Нет в мире места лучше дома. И нет легче дороги, чем та, что ведёт тебя к родному порогу. Ухабистая или размытая дождями до состояния, навевающего ассоциации с болотом, она охотно ложится под копыта лошади, с каждой пройденной милей приближая знакомые с детских лет двери едва ли не вдвое быстрей. Так не бывает? Ну, разумеется. Только вот человеку не нужны ни доказательства, ни даже логика, если ложь, в которую он хочет верить, столь безобидна, как эта. И даже если дорога домой пролегает не по земле, а по морю, суть её от этого не меняется.
Случайно или же нет, но попутный ветер и впрямь наполнял паруса фрегата, отплывшего из порта Авелли несколькими днями тому назад. Фрегата, устремлённого к Хайбрэю – городу, который Генрих Найтон считал своим домом столько, сколько себя помнил. Вот только желанной лёгкости на сердце всё не появлялось. Напротив, с каждой пройденной милей (морской, но в этом ли суть?..) сердце герцога Хайбрэй всё сильнее сдавливали цепи чего-то недоброго, мрачного и неотвратимого. Гадостное чувство, однако же, хорошо знакомое каждому, кто хоть раз садился за игровой стол с намерением поставить на кон всё и даже немногим больше.
Полтора месяца прошло с тех пор, как Генрих покинул столицу Хельма. Полтора месяца, слившиеся в один день, чей безумный хоровод накрепко ухватил за руки и увлёк за собою, напрочь игнорируя все протесты и возражения. Элшир, окрыливший надеждой. Авелли, обернувшийся ловушкой. И Рейнис, оставивший после себя тяжёлое чувство праведника, по ошибке перепутавшего храм с борделем. Три города, три летописные строчки, три дороги, одна из которых ведёт его… К дому? Вовсе нет. Скорее уж к пропасти, радушно распахнувшей объятья. Этот мир был необходим им обоим – и Хельму, и его лорду-регенту. Вот только гарантий не было ни у одного, ни у другого.
Довериться Грациани, подменяя гарантии на его слова? Что ж, только это и остаётся. Довериться, но не доверять. Во всяком случае, до тех пор, пока он не огласит условия, оговоренные в Авелли как на совете, так и после него. Ну а там… Хельм, каким запомнил его Генрих нынешней зимою, жаждал мира не меньше, чем он сам. Вот только полтора месяца – целая жизнь, которую лорд-регент провёл вдали от своей столицы и от своей семьи.
Лорд-регент? Забавно, с каких пор Генрих Найтон вновь начал называть себя так? Да и с чего бы? Только лишь потому, что привычка – вторая натура?.. Лорд-регент покинул Хайбрэй пасмурным весенним утром. Лорд-регент остался подле своего короля, распечатав послание из Элшира. Ну и какой из них настоящий? Вероятно тот, кто достоин. Ну а кто станет это решать?..
…От размышлений Генриха отвлекли голоса. Один из них за несколько дней пути он уже научился различать среди прочих. Граф Лореншира беседовал о чём-то с капитаном, стоя на мостике. Сам герцог Хайбрэй находился у левого борта, вглядываясь вдаль и то ли пытаясь первым углядеть впереди очертания Хайбрэя, то ли, как в детстве, отпуская свои мысли гулять по волнам. Правда тогда они были написаны на особым образом сложенной бумаге, и охотно таяли на воде чернильными кляксами, что щедро оставляли после себя маленькие кораблики.
Замолчали. Теперь вот глядят на него, гадая, стоит или же нет приглушать голос. Кто бы мог подумать, что за несколько дней пути Генрих научится столь чутко ловить чужие взгляды и стряхивать с рук паутину чужих голосов, ведущих беседы, не предназначенные для его ушей?.. Нет, Его Светлость вовсе не был изгоем, которого сторонились, словно прокажённого. На борту «Леди Изабеллы» на него реагировали на порядок лучше, нежели в Авелли, где слухи не успели только что рога и хвост ему дорисовать. Да и с Его Сиятельством они неоднократно пытались завязать беседу… которая затухала в ближайшие минуты, разводя лордов по каютам. В Орллее Генрих Найтон был чужим. Был и всегда им будет. Пусть бы даже «его» Орллея сейчас и ограничивалась фрегатом. Слишком разные? Или же слишком чужие? И с каждым днём сердце ныло сильнее, предчувствуя беду. Незримую, словно детские страхи.
