Утро перед свадьбой Генриха Найтона, герцога Хайбрэй и лорда-регента Хельма, сам жених запомнил плохо. Не то, чтобы он волновался, будто юная дева накануне первой брачной ночи, или хотя бы проникся значимостью момента, просто… утро как утро. Зимнее (как добрая половина ноября), снежное (последняя четверть) и морозное (не удивительно, учитывая предыдущие два обстоятельства).
Впрочем, снежным это декабрьское утро как раз таки не было. Снегопад закончился ещё до рассвета, укрыв столицу белоснежным плащом, сияющим под лучами холодного зимнего солнца, словно россыпь алмазов чистейшей воды. Глядя на это великолепие, поневоле забываешь о том, что белый – цвет траура.
Да и какой, к чёрту, траур в день свадьбы, пусть даже это событие и не имеет ничего общего с любовью? Много ли союзов вообще заключается по любви? Раз, два и обчёлся. Да и в тех условно счастливых исключениях любовь пробуждает юношеская восторженность и совсем уже детская вера в сказки, которыми менестрели горазды забивать умы и души. Любовь может придти потом, завороженная всё новыми и новыми знаниями, которые супруги станут постигать друг о друге день за днём, а может…
«…а может и не явиться вовсе».
Коротко усмехнувшись своему отражению, Генрих застегнул последние застёжки дублета, а после отпил глоток из кубка, поданного расторопным стюардом. Всего лишь вода. В день собственной свадьбы нужно иметь незамутнённый рассудок, не тронутый и толикой хмеля. Зачем, если положено веселиться? Так ведь это гостям – немногочисленным, учитывая войну с Фйелем.
Поспешный стук в дверь невольно напомнил о переполохе, который, не смотря на довольно скромную (по столичным меркам) свадьбу, царил в королевском замке последние пару дней. Недовольно поморщившись, Генрих вернул кубок слуге, после чего обернулся к двери. Интуиция подсказывала лорду-регенту, что пришелец даже приглашения не дождётся, будучи под впечатлением от какой-нибудь архиважной миссии, доверенной ему в связи со свадебной суетой. Так и вышло, интуиция даже не успела окончить фразу.
- Ваша Светлость! – Юный паж ворвался в покои герцога с таким видом, будто его преследовала свора охотничьих псов или же пара-тройка головорезов, недвусмысленно потрясающая топорами над головой. - Карета леди Гвиннбрайр уже готова и дожидается у главной лестницы!
- Отлично. – Вопреки утверждению, лицо герцога Хайбрэй оставалось бесстрастным, равно как и в любой другой день. - Ну, а она сама?
- Эээ… кто, Ваша Светлость? – Уши пажа тот час вспыхнули багрянцем смущения. Кажется, юный визитёр попросту не ожидал, что у лорда-регента могут возникнуть уточняющие вопросы.
- Леди Гвиннбрайр, разумеется.
- Леди Гвиннбрайр? – Казалось, ещё немного и мальчишка свалится без чувств, будто благородная девица, завидев приближение подходящего кавалера.
- Именно. Она уже готова? – Не обращая никакого внимания на замешательство пажа, Генрих накинул на плечи протянутый плащ. Что бы там ни было, лучше подождать миледи во дворе замка, нежели в душно натопленных личных покоях. Не забыть бы велеть открыть окно.
- Я не знаю, Ваша Светлость. Я… мне только про карету, и… давайте я сейчас сбегаю и всё узнаю? – Совсем уж по-детски окончил паж, жалобно глядя на герцога Хайбрэй. Совершенно зря, между прочим. Генрих никогда не наказывал ни слуг, ни пажей – отпрысков благородной крови. Тем более, этот, кажется, совсем недавно оказался при дворе и ещё не утратил иллюзий о небожителях, населяющих королевский замок от подвалов до чердака. Небожителях, что едят, пьют, справляют естественные надобности и вовсе не обязательно ставят себя превыше всего и всех. А ещё они мёрзнут… впрочем, не так уж и сильно. Вряд ли Её Будущая Светлость заставит ждать себя чересчур долго. Говорят, все женщины мечтают о том, чтобы выйти замуж, едва ли не с рождения. А получив предложение, готовы бежать к алтарю хоть на следующий день. Впрочем, даже то немногое, что Генрих успел узнать о своей невесте за те несколько дней, что она провела в столице, наводило лорда-регента на мысль об исключениях. Тех самых, без которых никак не обойтись ни одному хоть сколько-нибудь уважающему себя правилу. - Ваша Светлость? – Чёрт, кажется, он задумался и едва не пропустил слова пажа мимо ушей. А заодно и его самого.
- Не стоит. Я подожду внизу. Ступай. – Спешно проговорил Генрих, чьё воображение услужливо нарисовало переполох, который поднимется в покоях леди Леттис, если этот малец ввалится в них без стука, именем герцога требуя у невесты немедленно бежать в карету. Абсурд, боги, ну какой же абсурд! Равно как и сама свадьба, где никто даже и не пытается сделать вид, кто тут невеста, а кто – всего лишь её приданное. К алтарю пойдёт Леттис, но женится Генрих на золоте, выторгованном у её баснословно-богатой семьи. Ну а любовь… быть может она и заглянет на огонёк, если однажды оба забудут о сделке купли-продажи, связавшей их алой брачной лентой. Причём забудут скорее, чем успеют отведать ненависти или разочарования – одинаково неприятных на вкус блюд…
…К тому времени, как герцог Хайбрэй спустился во двор, конюхи уже подвели к ступеням и его коня. Гнев недовольно косил глазом на последние приготовления и норовил огрызнуться, но, завидев хозяина, поспешил сменить гнев на милость, вероятно почуяв, что и тому не слишком уютно посреди всех эти… Отец-Создатель, они украсили карту цветами?! Живыми цветами в начале зимы?! И откуда только?.. Впрочем, королевские оранжереи не просто так служили украшением сада, ежегодно требуя круглую сумму на своё содержание.
Согласно традиции, которой придерживались все его предки, Генрих должен был подъехать к собору Отца-Создателя одновременно с невестой (только с противоположных сторон улицы), чтобы после рука об руку с нею войти в храм и преклонить колени у алтаря. Клятвы, благословение и брачная лента, связывающая не столько руки, сколько жизни…
- День будет долгим, друг мой, – чуть слышно произнёс лорд-регент, поглаживая жеребца по шее.

