэтому, когда София, наконец, получила разрешение на небольшую утреннюю прогулку, Лиуцца была приставлена к ней в качестве сопровождающей.
Воспоминание о леди Росси на миг омрачили мысли девушки, отвлекая ее от сетований на собственную глупость. Ей еще не доводилось видеть тяжело больных. И она с сожалением признала, что зрелище это является для нее неприятным. Ей не хватало терпения, чтобы часами просиживать у постели больной. А мама сказала ей, что леди Росси осталось жить не более недели. По крайней мере, так говорил медикус, прописывая очередную бесполезную настойку. Но несмотря на все сочувствие к маминой подруге, София вынуждена была признать, что гнетущая атмосфера в доме леди Росси делала ее скуку совершенно непереносимой. Поэтому сегодняшняя прогулка была подобна глотку свежего воздуха. И только радость смогла вынудить девушку поддаться на уговоры служанки и отпустить ту на час, условившись встретиться возле одного из фонтанов на площади.
Повинуясь какому-то внутреннему порыву, София резко обернулась и ей показалось, что двое мужчин, одетых в простые темные одежды, неотрывно следуют за ней. Девушка почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок, а руки покрылись мурашками, даже несмотря на то, что к полудню июльская жара только усилилась. Она постаралась успокоиться и мыслить здраво. Но все же, где-то внутри ее сознания уже звенел тревожный колокольчик.
Девушка прибавила шаг, более не обращая внимания на архитектурные красоты Лирэфии. Она свернула на одну из улиц, достаточно узкую с неровным рядом домов. Их деревянные лоджии угрожающе выступали от верхних этажей, нависая над прохожими и перекрывая доступ солнечного света, от чего переулок был погружен в вечный сумрак.
- Заблудились, миледи?
София остановилась. Ее встревоженный взгляд метнулся к лицу говорящего. Высокий, болезненно худой мужчина, с мертвенно-бледным лицом и глумливым оскалом, почти приблизился к ней. Одет он был на удивление хорошо, хоть и просто, и речь его была достаточно правильной. Только острый, злобный взгляд не предвещал ничего хорошего.
Заметив узкий проулок, больше напоминавший щель между домами, чем полноценную улицу, София не задумываясь нырнула в него. Подобрав подол светлого платья, девушка пробежала между домами. Свернула направо, миновала еще один переулок и замерла, понимая, что оказалась в тупике из ряда невысоких домов с покосившимися балконами.
«Слишком много приключений для одного несчастного утра», - пронеслось в голове девушки, и в этот момент она заметила церковь.
Построенная некогда из белого тесаного камня, ныне она была явно заброшенной. Сквозь каменные ступени уже проросла трава. Несколько окон были заколочены, а массивная резная дверь покосилась от времени. Церковь производила какое-то странное, тягостно-торжественное впечатление, резко контрастируя с соседними зданиями, от которых, не смотря на близость постройки, она казалась совершенно обособленной.
Торопливо взойдя по немногочисленным ступеням, София приоткрыла дверь и скользнула внутрь, мгновенно ощутив, как ее окутывает прохлада. Внутри царил полумрак. Лишь солнечный свет из двух оконных проемов, расположенных на другом конце церкви, рассеивал окружающую серость. Девушка неторопливо прошла вдоль прохода, стуча каблучками по грязным каменным плитам. Взгляд ее скользил по перевернутым лавкам и голым облупившимся стенам. Алтарь так же был совершенно пуст. И лишь полустертая фреска над ним, служила здесь единственным украшением.
Послышался какой-то глухой треск, и девушка нервно обернулась, прижавшись спиной к алтарю. Она бегло осмотрела помещение. Затем подняла взгляд на потемневшие от времени потолочные балки, поддерживающие полуразвалившуюся крышу.
- Какая чудовищная ирония - быть погребенной в опустевшем доме Создателя, - пробормотала София, мысленно приказывая себе не поддаваться страху. Да, прогулка выдалась не такой приятной, как могла бы быть. Но, определенно, запоминающейся.

Отредактировано Sophia Kastellany (2017-07-08 06:30:11)

«… и, поверьте, смерть его была мгновенной. А, главное, как лихо продумано! Средь бела дня, когда все улицы запружены народом! И он, такой почтенный господин был просто вырван из толпы, сам того не замечая. Думая, что близится к спасению, в этот момент он приближался к своей смерти, да спасет Создатель душу несчастного. А денежки? Денежки тю-тю, и нет их. И никто ничего не видел. Даже тело бедняги нашли только на четвертый день и то, если мне не изменяет память, по чистой случайности. Так что, не стоит доверять невинным лицам! В наши времена невинных нет, как нет случайностей и совпадений. Тем более в таких больших городах. Так, нужно держать ухо востро, кошелек за рубахой, а охрану, коль есть на нее средства, и на два шага от себя не отпускать. Конечно, не забывая про собственный кинжал… К слову, знавал я одного мастера…»

Эта история, подслушанная Софией, аккурат перед отъездом в Лирэфию, вмиг ожила в нервном, растревоженном страхом воображении. Тогда один из стражников наставлял служанку матери, остерегая ее от одиночных прогулок по улицам города. Помнится, в тот момент София даже мысленно фыркнула, подумав, что только полный идиот, который мало ценит свою жизнь, решится на подобные прогулки по одному из крупнейших городов Орллеи. И сама же сейчас оказалась в таком глупейшем положении.
Сперва заслышав голос, девушка вздрогнула и постаралась разглядеть говорившего. Разумеется, в «глас Божий» она не поверила. Быть может, в ином состоянии, не будучи потерянной в совершенно незнакомом городе, загнанной в угол, словно затравленная на охоте лисица; если бы вместо того, чтобы размышлять о тысяче вещей сразу: успеет ли она вернуть на площадь, до того, как служанка пойдет домой в одиночестве? Найдет ли она эту площадь, вообще? И, в конце концов, не поджидают ли ее за этой покосившейся дверью, что тонула сейчас в полумраке, те самые господа с площади и тот - с гнусавой улыбочкой? Разумеется, не будь всех этих волнений, девушка бы по достоинству оценила шутку и даже, быть может, подыграла ей:
«О, Создатель, не гневайся на меня. Истинно, всегда ты в сердце моем и потому, даже в самых пустых стенах не могу я быть одинокой. А грехов на мне и правда не счесть, и давно уже я не причащалась, облегчая душу. Вот помню не далее, как прошлым вечером, я подло пробралась на кухню леди, у которой нахожусь в гостях и которой должна быть благодарна за кров и заботу; пробралась и в наглую стянула целых пять пирожков с мясом! А потом еще и гроздь винограда прихватила: все от великой жадности. А далее, за ужином, блюдо из запеченного кролика, которое, признаться, с детства ненавижу, я потихоньку скормила ее собачке.»