Как это часто водится за неопытными морскими путешественниками, Хайбрэй на горизонте Генрих умудрился прозевать – спустился в свою каюту всего за четверть часа до того, как крепостные стены столицы показались на горизонте. О скором прибытии предупредил юнга – шустрый мальчишка двенадцати лет, лазящий по канатам и мачтам с проворством обезьяны. Вот уж кому следовало бы приписать несуществующий хвост! Впрочем, долой еретические ассоциации. Скоро Найтону и без них будет жарко.

Улицы Хайбрэя встретили Генриха привычной сутолокой и привычным шумом, без которых столица – не столица. Хвала небесам, хоть это осталось неизменным. Неизменным и до того родным, что даже цепи немного раздались в стороны, позволяя герцогу вдохнуть полной грудью. Дома. Наконец-то он дома. Дело за малым – не подвести. Ни дом, ни себя, ни тех, кто всё ещё в него верит…
Ворота королевского замка распахнулись перед Найтоном и его гостями немногим позже полудня. Отлично, значит совет можно не откладывать в долгий ящик. С трудом подавив эгоистичное желание первым делом встретиться с семьёй, Генрих ограничился лишь коротким отчётом камердинера, после которого губы сами собой дрогнули в усмешке. Первой из числа настоящих за долгое время. Все здоровы и ожидают встречи? Что ж, недолго уже.
- Законы гостеприимства велят мне приказать препроводить Вас в гостевые покои, Ваше Сиятельство, однако, боюсь, ими придётся пренебречь. Уверен, Вы не меньше моего желаете как можно скорее расставить точки над гласными, и… – И что? А вот на это ответит лишь время. И высокие лорды Хайбрэя и Гасконии, которых деятельный лорд-камерарий должен был известить о грядущем совете. Зная Колдуэлла, Их Сиятельства уже препровождены в зимнюю залу, где ещё за несколько часов приготовили напитки и лёгкие закуски для тех, кто пожелает скрасить серьёзную беседу глотком вина. Зимой его подогревали на огне и щедро сдабривали пряностями, теперь же… Чёрт, а что с вином делаю теперь? Как сохраняют его прохладу, дабы оттенить уникальный вкус и терпкость? Забавно, но прежде Генриху и в голову не приходило поинтересоваться этим вопросом. Надо будет исправить это упущение. Но как-нибудь после. - Пройдёмте, граф. Нам сюда.
Впрочем, дойти до зимней залы они так и не успели – из-за угла вынырнула хорошо знакомая фигура, невозмутимо шагающая навстречу. Добрый дядюшка Эдвард собственной персоной… что ж, весьма удачное совпадение. Коротко извинившись перед Адриано за несколько минут личного разговора, Генрих ускорил шаг. Как много хотелось сказать, дабы стереть с лица графа эту фальшивую ухмылку, а сделать и того больше, однако Эдвард Девантри не даром столько лет провёл на посту лорда-канцлера и чужое настроение считывал, словно со страниц открытой книги. Генрих ещё даже рта не открыл, а граф уже переменился в лице, отбросив прочь ненужную маску доброго дядюшки. Нескольких хлёстких фраз хватило, чтобы Его Сиятельство развернулся и исчез в том же коридоре, из которого и появился. Отлично. Диалог с ним можно будет продолжить и позже. Если это «позже» наступит. И будет по-прежнему актуально.
«Отец-Создатель, мне не помешало бы чудо. Молюсь я не слишком-то усердно, но если вдруг у тебя завалялось одно… мы будем там же, где и зимой».
Двери «зимней» залы закрылись за ним совсем бесшумно. Генрих даже обернулся проверить, что всё в порядке и наткнулся на чуть приподнятую бровь камердинера. Высшая степень удивления, которую молодой герцог когда-либо замечал за этим человеком, пережившим правление нескольких королей и не изменившимся в лице. Внезапно смутившись, Генрих коротко кивнул ему, словно бы ища поддержки, и получил в ответ улыбку – скорее угадываемую, нежели различимую на испещрённом морщинами лице.