Принято считать, будто город – лишь крепостные стены и улицы, дома и торговая площадь. Камень или же дерево не чувствует, не помнит, не испытывает приязни и не таит обиду. Разве что в случае, когда в понятие «город» включают и его обитателей – разномастных, словно цветы на лугу. Но и тогда чувства, память, приязнь и обиды отдаются на откуп людям, по умолчанию полагая, будто именно они и делают город таким, каков он есть: уютным, весёлым, шумным или унылым, как затяжной дождь, занавесивший окна.
Чушь. Если Генрих и знал что-то наверняка, так этим «чем-то» как раз таки являлось опровержение заблуждений подобного рода. И знание это было столь же отчётливым и безусловным, как и то, что день всякий раз сменяется ночью, а огонь, который ещё пару мгновений тому защищал тебя от зимней стужи за окнами, может выбраться из очага и сжечь дотла не только сам дом, но и всех тех, кто пережидает непогоду под его крышей. Откуда? Хороший вопрос, даром что без ответа… Быть может, всему «виной» пресловутая память поколений семьи, к которой он принадлежал по праву рождения?
Хайбрэй – живой и совершенно особый в сравнении с иными городами – любил Найтонов, ну а Найтоны любили его. День за днём, поколение на поколением, столетие за столетием. Даже если завтра весь континент ополчится против Найтонов, Хайбрэй с его стенами и площадями сохранит им верность. А разве верность – не самое главное в мире, где всё остальное имеет свой эквивалент в серебре и золоте?..
…Дорога к храму пролегала по одной из главных улиц. Не смотря на то, что свадьба обещала быть скромной, вдоль улицы загодя собрались люди, дабы поглазеть на кортеж. Если закрыть глаза и позволить воображению хоть на пару ударов сердца одержать верх над разумом, можно сказать, что сам город следил за Генрихом со снисходительным одобрением глубокого старца, наблюдающего за юностью, полагающей, будто жизнь – без условий и без остатка – принадлежит лишь ей, и принадлежать будет ещё очень и очень долго. Не бесконечность, но что-то около того. С одной стороны это забавно, с другой же – не может не радовать. Ведь если запретить себе мечтать о невозможном, никогда его не достигнешь.
Впрочем, брачный союз между Найтонами и Фосселерами никогда не представлялся Его Светлости невозможным. Ни в строках самого первого письма, которое он отправил Кеннету, ни теперь – на пороге храма, названного в честь Отца-Создателя. Просто сделка. Чертовски хорошая сделка, которую вот-вот скрепит алая брачная лента и благословение богов.
Спешившись и передав поводья оруженосцу (его Гнев, во всяком случае, не попытается попробовать на зуб), Генрих бросил взгляд по приближающуюся с другой стороны улицы карету невесты, а после сдержанно улыбнулся горожанам, приветствовавшим его появление. Искренняя приязнь или любопытство? Впрочем, какая разница? Хотя бы в этот день можно обойтись без поиска подвоха в устремлённых к нему взглядах и обращённых улыбках. Тем более, что лошади уже замедлили шаг, и юный паж в одежде фосселеровских цветов поспешил распахнуть дверцу перед будущей герцогиней Хайбрэй. Руку ей подал уже Генрих.
- Миледи, – коротко улыбнулся герцог, когда тонкие пальцы невесты легли в его руку, а взгляды встретились, с затаённой настороженностью изучая друг друга.
Говорят, у Её Будущей Светлости не самый простой характер. Она взбалмошна, капризна, остра на язык, скора на расправу. Деньги семьи позволяли леди Гвиннбрайр ни в чём не знать отказа и получать желаемое, просто указав на него пальцем. Избалованная девочка, повзрослевшая телом, но не душой. Завидная невеста? Завидное приданное. Ну а сама она… кротких и ласковых умниц на всех не хватает. Большинство девиц, с которыми Генрих встречался при дворе, и вовсе не имели представления о том, что это значит. Коварство, кокетство и особая женская магия, за которую на костре не сжигают просто потому, что тогда женщин на континенте не осталось бы вовсе – вот то, что абсолютное большинство невест добавляет к приданному от себя лично. Надо полагать, и леди Гвиннбрайр не поскупилась.
Как бы то ни было, впервые они были так близко. Настолько, что Генрих ощутил её дыхание на своей щеке, когда девушка выбралась из кареты и встала с ним рядом. Горожане приветственно зашумели и замахали своей будущей герцогине, в честь которой сегодня в тавернах будут бесплатно угощать вином, а в школах – сладостями. Если прислушаться, можно было различить пожелания любви и счастья… …Людям надо во что-то верить. К примеру, в то, что Генрих и впрямь ведёт к алтарю любимую женщину, а она – замирает от счастья, глядя в его глаза. Красивая сказка о красивом чувстве и красивой женщине.
Впрочем, женщина и впрямь была красива, во всяком случае, на вкус самого Генриха. Светлая кожа, высокие скулы, чувственные губы, тонкие брови. А глаза цвета зимнего неба в погожий день (такой, как сегодня) могли бы сойти за невинные, если бы не колкая настороженность, застывшая как во взгляде, так и на ресницах, не торопясь осыпаться снежной пылью.
- Вы дрожите. Вам холодно? – Двери храма уже распахнулись перед ними, обещая тепло и первый акт пьесы, однако Генрих вдруг замедлил шаг, обращая взор к своей невесте. Казалось бы, мало ли от чего она дрожит? От волнения, предвкушения, извечных девичьих страхов, обостряющихся в непосредственной близости от замужества… да хоть бы и от холода (даром что меховая накидка на плечах Леттис делала подобное предположение маловероятным) – какая ему разница? Они едва знают друг друга, чтобы эта забота выглядела уместной, не напрашиваясь на ассоциацию с лицемерием. - Вы… боитесь меня, Леттис? – Откуда пришёл подобный вопрос, Генрих и себе затруднялся ответить, но слово – не воробей, кажется, так говорят люди? Словно бы извиняясь за неуклюжесть собственных слов, герцог чуть крепче сжал руку, в которой покоились тонкие пальцы невесты. Вдруг захотелось, чтобы она была искренна, что бы не таило в себе это понятие в исполнении леди Гвиннбрайр.

Откровенное «да» заставило Генриха вопросительно изогнуть брови. Боится? Его?! Милостивые боги, с чего бы?.. Справедливости ради, уточняющего вопроса он не задавал, поэтому и ответа на него не последовало. И не последует. Во всяком случае, здесь и сейчас. Не дело обсуждать страхи Её Почти Уже Светлости на пороге храма, под любопытствующими взглядами горожан, пристальными – членов процессии и цепкими – приглашённых, что уже сверлили жениха и невесту из распахнутых настежь дверей.