Но сейчас нервы были слишком напряжены, пережитое волнение сделало их излишне уязвимыми, оттого ей было не до шуток. Она была совсем еще юна, и впервые в жизни оказалась в чужом городе, совершенно одна, да еще и изрядно перепуганная. И история, рассказанная стражником, вспомнилась так кстати и некстати. Рассказывалось в ней про небольшую шайку воров и убийц, столь наглых и самоуверенных, что взяла себе за правило спокойно грабить средь бела дня, никого не опасаясь. Их тактика была проста: выбирая одинокого, богато одетого господина, что явно был не из местных, они постепенно загоняли его в тупик, оттесняя от многолюдных улиц. Там его поджидал самый младший из их своры – какой-нибудь совсем еще мальчишка. И жертва, почувствовав себя в безопасности, - разве может этот милый паренек причинить ему какой-то вред,- теряла бдительность, даже не думая кричать или хоть как-то защищаться. Быть может, наивный человек, даже беседовал с юнцом чуть более минуты. Пока тот, предложив свою помощь и выждав удобный момент, не перерезал ему горло. Затем, бросив покойника все в том же тихом переулке, ловкий малый обчищал его карманы и возвращался к своим приятелям, что уже поджидали его где-то поблизости.
И когда София увидела мальчишеское лицо, в обрамлении пышных кудрей, и встретилась взглядом с небесного цвета глазами, картинка ее злоключений стала казаться кристально ясной. Ну, конечно, не по воле судьбы она нашла этот укромный уголок. И не случайно ее спугнули целых два раза, сперва сманив с площади, затем погнав дальше по проулкам, не давая возможности выйти на оживленную улицу. Девушка даже могла бы поклясться, что видела эту вихрастую голову где-то на площади, среди толпы! А он еще что-то говорил ей, и последняя его фраза звучала столь учтиво и была щедро сдобрена такой невинной улыбкой, что у девушки не осталось никаких сомнений в ее лживости. Будь это обычный уличный оборванец (чему, кстати, противоречила и его одежда, бывшая хоть и не роскошной, но достаточно добротной), которому зачем-то понадобилось искать укрытия в этой церкви, разве стал бы он выдавать свое присутствие? Не разумнее ли было переждать пока она уйдет? А если бы ее сопровождали служанки или стражник, которые попусту остались на улице? Разве тому, кто ищет укрытия, забравшись не просто в заброшенное строение, но еще и под самую его крышу, нужны лишние неприятности? Этот же паренек похоже точно знал, что она совершенно одна и был уверен, что сюда ее пригнал страх, а вовсе не любопытство. И это его тряпица, столь предусмотрительная переброшенная через балку, чтобы маленькому душегубу было удобнее поджидать ее в этой западне. И руку он ей показал только одну, нарочито беззаботно болтая ногами и все улыбаясь, да еще пытаясь заговорить ей зубы, выспрашивая, что она тут делает.
София прищурилась и чуть вытянула шею, приподнявшись на носочки. Действительно, вторую руку было не разглядеть, а что, если именно в ней и покоится злополучный кинжал? Стало быть, ей не выбраться отсюда.
Быть может стоит попытаться откупиться и попросить сохранить ей жизнь, позволив незаметно выбраться из заброшенной церкви? Рука Софии дернулась к поясу, к которому был привязан маленький кошель, но его не было. Должно быть, или срезал кто-то в толпе, или она его попросту потеряла, когда петляла по переулкам.
Девушка ощутила, как на нее накатывает злость. Прежде всего на саму себя, разумеется, и на собственную глупость. Потом уже, бегло оглядывая покореженный пол, она мельком подумала о служанке, чья влюбленность в соседского слугу могла стоить ей так дорого.
Искомое нашлось за пару секунд, благо здесь царила полнейшая разруха. Конечно, особой меткостью девушка не отличалась. Но и юный убийца был не так далеко, точнее, высоко от нее. Он все еще болтался на балке, хотя София не обольщалась, прекрасно понимая, что такой маленький и щуплый паренек окажется рядом с ней в считанные секунды: ловкости ему явно было не занимать. Скорее всего, вздумай она сейчас побежать к выходу и повернись к нему спиной, он в два счета метнет в нее кинжал, от которого так умело отвлекает ее внимание, разыгрывая шутливость и дружелюбие.
Девушка быстро шагнула чуть в сторону и присела, подобрав два небольших каменных обломка. Подол ее платья мазнул по пыльному полу. Стремительно выпрямившись, София вновь посмотрела на мальчишку, встретившись с ним взглядом.
- У миледи нет денег, можешь так и передать своим дружкам, - напряженно произнесла она, до боли сжимая неровные обломки в ладонях. - Впрочем, я очень надеюсь, что у тебя этого не выйдет!
С этими словами, она быстро прицелилась и бросила камень прямо в юнца. Затем в него полетел и второй. Если попасть ему в голову и оглушить, он не успеет подать своей шайке сигнал, не успеет закричать или как-то остановить ее. Быть может это подарит ей несколько драгоценных минут. Она уже знает, каким образом может попытаться выбраться из церкви. Справа от алтаря, прямо под одним из оконных проемов, была свалена груда сломанных скамей вперемешку с какими-то досками, камнем и частью разломанной колонны. Возможно, она сумеет взобраться по всему этому хламу. Успеет выбраться отсюда до того, как трое других (а может и больше, кто знает?) явятся проверить, отчего это малец так задержался и где их законная добыча.

От природы София была наделена таким бесценным для леди качеством, как умение не замечать любое проявление грубости или вульгарности. Стоило ей столкнуться с не самой лицеприятной стороной жизни (что, впрочем, случалось крайне редко), как ее сознание словно бы заковывалось в невидимую рыцарскую броню, что даровала ей возможность с легким снисхождением закрывать глаза на любые мерзости и не позволяя им коснуться ее саму.
Поэтому девушка с легкостью пропустила мимо ушей грязное словечко юного бандита и уже собралась было навсегда распрощаться и с этой церковью, и с нежеланным собеседником, как вдруг ее внимания привлекли два странных предмета, в один миг оказавшихся у самых ее ног.
София замерла, недоверчиво уставившись на грифель и пергамент, словно ожидая, что они вот-вот обратятся хотя бы в подобие того смертоносного кинжала, который так вдохновенно нарисовало ее собственное воображение. С балки донесся жалобный мальчишеский голос. И по мере того, как он прояснял сложившуюся ситуацию, девушка чувствовала, словно кто-то незримый наносит ей весьма ощутимые удары, из-за которых перехватывает горло и становится трудно дышать.
Она склонилась и бережно подняла пергамент, словно боясь, что от одного ее прикосновения, тот может рассыпаться. Набросок, представший перед ее взором, не был самым гениальным произведением живописи, но был создан, несомненно, умелой и талантливой рукой. Даже в этом незаконченном рисунке, в  его четком, уверенном переплетении линий, с легкостью угадывалась та самая фреска, находившаяся сейчас за спиной Софии.