Длинный стол, смиренно замершие пажи, и высокие лорды, лишь часть из которых уже успела занять полюбившиеся места. Скользнув взглядом поверх голов и отыскав среди них Ретеля, Генрих указал взглядом на кресло во главе стола. Если Его Сиятельство пожелает – оно предназначено для него. В конце концов, предавая Эйдану регентство над Эдуардом, Генрих делал это осознанно, вполне допуская вариант, в котором он никогда не вернёт его обратно. Но стулья – стульями, а люди – людьми. Именно к ним Генрих и обратился, дождавшись, покуда все взгляды устремятся к нему. Что именно сквозило в этих взглядах, молодой герцог расшифровывать не спешил.
Подходящее к случаю приветствие позволило опробовать голос, убедиться в том, что он звучит по-прежнему ровно, отражаясь от сводов залы и достигая каждого её уголка. Акустика – занимательная штука! Почти такая же, как и прохлада, которой приправляют летнее вино…
- Позвольте поприветствовать вас, досточтимые лорды, и выразить свою благодарность за то, что столь скоро откликнулись на приглашение. С позволения Его Сиятельства, графа Ретеля, – короткий кивок в сторону лорда-регента сам собою вышел смиренным. Не дело задирать нос перед тем, кого сам же и поставил на ступень выше себя, - я бы хотел сразу же оповестить вас о причинах. – Остановившись у всё ещё спорного кресла, Генрих жестом пригласил желающих занять свои места у стола, а после устроил руки поверх высокой спинки, словно бы одновременно и претендуя, и не настаивая на нём. - Полагаю, ни для кого не секрет, что причиной стала Орллея и результаты моих переговоров с герцогом Андресом Найтоном. Этой зимой мы уже собирались с вами в этих стенах, – окинув взглядом залу, Генрих невольно задержал взгляд на камине, в котором сегодня не было нужды, и силой заставил себя улыбнуться. Непринуждённо и буднично, - и пришли к тому, что не желаем войны с западом. К счастью, и Орллея пришла к аналогичным выводам. Его Сиятельство, Адриано Грациани здесь и сейчас будет говорить от лица орллевинского герцога, но сперва – соглашения, которых нам удалось достигнуть, и которые я выношу на ваш суд. – А вот теперь можно позволить себе паузу. И вдох. Глубокий, словно бы герцог Хайбрэй только что вынырнул на поверхность, за мгновение до того отчаявшись выбраться из омута. Впрочем, омут – явление непредсказуемое. Вроде бы он и согласен тебя отпустить, а уже через мгновение затягивает с головой столь стремительно и неумолимо, что даже кругов на поверхности не остаётся. И воспоминаний. - Во-первых, территориальный вопрос. Орллея – западное герцогство Хельма, а Элшир – земли в его составе. Налоговые обязательства, от которых Орллея была освобождена по указу Его Величества Чарльза, будут возобновлены на прежних условиях. Во-вторых, Тиль. Ни для кого не секрет, что пираты уже давно стали проблемой, нападая на наши корабли и совершая налёты на портовые города как запада, так и юго-востока. Пора решить эту проблему усилиями объединённого флота. К слову, о флоте. Корабли, ушедшие из портов Анда нынешней весной, будут возвращены. В-третьих, полномочия герцогов будут расширены. Отныне графы будут приносить присягу своим сюзеренам, которые, в свою очередь, присягнут Его Величеству Эдуарду и будут держать перед ним ответ за всё, что происходит на их землях. Желаете что-либо добавить к моим словам, Ваше Сиятельство? – Взгляд серых глаз устремился на графа Лореншира, безошибочно определив его среди прочих. Увы, но посреди воцарившейся тишины Адриано Грациани смотрелся сейчас не менее чуждо, чем сам Генрих в Орллее. Как скоро это изменится? И изменится ли вообще? И как надлежит поступить, если… Милостивые боги, не допустите никакого «если»! Во имя мира. Во имя Хельма, принадлежащего каждому из присутствующих, и стоящего выше их всех, вместе взятых.
Люди не вечны.
В отличие от истории.