- Что ж, надеюсь, мне удастся это исправить, – коротко улыбнулся Генрих, переступая порог рука об руку с Леттис. Он говорил тихо – так, чтобы слышать могла лишь та, к кому, собственно, и было обращено сие заверение. Чуть преждевременное и самонадеянное, однако, более, чем просто искреннее. Наверняка каждая невеста, чью руку вот-вот обовьёт венчальная лента, накрепко связывая её с незнакомцем, испытывает сотню страхов (и у каждого глаза с полновесный золотой), но кто в здравом уме добровольно согласится с тем, чтобы внушать страх своей супруге? Разумеется, в жизни полно исключений из правил (едва ли не больше, чем их самих), но… почему бы не попытаться обрести в браке если не счастье, то хотя бы покой и взаимоуважение? В конце концов, у них впереди жизнь. Одна на двоих. Как и алая венчальная лента, что уже покоится на специально предназначенном подносе из чистого золота, некогда подаренного храму королевой Изабеллой, в руках одного из младших священнослужителей. - Ну а пока прошу Вас принять на веру: Вам нечего бояться, Леттис. Я не причиню Вам вреда… и не сделаю ничего вопреки Вашей воле. Ни сегодня, ни когда-либо ещё. – Опрометчивое обещание, граничащее с… равнодушием? Отнюдь. Да вот только дорога к алтарю слишком коротка, чтобы успеть это растолковать. Остаётся надеяться, что леди Фосселер достанет терпения, чтобы узнать всё самой, не отгородившись от Генриха поспешными выводами, схваченными по верхам. Во всяком случае, ему бы этого хотелось. Покой и взаимоуважение. Ну а счастье… пожалуй, в этом так же можно найти его отголосок. Если как следует присмотреться и не ждать от судьбы, богов и супруги слишком много. К слову, о присмотреться… - Вы чудесно выглядите, миледи. И эти цвета очень идут Вам.
Комплимент пришёлся на последние шаги к алтарю. Устремлённые на них взгляды Генрих мог ощущать почти на физическом уровне: и любопытный – Эдуарда, и оценивающий – лорда-канцлера, и чуть грустный – леди Анны, прозванной Маленькой королевой, и взволнованный, с затаённой надеждой на пресловутое «долго и счастливо» - Елизаветы. А заодно и несколько десятков других, сочетающих в себе самые различные эмоции: от простодушного восторга, до расчетливой зависти. Забавно, сколь многогранны чужие свадьбы!.. Словно алмазы в руках умелого мастера.
Не выпуская руки невесты (не только потому, что того требовал обычай, но ещё и затем, что согреть её ледяную ладонь – отчего-то это казалось Генриху едва ли не важнее самой церемонии), герцог Хайбрэй одновременно с нею преклонил колени пред алтарём. Смиренная поза, склонённые друг к другу головы и слова – громкие в укутанном тишиною храме. Словно бусины из разорванного ожерелья, с гулким стуком устремившиеся вниз по ступеням.
- Я, Генрих, четвёртый этого имени в роду Найтонов, сын Его Величества Генриха Найтона и Её Величества Изабеллы Девантри, беру тебя, Леттис из дома Фосселеров, в супруги. Пред очами Отца-Создателя и Матери-Защитницы я клянусь любить, уважать и беречь тебя, хранить верность нашему союзу и нашему очагу, пока сердце моё бьётся по воле их. Клянусь быть тебе защитником пред лицом всех бед и болезней, ниспосланных нам испытанием, и отдать свою жизнь на этом пути, но не отступить от клятвы. Клянусь в том, что выбор мой свободен, а обеты – нерушимы, и смиренно прошу всех присутствующих стать свидетелями нашего союза, заключаемого с позволения богов, людей и святой церкви.
Клятва… Генрих помнил её так хорошо, словно пяти лет, навсегда отделивших принца от дня, когда он произнёс её слова впервые, не было вовсе. Вот только женщина, преклонившая колени подле него, ничуть не походила на ту, другую, освободившую герцога Хайбрэй от клятвы вопреки его воле. В тот раз боги остались глухи к мольбам… Означает ли это, что им по вкусу лишь клятвы и ничего кроме? Как знать. Прошлое – в прошлом, а будущее его рядом. Покоится в ладони, с каждым вдохом делясь теплом с замёрзшими пальцами. Быть может, однажды, в воспоминаниях, холод зимы окончательно сотрёт страх, оставшись лишь досадным недоразумением, списанным на обычное волнение перед свадьбой. Быть может… Что ж, ради этого клятву стоит сдержать. Пред очами богов? Отчасти. Но в основном перед темноволосой женщиной с мраморно-бледной кожей и небесно-голубыми глазами, что сейчас произносила слова собственной клятвы, адресованной богам и (отчасти?..) Генриху, четвёртому этого имени в роду Найтонов.
Алая атласная лента вместе с благословением священника обвила руки, а после храм, посвящённый величию Отца-Создателя, заполонил взбудораженный гул с улиц (как и предписывала традиция, в тот самый миг, что венчальная лента коснулась рук молодожёнов, в небо воспарили серебристо-белые голуби, выпущенные проворными служками, преисполненными собственной важности от доверенного им действа – оповещения столицы о свершённом браке), чуть разбавленный сдержанным рукоплесканием собравшейся под сводами храма знати. Сдержанность – вернейший страж приличий. А приличия для многих едва ли не дороже жизни. Да не допустит Создатель, чтобы и Генрих однажды стал таким, как его гости.
Когда двери храма распахнулись вновь (совсем скоро после венчания, потому как принимать поздравления родных и условно близких традициями было дозволено и в жарко натопленном сотнями каминов королевском замке), и теперь уже герцогская чета проследовала в карету, горожане ликовали. Не смотря на холод и дюжину проблем, приходящуюся на каждого, вот кто был по-настоящему счастлив. Что ж, чудесно. Счастья, как и золота, никогда не бывает много. А вина – бывает. Впрочем, сегодня оно будет литься рекой. В честь свершившейся свадьбы. В честь Её Светлости, герцогини Хайбрэй и принцессы Бертиальской.