Девушка отступила на шаг к алтарю, внезапно осознав, как чудовищно глупо она ошиблась. Ее беспокойный взгляд вновь устремился на юношу, и при виде крови на покалеченной руке, и гримасы боли, исказившей его лицо, София почувствовала бесконечное раскаяние. Одновременно с этим она ощутила, как напряжение и страх, мучившие ее все это время, стремительно спадают. Ситуация была невероятной до нелепости и смех, сорвавшийся с губ девушки, поразил ее саму. Она провела свободной рукой по лицу, откинув со лба светлую прядь волос, выбившуюся из простой прически.
- Простите, это нервное, - выдохнула девушка, прекращая этот странный и неуместный смех. Она отвела взгляд, не желая смотреть на увечье юного художника, все еще не веря, что могла совершить такой глупый поступок.
«Художник, всего лишь художник. Как можно было настолько поддаться страху, чтобы начать швыряться камнями в человека, даже толком не разобравшись в ситуации? Еще этот стражник с его чрезмерно живописными бреднями…»
София поспешно заговорила, понимая, что все сказанное не может оправдать ее поступка, но желая хоть немного внести ясности со своей стороны. Она не хотела, чтобы ее окончательно посчитали сумасшедшей, особенно после этого нервного смеха, столь несоответствующего ситуации.
- Понимаете, - от неожиданности всего произошедшего, девушка даже не заметила, как перескочила с «ты» на «вы», хотя обращалась к своему ровеснику (а, возможно, мальчик был даже младше нее на год или два) и человеку, находившемуся явно ниже ее по общественному положению, - я впервые в этом городе и немного заблудилась. Отпустила служанку, и преисполненная самоуверенности отправилась гулять по улочкам города, а затем испугалась… некоторых прохожих, - против воли, девушка бросила короткий взгляд на покосившиеся двери, словно ожидая, что «некоторые прохожие» ворвутся сюда, дабы немного оживить ее сбивчивый рассказ. – Набрела на эту церквушку, а здесь вы и, в общем… - София сделала быстрых вдох, осознавая, какую глупость намеревается произнести. – Я приняла вас за убийцу. Оттого в вас и полетели эти камни.
На последних словах юная леди Сорренто чуть поморщилась, словно само упоминание этого инцидента могло причинить ей физическую боль. На самом деле, это почти так и было. Теперь, когда страх прошел, как исчезла и нервная веселость, София все яснее осознавала, что именно она натворила. Не просто покалечила человека, причинила ему боль, что само по себе было ужасно. Но еще и лишила будущего, возможности зарабатывать себе на хлеб весьма талантливого художника. София в бессильной ярости взглянула на камни, с честью выполнившие свое предназначение и теперь мирно покоившиеся на грязном полу. Ее пальцы чуть сжались и она, услышав жалобный хруст пергамента, поспешно разжала их, дабы не повредить еще и наброску.
Сказать по правде, София мало что понимала в живописи. Она не разбиралась в том, какие картины сейчас в моде, кто самый лучший портретист в Орллее, и какими пейзажами полагается украшать стены палаццо. Но будучи бесконечно влюбленной в музыку, она с трепетом относилась к любой грани искусства, уважая чужой талант. И сейчас ей было особенно горько от осознания, что один ее неразумный поступок навсегда перечеркнул жизнь этого мальчика. Более того, она понимала, что дело здесь не только в деньгах и возможном признании. София представила, что было бы с ней, лишись она возможности играть на своей любимой лютне. Если бы каждое касание прохладных, сильно натянутых струн причиняло ей невыносимую боль. И то вдохновение, что вспыхивало в ее сердце, никогда не нашло бы выхода, никогда не приняло бы эфемерный облик мелодии… Потребовался кратчайший миг, чтобы девушка прочувствовала все это и к ее горлу подступила дурнота.
- Да, это шелк, - отозвалась София на слова художника о ее платье. А затем, при фразе о фоне, картинах и навсегда утраченной возможности рисовать, девушка просто прикрыла глаза, стараясь пережить и этот словесный удар. Она ощутила, как на глаза наворачиваются непрошенные слезы и быстро отвернулась к алтарю, не желая, чтобы их увидел мальчик, тем более, что плакать полагалось совсем не ей.
Дрогнувшей рукой она осторожно положила набросок на алтарь и смахнула неуместные слезы, постаравшись сосредоточиться на том, что сейчас было действительно важно. Она понимала, что не в ее силах помочь юноше спуститься. Даже если ей удастся забраться на балку, в чем сама девушка бесконечно сомневалась, у нее просто не хватит сил для дальнейшей «миссии спасения». Несомненно, здесь требовалась помощь какого-нибудь мужчины. И в который раз София мысленно укорила себя за то, что не додумалась взять с собой одного из слуг. Право слово, этот день – словно эпитафия ее разумности, которой девушка всегда так гордилась, самоуверенно полагая, что она чем-то отличается от сонма своих легкомысленных ровесниц.
Вновь повернувшись и посмотрев на мальчика, она постаралась придать своему взгляду уверенности, которой совершенно не ощущала. Но паникой ничего не добьешься, а они не могут вечно оставаться в этой церкви. К тому же, в душе Софии затеплилась надежда, что скорейшее обращение к умелому медикусу может поправить положение. Возможно, еще не все потеряно. И нужно только набраться смелости, покинуть этот тихий уголок и постараться привести кого-нибудь, кто согласится помочь. Если бы только она не умудрилась потерять свой кошель, все было бы намного проще. А так, ей придется прибегнуть к силе своего убеждения, да еще и постараться не заблудиться, найти обратный путь в церковь.
Разумеется, девушка не стала озвучивать все свои планы и сомнения. Она одна была виновата в сложившийся ситуации, и теперь ей предстояло поплатиться за все свои глупости, совершенные за этот день.
- Не волнуйтесь я приведу помощь, - с фальшивой уверенностью произнесла она, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно убедительнее. – Вам помогут спуститься, а затем вашей рукой займется лучший медикус, который только сыщется в Лирэфии. Разумеется, все его труды будут оплачены моей семьей, об этом можете даже не волноваться. – София сперва хотела сказать «мной», но решила, что «семья» прозвучит более весомо. В конце концов, кто она такая? Девчонка, чуть старше самого пострадавшего живописца. – Вы только…
Дальнейшее «оставайтесь здесь» прозвучало бы настолько неуместно, что она вовремя оборвала себя на полуслове.
- Вы только не скучайте тут и ни о чем не волнуйтесь. Ваш мастер еще будет гордиться вами. Ну, или сгорать от тайной зависти, видя, что его ученик во сто крат превзошел своего учителя, - с легкой шутливой улыбкой произнесла девушка.