Утро началось рано и не так, чтобы очень неожиданно. Заря еще только начала заниматься за стенами королевского замка, а милостью богов и одного кудрявого герцога лорд-регент уже открыл глаза, понимая, что сон на сегодня окончательно покинул его. Граф еще пару минут просто смотрел куда-то в потолок, а после тихо и аккуратно оделся и покинул покои, чтобы не тревожить сон супруги. Замок еще спал. Пустые залы и коридоры встречали бы безмолвием и темнотой любых нежданных гостей, но не сейчас - Эйдан постарался, так что стражи в замке стало едва ли не столько же, сколько и слуг. Большего всего охраны было, конечно же, около покоев Эдуарда. Дежурные возле маленького короля находились круглосуточно и каждого из них Ретель знал в лицо. В первую неделю после попытки отравления граф и сам почти не покидал племянника, что, однако, нисколько не помешало ему перевернуть дном весь замок. Главные стюард получил суровейший выговор и сделался самым активным участником поиска виновных, не желая расставаться ни с должностью, ни с головой. Никто его не казнил бы, но знать об этом стюарду было совсем не обязательно. Как и камердинеру, который присоединился к своему подчиненному менее чем через полчаса. Вот только отравитель как сквозь землю провалился - никто его не видел, не знал, не запомнил, словно и не было такого человека! Эйдан бесился, впадал в слепую ярость и жуткую злобу и ничего не мог поделать с этим. Все донесения говорили об отсутствии каких-либо результатов. Только и оставалось, что до полного изнеможения колотить манекены в оружейной, колотить исступленно и самозабвенно, пока меч не начнет выпадать из пальцев и сил будет оставаться только на то, чтобы дойти до своей постели.
Правда, скоро и от этого пришлось отказаться. Покушались ли на короля или на принцессу Моргарда, в плену ли герцог Хайбрэй или нет, а королевство ждать не собиралось, напоминая о себе сотней дел, которые ну никак нельзя было решить без лорда-регента. Торговые пошлины, права наследования, придворные склоки... Эйдану казалось, что к нему приходили даже крестьяне, не сумевшие поделить козу. Как это все выдерживал Генрих, Ретель себе не представлял и представлять не особо хотел, но выхода как-то не предвиделось. Дни шли, герцог не возвращался из плена и графу, желал он того или нет, пришлось смириться и взять на себя обязанности регента. И после этого все начало идти наперекосяк.
Аннабелль выглядела немного взволнованной весь последний месяц, но попытки узнать, в чем проблема, ни к чему не привели, а после этих разговоров супруга немного отдалилась и Эйдана это беспокоило. Потом случилась перебранка с Эдвардом Девантри. Канцлер давал весьма ценные советы по многим вопросам, но когда количество этих подсказок стало превышать разумные нормы Ретель не выдержал. С тестем они практически не разговаривали вот уже две недели с половиной и место советчика занял камерарий, который однако тоже напрашивался. Стюард с его постоянными извинениями начал раздражать довольно быстро, заставляя маршала чувствовать себя каким-то тираном, что настроения не добавляло. Да и до сих пор не найденный убийца... Эйдан надеялся, что Анна Мирцелл скажет хоть что-нибудь полезное, но и вдова Чарльза ничего сверх того, что уже было известно, припомнить не смогла. Охрану разместили и возле нее, ведь шанс, что покушались на жизнь Анны, хоть и ничтожный, но все же есть. А этот отравитель все еще где-то бродит и опасен не столько он, сколько те, кто его нанял. Откуда ждать следующий удар? Когда он случится? На кого он падет? Пострадает ли Эдуард или снова Анна? А может мишенью в этот раз станет Елизавета? Или даже сам Эйдан?
Сад и уже хорошо знакомая скамейка встретили графа Ревейншира прохладой. Свежий воздух и тихий шум живой природы вокруг нельзя было сравнить с безмолвием замка и собственных покоев. Здесь маршал иногда дремал еще пару часов после рассвета, а дальше его всегда будил один и тот же старый садовник, который никогда не удивлялся тому, что на этой скамейке в дальней части сада спит лорд-регент. За что последний был ему премного благодарен, ведь сплетен этот человек тоже не разносил и вездесущие обитатели замка все еще не нашли это маленькое убежище. Эйдан не был уверен, зачем мог бы понадобится кому-нибудь столь рано, но обстоятельства бывают разные и не всегда оправданные. Сегодня же не успел граф коснуться головой скамейки, как солнце решило резко пустить вскачь по небосклону и вот уже Ретеля будит не привычный садовник, а посланец Колдуэлла-старшего - и как нашел только? - с сообщением о том, что сегодня прибудет герцог Хайбрэй и назначен совет. Предвосхищая вопросы, посыльный также сообщил, что лорд-камерарий уже отдал необходимые распоряжение о подготовке залы, извещении всех высоких лордов и встрече Его Светлости и орллевинских послов, после чего поклонился и исчез, оставляя графа в одиночестве. Эйдан провел руками по лицу и попытался вспомнить, говорили ли ему и когда об этом совете, но память сотрудничать отказывалась. Впрочем, не столь уж это и важно.