- Надеюсь, мне не показалось: Вы действительно немного успокоились и согрелись, – произнёс герцог Хайбрэй, едва карета тронулась по мостовой, - а часть ваших страхов осталась позади. Отныне я прошу вас делиться ими со мной, Леттис. Вы можете доверять мне… я хочу, чтобы Вы доверяли мне. Ну а я могу быть с Вами откровенен?

«Полагаю, у нас с вами разные представления о вреде, Ваша Светлость».
Несмотря на то, что о непростом характере будущей… ан нет, теперь уже самой что ни на есть настоящей (четверть часа, что ещё пролегает между двумя этими определениями с точки зрения церкви, не в счёт) герцогини Хайбрэй Генрих был осведомлён заранее, не удивиться не получилось. Леттис Фосселер была не единственной женщиной, умевшей носить доспех острословия, но никто на памяти лорда-регента не мог облачиться в него столь быстро, а затем ещё и ощетиниться шипами-накладками (щедро смазанными ядом, надо полагать). Всего пару ударов сердца тому назад Леттис казалась ему другой – более хрупкой и более искренней – ну а теперь… Отец-Создатель, и «это» ему вести к алтарю?!
Ну а её блестящий монолог о слухах и собственной принадлежности к гасконскому золоту чего стоит! Нет, в общем и целом так оно всё и есть, но можно ведь и притвориться!.. Не ради того, чтобы обмануть себя (гиблый номер, как ты не старайся, а ещё слишком трусливый, отчего не может быть верным ни в одном из миров), но для того, чтобы спутать карты судьбе и она не спешила ставить повсюду свои клейма. Или же ей – Леттис, а не судьбе – настолько всё равно, что она и пытаться не станет, проведя остаток дней в войне? С Генрихом, с двором, да хоть со всем светом… Странно, обычно женщинам это не свойственно. Каким-то образом они умудряются сберечь слабое пламя надежды даже на пронизывающем ветру.
Впрочем, во всём этом можно разобраться и после. Сейчас – время клятв. Пусть бы и не освещённое надеждой…

…«Греться все-таки лучше у камина, но да, мне лучше, спасибо».
Показалось, или на обратном пути Её Светлость слегка оттаяла? Да уж, их брак ещё толком и не начался, но уже обещал стать мероприятием весьма себе нескучным! Наверное, это даже хорошо, несмотря на то, что мороки в разы больше. Покорные женщины быстро надоедают мужчинам. Исключения, конечно же, есть, но как нужно любить это исключение… воспоминание о Тамиле – лучшей среди всех женщин под небом Создателя – всё ещё болезненно отзывалось в сердце. Наверное, так будет всегда, сколько бы лет не прошло со дня её похорон. За всё в жизни приходится платить. А за любовь – в первую очередь. Дольше. Больнее. И откупиться почти невозможно.
- Что ж, с этим не поспоришь, миледи. Хорошо, что в Вашем новом доме не только слухов в достатке, но и каминов, – коротко улыбнулся Генрих, приподнимая занавеску. К счастью для себя же самой (вернее, для своего самолюбия… что в случае с Леттис Фосселер одно и то же), леди Гвиннбрайр не могла заметить, что взгляд герцога Хайбрэй, обронённый на улицу его города, был куда теплее устремлённого на неё мгновением ранее. Глупо было отрицать: слова Леттис на пороге храма задели Генриха. Другое дело, что не те, которые намеревались.
«О Вас ходят разные слухи…»
В существовании слухов сомневаться не стоило. Их природа сродни временам года, которые сменяют друг друга вне зависимости от того, что думают на сей счёт люди и насколько они «против». И даже относительно разномастности слухов вопросов не возникало. Пожалуй, даже канонизированных святых при жизни подозревали во грехах, ну а Генриху до святого было примерно как Леттис – до кроткой и любящей. Такова уж природа людей, ничем её не изменишь: ни кнутом, ни пряником. Но «бить и унижать»?!! Из каких таких слухов, ходящих о герцоге Хайбрэй, Её Светлость это извлекла?! И какая дрянь подобные слухи распускает? Впрочем, перебрать в уме список… хм, дряней… Генрих не успел – новоявленная герцогиня огорошила его в другой раз.
«Я поклялась Создателю быть Вашей опорой и поддержкой – можете начинать делиться горестями».
Вот даже как? Прекрасно. С чего бы начать? Уж не с супруги ли, рядом с которой даже государственные тайны меркнут, а государственные же проблемы кажутся мелкими и незначительными неурядицами вроде тёплого летнего дождя, некстати обрушившегося на голову? Да уж, пожалуй, только теперь Генрих понял истинную стоимость гасконского золота. Понял и приуныл: ещё вчера ему казалось, что в сделке выиграл он, но уже сегодня – что Кеннет, неоправданно низко оценив замужество своей «драгоценной» племянницы. Зато теперь ясно, с чего бы Фосселеру, помимо приданного за невестой, оплачивать ещё и свадьбу. Совесть – особа непредсказуемая, но в существовании её сомневаться никак нельзя.
- Пожалуй, с государственными тайнами мы повременим, – как бы то ни было, сдаваться Генрих не намеревался. Вздорная девица – не тот противник, который вынудит его склонить голову и отступить, прося пощады. - Хотя бы до тех пор, пока Вы не разберётесь, на кой чёрт они Вам сдались. А заодно разгадаете, почему государственные тайны называются тайнами. – Сарказм – не лучшее начало семейной жизни, сколь бы условной она не была, поэтому Генрих всё же сделал над собою усилие, прежде чем обернуться к своей супруге и продолжить уже более нейтральным, чем прежде, тоном, пусть бы стальные нотки из него никуда и не делись. - Говоря о доверии, я подразумевал наше с Вами мирное сосуществование, Леттис, потому как для меня именно доверие является наивысшей степенью приязни. Не знаю, к чему Вы привыкли в Гвиннбрайре, но в Хайбрэе эти привычки Вам не пригодятся. Здесь Вы будете жить по моим правилам. На самом деле ничего сложного: будьте милы и послушны, хотя бы на публике, не наживайте себе врагов и не ищите неприятностей, поскольку с того самого момента, как Вы произнесли слова своей клятвы, они стали у нас общие, а мне и без Ваших склок проблем хватает. И, что бы Вы не думали, мне действительно можно доверять. Попробуйте как-нибудь на досуге. Ах да, женщин я не бью, этот слух смело можете вычёркивать из своего списка. Ну а что до унижений… подобного рода «забавы» я увлекательными не находил никогда. Но порой некоторые умудряются унизить себя сами. Своим поведением. Своею гордыней. Своей опрометчивостью и сиюминутными решениями. Гарантировать, что Вы не умудритесь встрять в нечто подобное, увы, не могу, - «…хоть мы и знакомы без году неделя, Ваша Светлость». - Не разочаровывайте меня, Леттис. Хотя бы не сразу. Мы с Вами женаты, следовательно, у нас впереди долгие годы вместе. Не стоит превращать их в испытание для нас обоих. Это весьма глупо, учитывая, сколько реальных испытаний уже наверняка подготовили как боги, так и люди для каждого из нас.