Вздохнув, она шагнула к проходу, гордо расправив плечи и вообще стараясь явить собой оплот уверенности, будто такой самообман и вправду мог придать ей сил.

Отредактировано Sophia Kastellany (2017-07-28 17:21:23)

Восклицание юного художника заставило Софию замереть и с удивлением обернуться к нему. По правде сказать, она не ожидала, что ее жертвенному решению (а воспринимала она его именно в таком ключе, зная, каких моральных сил оно ей стоило) будут как-то препятствовать. Сперва она почувствовала благодарность к этому мальчику, который даже в такой момент подумал о ней. Но затем она подумала, что он, должно быть, забеспокоился о собственной судьбе. Ведь они совершенно не знакомы, и откуда ему знать, сдержит она свое обещание, или же преспокойно отправится домой, начисто забыв и про его пораненную руку, и про медикуса, и про свое обещание оплатить все расходы? Девушка помнила с каким пренебрежением обращались со слугами в доме маминой подруги; видела она и нищих, что протягивали свою грязные ладони к господам, и как те, с гримасой величайшего презрения, отворачивались от них; а уж ватагу горластых мальчишек, что бывало имели привычку следовать за господами, дразнясь и задираясь, и вовсе воспринимали не иначе, как досадную помеху. Сама девушка на считала себя излишне милосердной, но могла понять страхи и беспокойства юноши за свою судьбу. Поэтому, благополучно придя к мысли, что юный художник так занервничал, заботясь прежде всего о собственной руке, София ни капли не разозлилась и не опечалилась, лишь чуть улыбнулась, оставив свои размышления при себе.
- Право слово, вам не стоит так беспокоиться обо мне. Я непременно вернусь за вами и приведу помощь, так что…
Девушка неожиданно замолчала, наблюдая за тем, как недавняя жертва ее произвола соскакивает с балки, с такой легкостью и сноровкой, коей позавидовали бы многие. Ее глаза неотрывно следили за его действиями, а сердце быстро билось, предчувствуя неладное. У него же покалечена рука, так как такое возможно? Или боль уже не настолько сильна? Или он обладает сверхчеловеческой выдержкой, железной волей, и просто игнорирует ее, мужественно терпя? Почему-то в эти мгновения, мысли о том, что увечье юного художника могло быть всего лишь спектаклем, разыгранным для одной единственной зрительницы, даже не пришли Софии в голову. Быть может ей просто не хотелось верить в собственную наивность и доверчивость; или же этот юноша вызывал такие симпатии, что не хотелось считать его лгуном.
- Осторожнее! - невольно вырвалось у нее, при виде того, как художник быстро спускается по строительным лесам.
Вот если он сейчас свалится и, не дай Создатель, еще что-нибудь себе покалечит, что прикажете ей делать? Стоило бы разозлиться на самонадеянного юнца, но сил на злость почему-то не оставалось. Она могла только волноваться за него и даже не рискнула подойти ближе, чтобы не отвлечь и тем самым не нанести вреда.
Между тем юный ловкач благополучно завершил свой спуск и даже сукно с балки прихватить не забыл.
И хоть волнение за него только-только начало стихать, девушка была рада, что все так обернулось. Теперь ей было не так страшно, зная, что юноша может самостоятельно добраться до дома, а не останется под сводами церкви (в самом буквальнейшем смысле слова), мучаясь от ожидания и неизвестности.
- Да вы полны безумств, как я посмотрю, - в ее тоне прозвучала едва уловимая ирония, смягченная тонкой улыбкой.
Впрочем, последняя была вызвана скорее не ее собственными мыслями и словами, а всем видом юного творца (взъерошенным и припыленным, но тем не менее излучающим такую энергию и жизнелюбие, словно само воплощение Радости предстало перед ней), и его собственной улыбкой, на которую просто невозможно было не ответить.
Но следующие действия художника заставили Софию присмотреться к нему более внимательно. Чуть склонив голову набок, она выслушала его бравые речи и улыбка затаилась в уголках ее губ, когда юноша самовольно завладел ее рукой, представляясь по всем правилам этикета (что, впрочем, в подобной обстановке смотрелось весьма забавно). И ее внимательный взгляд, в глубине которого заиграли искорки веселья, не преминул заметить, как в общем-то непринужденно, ее новоявленный кавалер отводит больную руку за спину при этом даже не поморщившись. Одно дело перетерпеть боль, когда другого выхода нет и приходится совершать некоторые действия на благо собственного спасения. И совсем другое, так легко забывать о боли, когда в этом нет никакой необходимости, лишь из чистого озорства.
- София Кастеллани, - вымолвила девушка, не спеша отнимать своей руки, более того – склоняясь в легком реверансе, как если бы ей представлялся какой-нибудь графский или баронский сын; впрочем, о положенной в дальнейшем «леди Сорренто», она решила умолчать, не желая заострять внимание на неравности их положения. – Рада знакомству с вами и спешу заверить, что коль скоро ваша судьба именитого живописца сложится удачно, я не премину всякий раз упоминать о знакомстве с вами и той значительной роли, что я невольно сыграла в вашей жизни.
Слова эти были произнесены с лукавой улыбкой, а меж тем девушка все больше уверялась в своей догадке, видя, как юноша быстро поправляет сукно, что вознамерилось покинуть безопасную пристань его плеча. Но на этот раз она решила не торопиться с выводами, помня к чему могут привести столь поспешные измышления.
- Позвольте мне, - с этими словами она протянула руку и освободила Витторио от его нетяжелой ноши, перекинув сукно через собственный локоть.
Конечно, жаль было разрушать такой романтический момент, который художник так умело воссоздавал своими веселыми речами и картинными жестами, но практичность девушки требовала от нее перейти к вопросам более насущным.
- Вашу защиту я принимаю с благодарностью, мой доблестный рыцарь, - вторя его тону, произнесла София. – Но прежде позвольте мне осмотреть рану, столь жестоко нанесенную моей собственной рукой.
И не дожидаясь ответа юноши, столь же своевольно, как минутой ранее он сам, она завладела его покалеченной рукой. Осторожно согнула ее в локте и внимательно осмотрела царапину, все еще немного кровоточащую. Пальчики девушки бережно коснулись краев раны и она убедилась, что та была не столь глубока, как могло показаться изначально.
- Да вы совершенно правы, сюда я пришла с главной площади, - произнесла София, желая немного заболтать художника, чтобы он не торопился вновь изображать из себя бравого героя. – А служанка не совсем моя. Дело в том, что я приехала в этот город вместе с матушкой, по просьбе ее подруги, которая, увы, тяжело больна. И целую неделю томилась в четырех стенах, прежде чем мне разрешили совершить небольшую прогулку по Лирэфии.