Время, остававшееся до совета, истекло быстрее, чем представлял себе граф. Слуга провел его в залу, где уже начинали собираться лорды.Все присутствующие и прибывающие непременно здоровались и каждый третий норовил завязать разговор, но чем больше людей становилось, тем легче было увиливать от всей этой болтовни. Голову словно налили чугуном и слушать сейчас кого-бы то ни было абсолютно не хотелось, так что в итоге маршал просто отошел к окну, безучастно разглядывая происходящее за стеклом. От созерцания его оторвала наступившая тишина - появились Генрих и орллевинец. Герцог одними глазами указал Эйдану на кресло регента. Предлагает занять? Уступает? Здесь бы, наверное, слегка разозлиться, но сил не было совершенно, они уходили на поддержание каменного лица и прямой спины. Слабость - не то, что должны видеть окружающие, тем более в нынешних обстоятельствах. К счастью, темных кругов под глазами у графа практически не видно, а с остальным он справится. И раз уж кресло регента принадлежит ему, то почему бы и не занять.
После всех приветствий первым начал, конечно же, Генрих, заговорив о причинах и результатах, а также о всеобщем нежелании войны. Орллея оказывает тоже хочет мира. Так хочет, что сначала на пару с Хельмом устраивала едва ли не военный парад в Элшире, выясняя кому эти несчастные земли все-таки принадлежат, а после и вовсе взяла в плен лорда-регента, прибывшего в Авелли в качестве посла. К сегодняшнему моменту Ретель был уже не столь далек от того, чтобы плюнуть на все и банально задавить мятеж силой. Хватит, - мысленно приказал себе остановить размышления в таком направлении Эйдан. Он устал и поэтому быстро и далеко не всегда обоснованно раздражается. Орллея хочет мира и сосредоточиться стоит на этом. Герцог тем временем говорил о территориальных вопросах, которые лично Эйдана устроили вполне, а после перешел к налоговым обязательствам, которые для Орллеи возобновлены на прежних условиях. Что ж прекрасно. Даже Тиль не вызывал вопросов. Да, пираты были проблемой, которую нужно было решать, но способы избавления от них скорее изыщут адмиралы, чем абсолютно сухопутный Эйдан и другие не менее "земные" аристократы. А вот третий пункт заставил маршала внутренне усмехнуться той ситуации, в которой они с Генрихом окажутся. Как граф Ревейншира Ретель должен принести клятву герцогу Хайбрэя, который в свою очередь присягает королю и перед ним же должен держать ответ. Но в виду малолетства Его Величества последняя обязанность очевидно перенесется на регента. Эйдана, то есть. И теперь получается, что герцог-сюзерен будет подотчетным своему же вассалу-графу. Забавно, однако.
Адриано Грациани, посланник Андреса Найтона, своим выступлением добавил еще несколько деталей к складывающейся в голове Ретеля картине. Желание потереть виски и закрыть глаза было почти непреодолимым, но граф заставлял себя вслушиваться в произносимые слова. Раз уж уселся в регентское кресло, то будь добр. Это важный совет и не стоит упускать что-либо, иначе потом проблем не оберешься. Что не расслышал, что-то неверное понял, что-то не так сказал - и завтра вы уже воюете, хотя сегодня договаривались о мире. -Его Святейшество Папа Пий XVII... Это несколько неприятно резануло слух. Его Святейшество. В этом мире есть только один Папа, избранный кардиналами законно, и этот Папа - Его Святейшество Клет. По какому праву архиепископ Арвьершира назвал себя понтификом ведомо лишь одним небесам, не Эйдану. "Папа Пий" обещал не подрывать авторитет Рейниса. Да одно существование лже-Папы этот авторитет уже подрывает! Не то, чтобы маршал так уж религиозен, однако его воспитывали в уважении и преданности вере и двое Пап быи чем-то из ряда вон выходящим. Впрочем, решать это все равно должна церковь, да и обсуждать этот вопрос сейчас несколько бессмысленно. Адриано четко дал понять, что ничего хорошего из этого не получится, а ссориться с целой Орллеей, когда только-только помирились было верхом глупости.