Времени на монолог хватило точь-в-точь, словно бы Генрих специально отмерял слова накануне: всего одно мгновение, и карета уже остановилась во внутреннем дворе замка, а расторопный паж поспешил распахнуть дверцу перед молодожёнами. Что ни говори, а передвигаться по пустым улицам не в пример быстрее, нежели по людным. Улыбнувшись супруге (притом, что глаза оставались холодными), Генрих первым покинул карету, а после протянул руку ей. Упрямая. Дерзкая. Своенравная. Ну ничего, они поладят. Во всяком случае, когда Её Светлости надоест ощетиниваться шипами всякий раз, когда вздумается. Или пытаться пробить брешь в бесконечной стене спокойствия, за которой Генрих привык жить с самых юных лет. Ну и что, что по большей части сам по себе, ведь только одна женщина на земле умела любить так, чтобы не заметить этой преграды, перешагнуть её, словно самую первую стену, опоясывающую нынешнюю столицу Хельма. Генрих Найтон никогда не жаловался на недостаток терпения, ну а Леттис… что скажешь о ней?

С каждым мгновением новый брак Генриха всё больше напоминал ему некую абсурдную игру с совершенно дикими правилами: такую, в которую ты ни за что не согласишься играть по своей воле, разве что поддавшись на «слабо». Кажется, именно второе Леттис Фосселер и пыталась провернуть сейчас, одержав верх над ним, над Генрихом. Интересно, это ещё дерзость или уже глупость?
Тайны ей подавай! Ну конечно. А потом что? Корону и единоличную власть над армией? Что возомнила о себе Её Светлость? И с чего вдруг это произошло? Или в Гасконии всё встало с ног на голову, и теперь женщины там заправляют делами, а мужчины возятся с детьми и выбирают цвет новых портьер? Даже если рехнулся весь юго-восток, а не отдельная его представительница, в Хайбрэе царят иные порядки. И, коль скоро они устраивают север (и Генриха, как одного из ведущих его представителей), так всё и останется.
Но всё же, до чего странные выводы она сделала из слов о доверии и приязни. Это намёк на то, что он никому вокруг не доверяет, или же, что в разы хуже, никто не доверяет самому Генриху? Учитывая, сколь «долго» леди Фосселер пробыла при дворе, логичнее будет предположит первое. Но, принимая во внимание некоторые особенности её нрава, весьма плохо уживающиеся с логикой, скорее всего, верно второе. Отчасти правдиво. Её Светлость выпустила коготки, на поверку оказавшиеся такими, что не всякий медведь сможет похвастаться, и изо всех сил старается побольнее ударить Генриха, не взирая на скромные размеры кареты, что не позволяют ей как следует размахнуться. Очаровательное начало семейной жизни! Но чем больше Генрих вызывал в памяти имена своих женатых знакомых, тем сильнее убеждался в том, что именно такой брак можно назвать классическим. Увы. Хотя, это не повод, чтобы отвечать на вызов вызовом. Быть может, когда ей надоест воевать… если надоест. Мда, «быть может» можно сразу отложить лет этак на десять, а то и пятнадцать.
Впрочем, поводы для удивления имени Леттис Фосселер не иссякли с диалогом в карете. В той самой, из которой во внутренний двор королевского замка, очищенный от снега и наледи, ступила уже совсем другая женщина. Кроткая и послушная.
«Теперь я Вша собственность, Вы вольны делать со мной, что угодно. Прикажете быть милой - так тому и быть».
- Полагаю, Вам не составит это труда, – произнёс Генрих, внимательно наблюдая за герцогиней, когда их руки вновь соприкоснулись друг с другом. Видят боги, у лорда-регента и в мыслях не было восстанавливать супругу против себя. Не потому, что он опасался проиграть в этой схватке без правил и сострадания, но затем, что не видел в этом смысла. Золото Фосселеров – весьма лакомая добыча, за которой охотились все ведущие дома королевства, однако помимо него Генриху Найтону нужна была ещё и жена. В идеале та, от которой не потребуется защищать спину и горло. А ещё ему, как и всякому мужчине, нужны дети, наследники, которые не дадут его имени сгинуть в пучине времён. И было бы просто чудесно, если будущая мать этих будущих детей не станет призирать их отца. - Вы прекрасны, Леттис, уверен, каждый из приглашённых на пир будет завидовать мне. – Улыбнувшись, герцог коснулся губами руки своей наречённой. Ледяная. Опять. Ну ничего, он постарается прогнать прочь этот холод. Своим дыханием. Своей верностью. Своим уважением. - И вовсе не из-за денег Вашей семьи, а из-за того, какая Вы. Слухи слухами, но, как мне кажется, мы уже поняли, что доверять им не следует? Что бы там не говорила молва, мне кажется, что я увидел Вас настоящей. Пусть всего на мгновение, но… мне бы хотелось большего. Супругам не обязательно становиться врагами – считайте, что это первая тайна, которыми Вы так интересовались. И, предвосхищая вопрос, скажу: в некотором смысле она государственная.
Традиции королевского замка и королевских же свадеб требовали, чтобы в пиршественную залу молодожёны вошли рука об руку, что герцог и герцогиня Хайбрэй (так вовремя заявившая о своём послушании, что даже не верится) и собирались сделать, как вдруг… Генрих всегда подозревал, что женские туфельки не предназначены для передвижения по камню, скованному зимой до такой степени прочно, что даже дюжина дюжин слуг не способна избавить внутренний двор ото льда полностью. Именно такой островок и попался под ноги Её Светлости. Ещё немного, и она потеряет равновесие, доведя местных сплетниц едва ли не до экстаза. А уж если при этом леди Фосселер «уронит» ещё и своего новоявленного супруга – в их глазах цены ей и вовсе не будет!..