Не прекращая своего рассказа, Софи быстро достала платок и осторожно промокнула рану. Она старалась действовать как можно более мягко, чтобы не причинить юноше лишней боли. Пусть даже он и притворялся все это время, преувеличивая тяжесть своего ранения.
- Так что служанка эта действительно прекрасно знает город, ибо так же, как и вы, прожила здесь всю жизнь. Но, к сожалению, ее постигла невеселая участь, - при этих словах, девушка бросила короткий взгляд на Витто и чуть насмешливо улыбнулась, - она влюбилась. И уговорила меня отпустить ее на свидание с предметом своих грез, ибо после того, как ее хозяйка заболела, она почти не располагает свободным временем, и каждый миг без любимого невыносимо страдает. Ну, по ее собственным словам, - прибавила София, с веселой улыбкой.
Сказать по правде, юная леди Сорренто искренне полагала, что служанке просто захотелось вырвать несколько часов отдыха, ибо в силу любви она не особенно верила. Душа Софи была еще слишком неопытна и совсем нетронута сколь либо сильными чувствами. Поэтому она была уверенна, что любой разумный человек может спокойно перебороть свои чувства и избегнуть лишних страданий, если этого потребуют жизненные обстоятельства. И для ее сердца, еще ни разу не знавшего любви, долгая разлука влюбленных совсем не представлялась ужасной трагедией.
- Что ж, синьор Вестри, давайте с вами договоримся, - София аккуратно затянула узелок, перевязав пострадавший локоть художника все тем же платочком. – Вы проводите меня до дома, а я выполню все свои прошлые обещания. Прибавив к ним еще и достойное вознаграждение, за оказанную помощь, размер которого вы определите сами. Не беспокойтесь, моя семья проявит достаточную щедрость к моему спасителю, тем более, что я не премину расписать им во всех красках и свою оплошность и ваши страдания.
Девушка отступила на шаг, невольно подумав, что сегодняшний день может стать для Витторио не таким уж и плохим. В силу своего характера, в котором романтичность и мечтательность, каким-то неуловимым образом переплетались с практичностью и легкой долей меркантильности, она даже не могла подумать, что предложенное вознаграждение может и не произвести впечатление на художника. Точно так же, как до этого София была убеждена в силу своего кошелька, когда намеревалась уговаривать кого-нибудь помочь юноше спуститься, так и сейчас она была уверена, что Витто намеревается помочь ей исключительно ради своей выгода, а обещанная награда только подстегнет его интерес.

- Нет, крови я не боюсь, - ответила София, гадая, уж не разочаровался ли Витторио от этого ее признания?
Конечно, матушка всегда учила ее, что леди следует вести себя скромно и робко. Промолчать лишний раз, потупить взор, побледнеть и приложить ладонь к вискам, если придется увидеть что-то противное. Словом, настоящая леди должна являть собой олицетворения хрупкости и ранимости, ни в коем случае не стремясь показаться умнее или сильнее любого мужчины.
Но девушка полагала, что сейчас не время для всей этой чепухи. К тому же, София никогда не стремилась казаться особенно умной или особенно сильной. В жизни было много чего, что девушка боялась. Но вот кровь, увы, никогда не входила в число этих страхов.
- Знали бы вы, как часто в детстве я ранила коленки и рассекала ладони, - с улыбкой пояснила Софи. – К сожалению моей матери, я никогда не была примерным ребенком. А что до познаний в медицине, вы, быть может, удивитесь, но каждая леди обязана уметь оказывать первую помощь. Точно так же, как и знать, как сварить мыло. Так что мы проводим время не только за вышиванием.
Последние слова девушка произнесла также с легкой улыбкой. Удивительно было встретить кого-то не из своего мира. Витторио и вел себя совершенно иначе, чем все ее знакомые вместе взятые. И манера речи, и его слова… София еще не вполне определилась как к ним относиться. С одной стороны, юноша говорил все, как полагается, и, казалось, проявлял к ней расположение. Но, с другой, девушка почему-то не могла отделаться от ощущения, что он немного насмехается над ней. В то время, как все ее действия и слова были совершенно искренними.
- Зовите меня Софи, прошу вас, - отозвалась девушка, услышав от своего нового знакомца обращение «леди Кастеллани». – Конечно, у моего имени нет такого великолепного значение, как у вашего. Но оно тоже вполне приемлемо для общения в неформальной обстановке, - прибавила она шутливо. – Что же до веры в силу любви… Знаете, не в моих правилах особенно верить во что-то, столь призрачное, что я ни разу не испытывала на себе. Так что, да, вы совершенно правы. Мне кажется, что эта девушка просто захотела отдохнуть от своих обязанностей. Что, впрочем, я также не могу осуждать.
София замолчала, наблюдая за тем, как Витто забирает свой набросок и подбирает с пола грифель. Ну вот и все. Сейчас они покинут эти спасительные стены и отправятся к ее дому. Матушка должно быть уже начала беспокоиться за нее. И не дай Создатель, служанке тоже перепадет за нерадивость. Впрочем, насчет девушки Софи не слишком волновалась. Со свойственной молодым годам легкомысленной жесткостью, в данной ситуации леди Сорренто беспокоилась лишь о себе. В конце концов, служанка могла бы и отправиться на поиски юной госпожи, что была ей доверена. И вообще могла бы не решиться на свидание с возлюбленным, проявив больше сознательности. Ведь это она рисковала своим рабочим местом в доме знатной леди, а вовсе не Софи.
Поймав странный взгляд юноши, девушка внутренне смутилась, впрочем, ни капли не переменившись в лице. Разве что во взгляде могло всколыхнуться неясное беспокойство, но заметить его мог лишь тот, кто хорошо ее знал, а таких, помимо матери и бабушки, и не было на этом свете. Неужели Витто как-то не так истолковал ее слова по поводу служанки или по поводу награды? Или он ожидал, что она предложит что-то большее? Ну куда уж больше, раз она сказала, что он сам может назвать сумму.
Сумбур, на краткое мгновение воцарившийся в мыслях девушки, был вскоре прерван следующими словами юноши. Услышав про другую награду, Софи чуть нахмурилась, наблюдая за тем, как Витто аккуратно забирает назад свое сукно, а затем стелет его на ближайшую уцелевшую скамью.
Скользнув по юноше недоверчивым взглядом, София медленно прошла к скамье и опустилась на нее, вновь посмотрев на подмастерье.
- И чего же вы хотите? – с интересом спросила она, отгоняя от себя нехорошие предчувствия.
Нет, Витторио совсем не походил на бесчестного человека, который может потребовать от нее что-то постыдное, что может ранить ее достоинство и гордость. Быть может он желает, чтобы ее семья как-то посодействовала его устройству на другое место? Если этот «маэстро» и вправду так страшен и жесток, нет ничего удивительного в том, что юноша спешит воспользоваться своими новоприобретенными связями, чтобы найти себе место получше.