Орллевинец замолчал и Эйдан заметил, что некоторые взгляды направлены на него. Ждут, что он сейчас начнет говорить - так обычно делал Генрих. Так должен поступать лорд-регент. Но слова в голове в правильные предложения складывались с трудом и желания говорить не было никакого. Но сейчас никого не интересует, хочет Эйдан держать слово или не хочет. Он должен. - Ваша Светлость, Ваше Сиятельство, уважаемые лорды, - и никуда от всех этих приветствий не деться. Впрочем, они даже нужны - пока со всеми поздороваешься, успеешь привести мысли в порядок. - Я рад слышать, что Орллея также желает мира. Жаль, что Его Светлость герцог не смог присутствовать сегодня, но я уверен, что орллевинские лорды скоро придут к согласию, - отделяться же они быстро согласились. Граф погнал прочь эту мысль. Сейчас не время поддаваться эмоциям, нужна холодная голова. - Полагаю, мы возобновим вассальный договор сегодня, но для этого нужно согласие наших лордов. И сейчас я прошу вас, досточтимые лорды, высказать свое мнение по данным вопросам, - все эти слова ни о чем Эйдан буквально выдавил из себя. Его хотели услышать - он заговорил. Долг выполнил, так сказать. Прежде чем сесть, маршал развернулся к Генриху, стоявшему у него за спиной. - Нужно поговорить, - буквально одними губами выдал граф, после чего заставил себя опустить в кресло спокойно, когда хотелось повалиться мешком. После этого совета, который обещает быть долгим, предстоит еще разговор с герцогом Хайбрэя, который все еще не знает о происходивших здесь вещах. Его Светлости сказали, что все здоровы и ждут его. Эйдан лично отправил камердинера с таким сообщением. Да, все здоровы. Сейчас здоровы, а вот до этого... Что же, бывшему регенту будет над чем подумать, а пока стоит сосредоточиться на настоящем. Тем более, что уже начал свою речь следующий лорд.

Один из немногих. Он сидел на своем месте, откинувшись спиной на спинку кресла и неподвижную лежала правая рука, опущенная на подлокотник. Левая, тонкая, жилистая, задумчиво скользила пальцами по узким губам мужчины изредка сползая этой странной лаской на острый упрямый подбородок. Длинные черные волосы в привычных легких волнах опускались на плечи, уложенные назад и заправленные за уши. Чистым казался высокий покатый лоб, на котором за все время прошедшее с начала собрания не отразилось и тени морщины. Ровными крыльями покоились широкие темные брови на нависающих над глазами надбровных дугах. Большие синие глаза как всегда наполовину скрытые прикрытым верхним веком и не дрожащими ресницами скользили по залу  с лица на лицо. Граф Мортеншира молчал. Его сердце билось ровно не выдавая в волнении нарушения ритма.  Его легкие размеренно качали воздух, поднимая и опуская грудь. Как всегда – в черном, только тонкие полосы серебристой вышивки шли вертикальным украшением. Длинные мускулистые ноги первоклассного наездника обтянутые тканью были широко расставлены и все же сапоги вместо привычной при дворе знати обуви казались неуместными. Словно граф шел куда то по своим делам и его буквально из седла сдернули на эти посиделки властьимущих. Адемар де Мортен казался отсутствующим. Будто его физическая оболочка здесь, но сам он слишком далеко….