…Ну уж нет. Генрих уверенно стоял на ногах в любое время года, а многолетние тренировки, сопряжённые с пристальной слежкой за противником, давали ему фору перед всеми сплетницами двора, пусть бы даже те шлифовали своё искусство не меньше. В один миг высвободив руку, Генрих стремительно перевёл её за спину Леттис, не позволяя ей окончательно потерять равновесие, другой же подхватил девушку под колени, словно так и было задумано.
- Вот сейчас мы и проверим, насколько милой Вы можете быть, Леттис, – негромко, так, чтобы услышала лишь она, произнёс Генрих, поудобнее перехватывая свою своенравную ношу, - улыбнитесь и обнимите меня – так легче. Ну же, во все времена люди хотят одного: хлеба и зрелищ. В данном случае совершенно неважно, что мы дадим им в первую очередь.
Так вот и вышло, что в пиршественную залу они вошли, нарушив как королевские традиции, так и представления гостей о том, что, собственно, здесь происходит. Взметнувшиеся вверх брови обычно невозмутимого лорда-канцлера послужили отличной наградой и против воли вызвали у Генриха усмешку. Пожалуй, эту тайну он всё же поведает Леттис. Поставив Её Светлость на ноги и украдкой переведя дух (какой бы лёгкой не была Леттис Фоселер, позади остался длинный коридор первого этажа и лестница, ведущая на второй), Генрих сбросил с плеч потяжелевший плащ, который тут же подхватил один из пажей, а после обвёл собравшихся взглядом. С полсотни гостей – не так уж это и много, учитывая, к каким празднествам привыкли здешние стены. Но даже эти четыре с небольшим дюжины надо как-то развлекать.
- Благодарю вас за то, что почтили Хайбрэй своим присутствием, дабы разделить со мной и Её Светлостью этот день. Пусть все заботы останутся за этими дверями, надеюсь, каждый из вас насладится здесь едой, питьём и музыкой.
Стоило Гениху произнести последние слова вполне себе стандартного приветствия, как заиграли невидимые взору (а на деле просто скрытые в верхней галерее) музыканты. Ну а гости заторопились вовсе не к столу, а к нему и Леттис, дабы произнести поздравления. Ещё одна традиция, и на сей раз нарушить её не выйдет, пусть бы даже добрая половина из присутствующих те ещё лицемеры. Едва заметно покосившись на супругу, дабы распознать её настроение, Генрих вновь протянул ей руку. Предполагалось, что герцогиня Хайбрэй должна её принять, но что-то подсказывало лорду-регенту, что между Леттис и «должна» лежит огромная пропасть, которую не преодолеть ни силой, ни лестью. И это разжигало в нём любопытство.

«Почему Вам так кажется? Вы же меня совсем не знаете».
Этот вопрос леди Фосселер задала ещё там, во дворе, но ответить сразу у него не вышло. Не то, чтобы Генриху нужно было подбирать слова или увлечённо копаться в себе, анализируя, что такого особенного сказала или сделала Её Светлость за время их недолгого знакомства, чтобы заполучить в своё распоряжение подобное «кажется». Просто разговаривать, подымаясь по лестнице с лёгкой, но всё же не невесомой девушкой на руках – это надо ещё умудриться. А потом гости, приветствие, поздравления… Иными словами, собственная свадьба – не самое подходящее мероприятие для разговоров по душам.
Да и какими словами передать ей то, что Генрих и сам чувствовал лишь в общих чертах, на границе столь непривычных для себя эмоций и логики, которой доселе подчинялась вся его жизнь за редким исключением? «Кажется» тем и отличается от «уверен», что не скрывает всей зыбкости грани между знанием и интуицией. Интуиция вообще забавная штука, с которой станется надоумить человека пойти не только против незыблемых знаний, но и против целого мира, чтобы взамен получить «да кто ж его знает?!», а после: раствориться в небытие с философским «так получилось». Интересно, а каков конец у этой сказки? И стоит ли она того, чтобы однажды рассказать её детям?..
К слову, о детях. Генрих не особо разбирался в том, откуда те или иные традиции брали свои корни, и никогда раньше не забивал себе голову рассуждениями на этот счёт, но дубовое кресло, отчего-то напрямую связанное с деторождением, это…
- Интересно, насколько сильно были пьяны наши предки, когда соотносили одно с другим? – Широко ухмыльнулся Джон, оказавшись рядом с Генрихом как раз в тот момент, когда руку Леттис отняли у него, дабы усадить Её Светлость на кресло. 
- Полагаю, что очень, – тут же отозвался один из приглашённых, с которым и герцога, и главу его гвардии связывали приятельские чувства, - но будь я на месте Его Светлости, всё же не очень полагался бы на деревяшку.
Окончание фразы потонуло в смехе. Всеобщее веселье, граничащее с опьянением – эта атмосфера объединяла, пожалуй, все свадьбы Хельма вне зависимости от того, под чьей крышей проводилось сие торжество. Даже не взирая на то, что на границе с Фйелем и по сей день происходят стычки. Тревожная морщинка, которая разгладилась было, когда Генрих позволил себе невиданную роскошь (или слабость?) побыть человеком, а не лордом-регентом, вновь заняла положенное ей место на лбу, когда герцог и герцогиня Хайбрэй, в свою очередь, заняли отведённые им места за пиршественным столом. Завтра война вновь станет его настоящим. И вовсе не потому, что Леттис слишком горда или заносчива, чтобы можно было позволить себе её полюбить. Просто такова реальность. Его реальность. И если у Её Светлости достанет терпения, чтобы дождаться лорда-регента с этой и последующих войн, тогда-то они и могут попытаться стать счастливыми. Ну а до тех пор, нельзя позволить ни себе, ни ей хоть сколько-нибудь серьёзной приязни. Так будет правильно. Но так будет завтра. У «сегодня», по счастью, иные правила.