София выжидательно смотрела на юношу, а затем, услышав его просьбу, чуть приподняла брови, выражая тем самым удивление. Поистине, она никогда не разберется в странном характере этого человека. Казалось бы, вот он шанс наполнить свои карманы звонкими монетами. Но нет. Он предпочитает остаться здесь, чтобы закончить работу, хотя, Софи была уверена, его мастер вряд ли разозлится на юношу, если тот принесет ему парочку золотых. А ведь в эту церковь вернуться можно и завтра.
Почему-то, от этой мысли Софии стало немного грустно. И она быстро отогнала от себя неясную подоплеку этой тоски, на краткий миг сжавший ее сердце.
- Заканчивайте ваш набросок, Витто, я подожду, - наконец, после недолгой паузы, произнесла девушка, против воли бросив краткий взгляд на его перевязанный локоть. По тому, как юноша морщился, стоило ему пошевелить пораненной рукой, девушка заключила, что рана все же не такая пустяковая, и все еще причиняет ему боль. Но то, что он все же мог держать в своих пальцах грифель, внушало надежды.
София предполагала, что юноша отойдет куда-то к алтарю, раз уж вновь залезть на балку было не в его силах. Но подмастерье удобно устроился у ее ног, все на том же сукне и девушка получила возможность наблюдать за его работой.
- Опасаюсь, - честно ответила Софи на его вопрос, следя взглядом за грифелем, который, повинуясь талантливой руке, выводил на пергаменте все более четкие очертания фрески. - Это один из тех детских моих страхов, который так и не прошел до конца. Хотя, моя бабушка как-то сказала, что глупо бояться темноты. Ибо на самом деле, я страшусь не самой тьмы, а всего того, что успеваю нафантазировать в собственной голове. На самом же деле, по ее словам, мир остается прежним, даже под покрывалом ночного сумрака, - при воспоминании о бабушке, тон девушки едва заметно потеплел. – Но я совершенно с ней не согласна, - тут же заявила Софи. – Мир всегда другой, всегда изменчив, даже если на первый взгляд кажется, что это не так. Его меняет неясная тень от ветки, которая, при свете дня, казалась безобидной и совсем нестрашной. Его меняет холодная и мрачная тень от башни, кажущейся в ночи куда более величественной и угрожающей, чем есть на самом деле. И сотня звуков, не слышных при свете солнца, также меняют его. Мне кажется, что у ночи есть своя особенная музыка, и нужно лишь прислушаться, чтобы ее услышать.
Все это было чистой правдой. София действительно думала именно так, хотя никогда и никому еще не озвучивала эти свои мысли. Она знала, что мама и бабушка не станут ее осуждать или корить за чрезмерно бурное воображение. Мама лишь улыбнется и переведет разговор на что-то более приземленное, заказ у швеи нового платья, например. Бабушка же лишь фыркнет и пробормочет, что няне не следовало рассказывать столько деревенских баек, растравливая и без того беспокойную фантазию ее внучки. Но в этом то и была проблема. София инстинктивно опасалась такой пренебрежительной реакции на свои слова, понимая, что она заденет ее. Конечно, она не особенно надеялась, что Витторио ее поймет. Скорее девушка просто пыталась поддержать вежливую беседу, а ее истинные мысли вырвались против воли. Но такая беседа с кем-то, увлеченным засовыванием фрески, все равно казалась ей более приемлемой, чем откровенность с собственными родными.
Однако, София решила, что разговор следует увести с такой лирической ноты. Поэтому задала вопрос, которые занимал ее уже некоторое время. И любопытство девушки только усилилось после того, как Витто, несмотря на все обещанные блага, все равно решил остаться в церкви и занялся рисованием, превозмогая боль.
- Так, расскажите же мне про этого зверя – вашего маэстро. Как вас только угораздило попасть в руки подобного монстра? Конечно, я могла предположить, что люди искусства не всегда терпеливы и тактичны. Но чтобы так! Это же ужасно. Куда только смотрели ваши родители? Или… простите, это было слишком бестактно, - смутилась София, подумав, что угодить подмастерьем к такому чудовищу, Витто мог и не от хорошей жизни.

Софи поймала себя на мысли, что ей нравится наблюдать за тем, как Витто рисует. И было в этом что-то большее, нежели простой интерес к работе художника. София не смогла бы облечь свои чувства в слова, но у нее сложилось странное ощущение, что ее как будто бы допустили в «свой круг». Позволили коснуться чего-то личного, словно признавая ее «своей». На уровне чувств, она оценила этот жест юноши, как своеобразный акт доверия. И сейчас, в эти несколько мгновений, когда лицо бесстрастной мадонны с фрески нашло свою почти точную копию на пергаменте, София ощутила странное чувство единения. С этими каменными развалинами, полными грязи и пыли, но пронизанными небывалым по своей красоте солнечным светом. С юным художником, речи и жесты которого невозможно было предугадать. Вот и сейчас, к чему он создал эту зыбкую связь между ними, почему позволил так открыто наблюдать за таинством рождения рисунка? Ведь Софи всегда считала, что любой художник ревностно охраняет свое личное пространство во время работы, не позволяя случайному взору упасть на еще незаконченное творение.
Ответ пришел быстро, вырвавшись откуда-то из ее собственного сознания и опаляя своим жестким сарказмом. Просто Витто не вкладывал никакого особенного смысла в свои действия. Он только лишь разместился поудобнее, а к взорам, должно быть, уже привык, будучи учеником, который, быть может, по сто раз на дню показывает мастеру свои работы.
«Глупая. Глупая Софи.»
Усмешка, прозвучавшая в голосе Витто, вмиг вывела ее из раздумий. И пусть Софи сама понимала, что немного переусердствовала с лиричностью описания «музыки ночи», ее натура взяла верх, полыхнув огнем упрямства в темных глазах.
- Каждый заостряет свое внимание на том, на чем желает сам, - невозмутимо произнесла девушка, отвечая не столько на смысл сказанных художником слов, сколько на эту самую последнюю нотку иронии, мелькнувшую в его тоне. – Даже я, прожив здесь всего лишь шесть дней, смогла услышать многое, помимо пьяной брани.
Как один синьор умудрился притащить своих друзей под балкон возлюбленной девицы и спеть ей серенаду. Правда, слегка перестаравшись, и вызвав не столько радость у любимой, сколько взрыв негодования у ее соседей, но тем не менее. Слышала я и мерную поступь часового, и торопливые шаги какой-то леди, ее жаркий шепот, на который откликался мужской голос. Едва различимую мелодию, доносившуюся из ближайшего кабачка. Или как, бывало, грустно завоет чей-то пес. А под утро, когда небо уже чуть бледнело, подсвеченное золотистой полосой скорого рассвета, неужели вы ни разу не слышали трель жаворонка? Ну, или хотя бы, - тоном: «раз вы такой неромантичный», - чуть осипшие со сна, голоса торговцев, что в предрассветную рань уже везут свой товар на рынок? Все это я узнала за шесть ночей, а вы прожили здесь всю жизнь.