- Надеюсь, все эти традиции не слишком утомили Вас? – Спросил герцог, едва удалось выкроить свободную минуту во время перемены блюд. Вообще-то, задавай он этот вопрос себе самому, не раздумывая заменил бы «традиции» на «всеобщее внимание», к которому так и не привык с того самого дня, как Хельму официально стало известно о его регентстве. Но Леттис – дело другое. Наверняка ей, как и всем женщинам в возрасте от семи до семидесяти, чужое внимание сродни чистой ключевой воде после изнуряющей многочасовой скачки. И пусть свадьба получилась довольно скромной, если сравнивать сие торжество с королевским размахом иных празднеств под здешней крышей, атмосфера роскоши… нет, видят боги, будь на то воля Генриха Найтона, он бы уже давно оказался так далеко отсюда, как это вообще возможно. - На самом деле, не знаю, зачем я это спросил, – глоток вина пришёлся весьма кстати, пусть бы герцог едва ощутил его вкус, - просто…  раз уж теперь мы с Вами женаты, Леттис, Вы должны кое-что обо мне знать: я не слишком-то люблю публичность. Ну а традиции… признаться, минимум половину из них я не понимаю, а что до второй… хм… знаете, пожалуй, её я не понимаю тоже. Хотя, есть кое-что, что лично у меня вопросов не называет, конечно, если не брать во внимание мнение некоторых моих наставников: что Вы думаете о том, чтобы потанцевать со мной? – Бросив взгляд в сторону только того и ожидавших музыкантов, Генрих поднялся со своего места и протянул руку девушке. - Там, у кареты, Вы сказали мне, что я совсем не знаю Вас, Леттис. С этим сложно спорить, поэтому я и не стану. Но… знаете, мне бы хотелось это исправить, причём узнать Вас не с чужих слов, а с Ваших собственных, – проведя Её Светлость в центр зала, лорд-регент склонил перед нею голову, как того и требовал танец, а вместе с ним и элементарные правила поведения высшего общества. Но взгляд, каким Генрих одарил Леттис, едва их глаза снова встретились, был настоящим. Даже если существовал риск, что подобная откровенность будет обращена против него. Но если не рисковать, как тогда вообще побеждать? - Думаете, это возможно? Вы расскажете мне о Леттис Фосселер? О той Леттис Фосселер, которую знаете Вы? Потому как мнение других на её счёт меня волнует прискорбно мало.

К тому, что в жёны ему досталась та ещё колючка, Генрих уже успел привыкнуть, сколь бы ничтожно мало не продлился их брак. Ну, почти успел. Потому как подсознание всё никак не могло перестать удивляться, откуда в столь хрупком создании, не знавшем ни в чём отказа, такая воинственность, направленная (а чего мелочиться!..) против всего мира разом. И не смотря на то, что мир по определению был сильнее и лучше обучен, Леттис Фосселер раз за разом сама рвалась в атаку, выцеливая место, которое ей казалось слабым, и не успокаиваясь до тех пор, пока это самое место не оказывалось утыкано её насмешками и остротами до состояния дикобраза. На самом деле похвальное качество. Для солдата. Но не для женщины. В особенности той, которая только что стала женой.
Принято считать, что романтика растворена в крови всех женщин. С самого детства они мечтают о своём рыцаре (самые смелые «замахиваются» на принца), который будет слагать им стихи, дарить цветы и звёзды, а в один прекрасный день и вовсе посадит на коня, чтобы увести в персональное «долго и счастливо». А заодно – и о своём драконе, от которого рыцарь (он же принц) непременно спасёт свою суженую в награду за целомудренный поцелуй и томно дрогнувшие ресницы. Именно поэтому перед каждым турниром юные девы и дамы постарше буквально отпихивают друг друга локтями, чтобы попасться на глаза хоть какому-нибудь рыцарю (даже если и не «тот самый», всё равно сойдёт: и для тренировки, и затем, чтобы кое-кто из заклятых подруг себе все волосы от досады повыдирал) и повязать ему на запястье или древко копья загодя подготовленную ленту – выигрышный билет в лотерее «стань Королевой Турнира»… Вот только Леттис в этой толпе представлялась Генриху слабо. Нет, засадить сопернице в бок острым локотком, оттоптать все подвернувшиеся на пути ноги и пробиться в первый ряд – это вполне в духе новоиспечённой герцогини Хайбрэй. Чтобы повязать избраннику ленту? Помилуй боги! Конечно же для того, чтобы обдать рыцаря презрением, поинтересоваться, на кой тот напялил на голову ведро и громкий ли выйдет звук, если по ведру постучать, а если повезёт, то и на коня рявкнуть – вдруг тот забавно встанет на дыбы, сбрасывая незадачливого всадника на землю.
Примерно таким всадником и ощущал себя Генрих во время их короткого обмена репликами, посвящённого публичности. Только вот его верный Гнев не выбросил герцога из седла, а с недоумением покосился на «прекрасную деву», изловчившись и красноречиво постучав себя копытом по лбу. Ни дня без боя, Ваша Светлость? Что ж, сражайтесь, пока не устанете. Или пока вокруг Вас не останется никого хоть сколько-нибудь терпеливого.
- Я принял регентство не для того, чтобы блистать на публике, – спокойно отозвался Найтон. - Я должен был это сделать, чтобы не подвести семью и наших предков.
На этом разговор завершился. Поймёт – хорошо. Нет… на «нет» и суда нет, как говорится. Тем более, что ради совместного танца Её Светлость милостиво кивнула на белый флаг и вложила свою ладонь в его руку. Да уж, этот брак будет… да каким угодно он будет, только не скучным и не обыденно-серым. Понять бы ещё, хорошо это или плохо…
…Жаль, танец таких ответов не давал. Однако и простым набором музыки и танцевальных движений, накрепко вбитых в память въедливыми учителями, он не был. Представители так называемого высшего света уже много поколений тому назад усвоили нехитрую истину: из танцев, навязанных воспитанием каждому из них, можно извлечь немалую выгоду, перечёркивающую все неудобства обучения, а именно – редкую возможность побыть наедине посреди заполненного людьми зала. Любой формальности можно придать смысл, если это кому-нибудь нужно. Правда, в их паре Генрих мог поручиться лишь за себя. Леттис же… Леттис же оставалась Леттис. Одна против мира. Ну а то, что последний не спешит падать ниц и просить пощады, лишь вопрос времени. Так Вы считаете, Ваша Светлость?
И так ли Вы желаете прожить отпущенные богами годы? Не в приязни и уюте, а в бесконечном поединке, который Ваш соперник считает не чем иным, как придурью избалованной в детстве девчонки, которую следовало пороть вместо того, чтобы задабривать сотым по счёту платьем и десятым пони.
«Я не знаю, что Вам рассказать, милорд…»
«Что в голову придёт, миледи. Помнится, я не спрашивал у Вас чего-то конкретного, а образ… как мне кажется, образ складывается из мелочей».