Софи закончила свою речь, не удержавшись от победных ноток в голосе. Впрочем, она искренне считала, что вполне могла себе их позволить. Ибо девушке отчего-то была неприятна мысль, что Витто мог посчитать ее экзальтированной, глуповатой аристократкой, чей романтический взор не видит вокруг себя реальной жизни. И сейчас София была вполне собой довольна, считая, что смогла развеять это впечатление, показав, что и в реальной жизни, в реальной ночи, есть много чего, что не отмечено «грязью».
- Темнота освобождает, - медленно повторила девушка. – Только вот на ощупь и на слух невозможно написать картину. Равно как не поможет в этом и темнота, нужен свет, который приносит с собой все те скучные вещи, только что вами перечисленные. – Софи уже и сама не знала, спорит ли она с Витто или противоречит сама себе. – Если вы не увидите то, что всколыхнет все ваши чувства, какое может быть вдохновение? Получается, что для него все же нужен именно свет… Кстати, о вдохновении и ваших вопросах, заданных чуть раньше. Вы правы, в него я верю. Но все же оно и любовь – различны по своей сути, не находите? Хотя бы потому что вдохновение не может предать. Оно может лишь покинуть вас на время, и все равно - останется только вашим, неизменным и зависящим от вас. Тогда как ценность любви и ее сила, очень часто переменчива и колеблется от хорошеньких глазок или сладких речей. И нередко тот, кто вчера страстно любил одну, завтра будет распаляться в не менее пылких речах перед другой. Вот главная причина, почему я не верю в безграничную силу любви. В том, в чем возможно столь частое непостоянство, силы быть не может.
Она скользнула взглядом по каштановым кудрям и краю гладкой, совсем еще мальчишеской щеки, перепачканной пылью. И подумала, что пройдет всего пару лет и этот безобидный ученик художника сам будет обольщать с десяток дам за вечер, быть может разбив не одно наивное сердечко.
Но в тот же миг, как София допустила эти мысли, Витто как-то сник, даже плечи его опустились. И девушка заволновалась, уж не принял ли он ее слова на свой счет? Ведь мысли художник прочитать никак не мог.
Однако, Софи тут же успокоилась, поняв, что эта перемена вызвана не ее, а его собственными речами.
Девушка невольно чуть поддалась вперед, с интересом слушая о жизни юноши и не смогла сдержать легкую, понимающую улыбку, когда в голосе Витто зазвучали хвастливые нотки (что, правда, контрастировали с общим жалобным видом). Но она тут же постаралась ее спрятать, когда художник неожиданно обернулся и встретился с ней взглядом. А Софи тем временем подумала, что Витто действительно есть чем гордиться.
Она сама всю жизнь жила в достатке, и если в ее прошлом были какие-то расстройства и неприятности, то виной тому, зачастую, были ее собственные детские шалости. Однако, она никогда не задумывалась о том, где взять деньги на еду или на новую пару обуви, и ей не надо было беспокоиться о прохудившейся крыше своего дома. Юная леди Сорренто ни разу не держала в руках ничего тяжелее… тех самых камней, уже забытых героев сегодняшнего дня. И за всю жизнь она самостоятельно не заработала ни одной монетки.
- Ваша семья, должно быть, гордится вами, - уверенно произнесла девушка, а в следующую минуту с удивлением наблюдала как Витто, вновь не заботясь о больной руке, развернулся к ней лицом и произнес речь о своем мастере, вовсе не ту, признаться, что ожидала услышать Софи.
Ведь у юноши был такой шанс расписать свои страдания и зверства маэстро во всех красках. Вместо этого он словно бы оправдывал его, пусть излишне театрально, но девушка почему-то не сомневалась, что таковы его истинные мысли.
- И как же зовут этого вашего гения с нестабильным характером? – спросила она тоном, в котором интерес в равной степени смешивался с лукавством.
Быть может, когда она вернется в свой временный дом, то сможет поспрашивать матушку, либо же кого-нибудь из слуг, или даже саму больную, коль повезет застать ее в более-менее хорошем настроении, про этого мастера.
Хотя Софи сама еще не понимала, зачем ей это нужно.
- Только как же вы собираетесь заканчивать набросок, если столь невежливо повернулись к фреске спиной? – шутливо спросила девушка, понимая, что Витто вовсе не намерен менять своего нового положения. Более того, кажется, он был настолько поглощен созерцанием наброска, что забыл обо всем на свете.
- Простите, но я так не могу, - вдруг произнесла Софи, быстро поднимаясь и, аккуратно переступив скрещенные ноги Витто, отступая чуть в сторону. – Странно поддерживать разговор, смотря на человека сверху вниз. При том, что мы здесь совершенно одни, и по возрасту практически ровесники.
Произнося все это, Софи, с самым деловитым видом стягивала сукно с лавки пока оно, завернувшись, не упало на пол рядом с Витто, взметнув облачка пыли. Довольная результатом, девушка не раздумывая разместилась прямо на полу, рядом с юношей, оказавшись с ним лицом к лицу. Она села немного вполоборота, удобно подогнув под себя ноги и оперевшись правой лопаткой о скамью. Согнутое колено юноши почти касалось светло-зеленой юбки ее платья, но девушка была рада, что теперь имеет возможность разговаривать «лицом к лицу», раз уж Витто лишил ее возможности наблюдать за его работой.
Где-то на улице громыхнула телега, ударившись колесом обо что-то. Послышалась приглушенная ругань. Девушка вздрогнула, но вовсе не от грубых слов, которые и не разобрала то толком, а от того, что звуки с улицы как будто вернули ее к реальности. Софи взглянула на фреску, затем перевела взгляд на полуразрушенную крыши и улыбнулась своим мыслям.
- Если немного напрячь воображение, то получится представить, что мы сейчас в той самой Башне Долоре, - Софи оторвалась от созерцания унылых сводов и посмотрела на Витто. – Вам знакома эта печальная история?

Отредактировано Sophia Kastellany (2017-08-14 09:17:39)

Услышав хихиканье юноши, София лишь тихо вздохнула. Она не сомневалась, что подмастерье понял ее правильно, но намеренно извратил весь смысл сказанного, должно быть, будучи привычным к подобной манере общения. Не мог же он на самом деле думать, что она настолько наивна и инфантильна, и совсем не знает, как тяжела жизнь, особенно для тех, кому не посчастливилось родиться в богатой семье? И, что, говоря о ночном городе, она имела в виду возможность увидеть что-то интересное в обыденности, а вовсе не утверждала, что так и есть на самом деле. Ведь если все воспринимать буквально, то и в красивом платье можно разглядеть исколотые пальцы полуголодной мастерицы, а наслаждаясь свежей постелью – представить полуслепые, изъеденные щелочем глаза прачки. Так неужели, девушке следовало говорить именно об этом, как будто то, что леди Сорренто все это знает и понимает может изменить само мироустройство?
- В любом случае, надеюсь, что девушка не лишилась своего воздыхателя, - спокойно ответила София. – Ведь всем известно, насколько коварна женская месть, так что самому кузнецу могло не поздоровится гораздо больше.
Следующие слова подмастерья заставили девушку вперить в его кудрявую макушку полунасмешливый взгляд. Такой иногда проскальзывал у ее отца, когда он выслушивал очередные доклады управляющего и на лице барона отчетливо читалось: «Да ладно, ну вы серьезно?». Или что-то, очень близкое к этому.
Но, несомненно, то противоречие самому себе (когда ученик художника безжалостно высмеивает возможность видеть прекрасное в обыденном, но тут же отстаивает «честь» любви и вдохновения), которое демонстрировал Витто, заслуживало внимания. Равно как и прыть, с которой юноша, видимо забывшись, размахивал «покалеченной» рукой.
«А я ведь лучший платочек пожертвовала, в безудержном альтруистическом порыве помочь ближнему», - с иронией подумала Софи.
- Ну так, быть может, эти ваши художники и теряют свое вдохновение на дне бутылки, - усмехнулась девушка, медленно разглаживая невидимую складку на платья, - Впрочем, рассказывали мне как-то одну историю. Про талантливого живописца, что безумно любил свою супругу. Безумно – в прямом смысле этого слова, как оказалось впоследствии. Ибо после ее смерти, он словно бы лишился своего таланта. Не мог даже цветочек изобразить. Запил, разумеется. И вот, в одну из ночей пьяного угара, пришла к нему в голову гениальная мысль. Отправился художник к могиле покойницы, да и выкопал ее. Как вы думаете, для чего? Чтобы локон волос отрезать и сделать из него кисточку. Бедняга верил, что это непременно вернет ему желание творить, - хмыкнула девушка. – Возможно, и помогло бы, не задави его какая-то телега. Вот такая вот любовь, в компании безумия и вдохновения.
- Маэстро зовут Николло де Ланца.
По правде сказать, Софи не ожидала, что Витто честно ответит на ее вопрос. Ведь он мог отшутиться, а мог и просто соврать. Теперь, когда юноша сидел к ней лицом, она на мгновение, заглянула в его глаза, стремясь уловить в них тень сомнения, или неуверенности. Но ничто в лице юноши не выдавало в нем лжеца. Впрочем, ей ли, проведшей всю жизнь в стенах родного дома, мнить себя знатоком человеческой натуры.
Однако имя казалось смутно знакомым. И покопавшись в закромах своей памяти, девушка поняла, где слышала его прежде.
- Так покровителем вашего мастера является Адриано Грациани, граф Лоренширский?
Так уж заведено в жизни, что можно забыть имя родной матери, но имя богатого и влиятельного родственника – никогда, и всегда ты будешь помнить, в какой именно степени родства с ним состоишь. Хотя о последнем Софи сейчас распространяться не собиралась.
- Спасибо, Витто, за откровенность, - чуть кивнула девушка, с легкой улыбкой. – Быть может, как-нибудь загляну в вашу мастерскую и спрошу у маэстро, как продвигается работа над этой церковью. После сегодняшнего приключения, я вряд ли забуду ее. И будет приятно посмотреть, как она вернет былую красоту в умелых руках живописца.
София говорила доброжелательно, не подозревая о том, что и здесь подмастерье был не совсем честен с ней. И то, что он слегка (или не совсем слегка) усугубил тяжесть своего ранения, не наводило ее на мысль, что и о фреске он мог соврать. К тому же, вон сколько времени он на нее потратил, старательно зарисовывая каждую небесную мадонну. Разве могла леди Сорренто предположить, что столько сил тратится впустую?
После мини-эскапады, предпринятой ею для более удобного общения, Софи поймала на себе изучающий взгляд своего собеседника. Видя, как юноша скользит по ней глазами (к его чести стоит сказать, что дольше положенного они задержались только на ее лице), она вопросительно посмотрела в ответ, но в этот момент ее отвлек тот самый злосчастный звук телеги. А уже в следующий миг она увидела только, как Витто старается стереть пыль со своей щеки. Инстинктивно, девушке захотелось протянуть ему своей платок (должно быть, первое, чему учат всех благородных леди - в любой непонятной ситуации думай о платке), но вспомнила, что лимит платочков на сегодня исчерпан.
Впрочем, следующие действия Витто отвлекли ее от этих бредовых размышлений, и она с легким удивлением осознала, что теперь «заменила» собой фреску, и голубые глаза юноши изучают ее лицо уже с совершенно иным выражением, а его пальцы, сжимающие грифель, быстро порхают над пергаментом, уверенно нанося один штрих за другим.
И как хорошо, что Витто, видя ее заминку, напомнил про обещанную историю. Это позволило ей сосредоточиться, а не переживать по поводу растрепанных волос, примятого платья, или возможного пыльного пятна, уже на ее собственной щеке.
София начала рассказывать легенду, которую услышала совсем недавно, от одной из служанок сеньоры Росси, и потому леди Сорренто до сих пор находилось под легким впечатлением. Хотя история была не слишком радостной, и заканчивалась болью и смертью, девушка видела в ней особенную красоту. Да и, в самом деле, с каких это пор девичьи сердца не трогают рассказы о несчастной любви?
Но, увы, истории о жестоком хайбрэйском графе и его зловещем замке не суждено было завершиться под этими сводами. Потому что где-то на середине рассказа, девушка неожиданно смолкла, заслышав какой-то шум. Это были звуки шагов и мужские голоса. И если мгновением назад, Софии казалось, что эти люди только праздные гуляки, которые быстро пройдут мимо, то сейчас она была уверена, что обладатели хрипловатого баса приближаются именно к церкви.
- Слышите? – взволнованно зашептала девушка, невольно поддавшись вперед и схватив Витто за руку, ту самую которая в этот момент, старательно выводила ее собственный портрет на пергаменте. – Кто-то идет.
Леди Сорренто затруднялась объяснить причину своего волнения. Подумаешь, несколько горожан, которым захотелось осмотреть церковь? Или кто-то из проживающих по соседству, решил заглянуть в разваливающееся здание в поисках пропавшей собаки? Но было что-то в этих голосах, что напомнило ей голос того, из переулка. А сгущающиеся сумерки лишь усугубляли ее неожиданный страх.

Отредактировано Sophia Kastellany (2017-12-20 06:15:00)