Злая, капризная, взбалмошная, грубая… Заманчивая характеристика. Весьма и весьма. Надо сказать, Генрих не спешил с жаром опровергать ничего из услышанного. Всё так. И всё имело место быть в ней. Только вот ощущение, что Леттис далеко не так проста и поверхностна, никак не желало уходить, бесцеремонно кружась с ними в танце.
«…предлагаю Вашей Светлости просто спрашивать - я отвечу по мере сил. А там Вы сами сделаете вывод…»
- Звучит, как план, Ваша Светлость, – едва заметно улыбнулся Генрих, когда музыка подтолкнула их чуть ближе друг к другу, чем того требовали придуманные кем-то приличия. - Я непременно воспользуюсь Вашим предложением. И не единожды, раз уж оно бессрочно.
Но не сейчас. Сейчас герцогиня Хайбрэй едва не споткнулась и сбилась с ритма на радость соглядатаям (нужно быть феноменально наивным, чтобы предположить, будто в зале собрались лишь друзья герцогской четы, которые плевать хотели на подобного рода оплошности) и во имя очередной битвы, бессмысленной и беспощадной. К счастью, до окончания танца оставалось всего ничего, Генрих только и успел, что поблагодарить леди Фосселер ответным комплиментом, да сдержаться в ответ на её упрёк в адрес платья. Хотя, в этом случае Леттис повела себя типично по-женски, мигом сориентировавшись и назначив виновного. На сей раз не повезло её же собственной швее.
Вернувшись на свои места за столом, герцог и герцогиня Хайбрэй вновь окунулись в свадебный пир, отличный от прочих празднеств  в королевском замке только лишь наличием жениха и невесты. Одни и те же лица, одни и те же беседы, даже темы для шуток не успели поменять с прошлого раза. Наверное, всё это можно было окрестить одним словом «скучно», вот только лорд-регент не терял времени даром, машинально сортируя обрывки разговоров и исподволь направляя в нужное русло то, что интересовало его сильнее прочего. Да и Леттис следовало дать время, чтобы хоть немного свыкнуться с ним… ну или же решить для себя, почему Генрих Найтон – враг, и чего этот конкретный (особенный, если уж на то пошло) враг достоин… Мир, в котором жил сам герцог Хайбрэй, не отличался простотой и не изобиловал по-летнему яркими красками, но мир, каким видела его Леттис Фосселер… пожалуй, не всякому врагу Генрих пожелал бы оказаться в нём. Разве что Уоллесам. В полном составе, включая их мёртвых.
Улучив момент, когда Леттис, казалось, была увлечена беседой с одной из фрейлин Елизаветы, лорд-регент украдкой взглянул на неё. Но что бы он не хотел разглядеть за учтивой маской, это ему не удалось. Хотелось бы верить, что лишь сейчас, а не вообще, ибо перспектива ведения войны ещё и в собственных покоях Его Светлость не вдохновляла чуть менее, чем полностью.
К слову о вдохновении. Чем ближе далёкое зимнее солнце клонилось к горизонту, тем скорее приподнятое настроение окружающих сменялось уютной ленцой, растягивающей глотки вина, разговоры и взгляды. А ещё – людскую жадность до развлечений. В этом тоже был свой праздник, пожалуй, даже лучшая его часть, вот только Генрих редко разделял всеобщее веселье, пущенное на второй виток. Так уж вышло, что принца даже в детстве мало привлекали вещи и события, которые нравились всем вокруг. У популярных дат и без него хватит обожателей, ну а Его Высочество чудесно проводил время в нетронутом шагами саду, по щиколотку утопая в одеяле из снега с россыпью лунного света. Жаль, сейчас не уйти, разве что… нет, новоиспечённая герцогиня Хайбрэй явно не оценит желаний своего супруга.
На акробатов и жонглёров Генрих почти не смотрел. Казалось, он вообще выпал из одной с ними реальности, уставившись в окно, за которым уже почти ничего не было видно. Только воспоминания. О другой свадьбе и другой женщине, которая охотно разделила бы любую его выходку, столь не подходящую ни возрасту, ни статусу. Просто, чтобы заставить улыбнуться. Жаль, под небом Создателя до обидного мало людей, с которыми можно вот так улыбаться…
…Впрочем, не Генрих ли давал себе слово не цепляться за прошлое, даруя будущему шанс удивить его? Что ж, пускай удивляет. Гости как раз аплодировали артистам, на какое-то время позабыв об истинных виновниках торжества, а значит, самое время ускользнуть от них, пока никто не навязался с провожанием. Пожалуй, эту свадебную традицию Генрих не понимал сильнее всех прочих вместе взятых, и никогда не принимал в ней участие, когда доводилось быть гостем на чужих торжествах. Смущённая невеста, раздражённый жених – нет уж, увольте! Вряд ли Леттис предъявит ему претензии за то, что лишил столь сомнительного удовольствия.
Приложив палец к губам, Генрих протянул руку Её Светлости, а один из сообразительных пажей, поймавший его взгляд мгновением раньше, незаметно нажал на резную панель, приоткрывая беглецам один из многочисленных тайных ходов, скрывающихся в недрах королевского замка. Когда на помосте восседал Его Величество, тут в обязательном порядке дежурила охрана, пристально наблюдающая за гостями сквозь хитро замаскированные отверстия. Сейчас же в коридоре поджидал лишь факел, вернее, цепочка факелов, освещающих путь прямиком в жилую часть замка. Отлично! Ну а когда гости хватятся их, будет уже поздно. Для особо настойчивых и бесцеремонных у дверей в жилое крыло дежурят гвардейцы.
В покоях Генриха… вернее, теперь уже в покоях Генриха и Леттис царил полумрак. Полдюжины свечей – не так уж это и много. И прямо сейчас их хватало только лишь для того, чтобы освещать резной столик с вином, сыром и фруктами, заботливо украшенный цветами из оранжереи. Вторым очагом света и единственным – тепла, служил высокий камин, в котором уютно потрескивало пламя. Лишь заперев за собой дверь, Генрих оглянулся на притихшую Леттис.
- Мне показалось, Вы устали от праздника не меньше моего, миледи. Если же это не так – примите мои извинения. Хотите вина? Быть может, фруктов? – С этими словами герцог Хайбрэй приблизился к столу и наполнил два кубка, один из которых протянул Её Светлости, предлагая ей самой преодолеть разделяющее их расстояние. Ну или же остаться на месте. В конце концов, Леттис Фосселер – женщина, а женщины и непредсказуемость с сотворения мира идут рука об руку.