Над ним довлело обещание данное подруге. Он смотрел дальше, туда где открывается горизонт будущего и маховик времени отмотал на месяц вперед. Там где мир объят огнем и яростью. Горит Орллея. Горит Хайбрэй. Адемар де Мортен держал свои амбиции в узде, держал свою ярость и гордыню. Он заставлял разум делать то, что умел делать лучше многих – считать. Считать потери от посевов, истоптанных сапогами и подковами, сожженных деревень, обездоленного люда. Плачущие младенцы. Умирающие старики. Изнасилованные женщины. Орлею ждет незавидное будущее, когда соединенные силы Хайбрэя и Гасконии обрушатся на ее бастионы. Когда озверевшие от обиды графы не будут сострадательны, а пойдут вырезать деревню за деревней – в назидании потомкам.  Королевская власть держится на страхе больше, чем на уважении. Страх сильнее любви…. Предатель должен быть наказан даже за помысел, не говоря о свершении. И в его синих глазах в отрешенном взгляде сейчас, слыша каждое слово – он не видел говорящих.  Он видел багровое зарево, пожирающие Орллею. Видел марширующую гвардию прямо по золотым полям и пеплу. Видел обугленные остовы домов, чувствовал отвратительный запах гниющей плоти и терпкую сладость аромата текущей крови. Видел младенцев, насаженных на копья. Видел дев, еще вчера мечтавших о счастливом браке – а сегодня скрученные по рукам и ногам, ублажают солдатню. Видел мужчин, покрытых слоем крови более плотным чем одежды, корчащихся в последних муках насаженными на кол. Видел, как медленно под весом собственного тела глубже и глубже вонзается в плоть заточенное древко и лес из кольев гуще, чем лес из деревьев.
А еще он видел себя. Верхом на своем гнедом коне с зеленым гербом дома Де Мортен по обеим бокам попоны. Отливающий серебром доспех на солнце, идеально сидящий на высокой широкоплечей, но худой фигуре. Рукоять меча с изумрудом. Высокий рогатый шлем – единственный в своем роде и узнаваемый издалека. Видел свою конницу, единым шлейфом несущуюся по склону. Давящую на скаку человеческую массу, и отвратительный хруст костей стоит под окованными железом копытами.  Видел почти счастливую усмешку на своих тонких губах и безумное пламя, горящее в темных глазах.  Он не снискал много любви за Фйельскую войну за привычку безжалостно и насмешливо вырезать противника, его семью, жен и детей, стариков и старух. Мортенширец знал, что проходя вглубь территории противника нельзя оставлять в тылу никого, потому что даже ребенок может убить ножом в спину спящего.
В конце концов он видел, как Орллея окровавленная и усеянная трупами пала. Смешались с высоты птичьего полета воронья тела хайбрэйцев, гасконцев и орллевинцев, и даже Моргард сам распятый междоусобицей не исправит ситуации – лишь добавит тел своих жителей в общую картину. Орллевинский герцог будет вырезан вместо с семьей, от мала до велика… его жена, настоящая. Его жена – бывшая. Ее младенцы. Ее родня. Каждый граф поддержавший бунтовщика будет лишен всего рода до третьего колена. И Хельм утонет в крови и боли. В ярости и безумии. И так должно быть по законам истории – королевский трон стоит лишь тогда, когда страх не дает даже самому зарвавшемуся из вассалов от мыслей ступить на путь действий. Так должно быть…
Но будет ли так? Он обещал Кристиане сделать все, чтобы уберечь их с Аделиной от беды. От угрозы самой оказаться в этом пламени, если пожар захватит все. Мидейвелшир на границе с Орллеей и его поля будут гореть вместе с соседними. Одна ошибка – и Миддлтон останется графом груды пепла, его дочь лишится всего…. Простит ли она своего дядю за такое?
- А что же, - внезапно раздался хриплый и низкий голос мортенширца, лишенный абсолютно какого либо интонационного оттенка.  – с леди Вентуре, законной правительницей Элшира? Насколько я помню, она осталась верна королю и я не вижу никаких причин унизить ее решением за ее спиной, хочет ли она служить предателю, – он впился пронзительным взглядом синих глаз в Грациани, а потом – в Генриха и Ретеля. И смотрел не мигая, давяще, тяжело. – Неужели так награждается теперь верность королю в смутное время?

Отредактировано Ademar de Mortain (2017-06-11 18:17:10)

Совет. Больше всего Кристофер не любил советы, будто то совет баронов в собственном графстве, будь то советы в высших эшелонах власти. Да покарают боги того человека, кто придумал разного рода сборища высокородных лбов, которые, прикрываясь благими намерениями, ищут повод позлословить и перетянуть одеяло на себя. Вести о приглашении принёс Роберт, архиепископ Уортширский и старший брат Кристофа, настояв на том, что граф Эмберширский обязан там присутствовать. Чего ради? Неужто там будет недостаток в графах и желающих высказать своё веское слово принцу и новому лорду-регенту? Увы, Роберт был непреклонен и всё упирал на то, что не даст кучке напыщенных вельмож попортить ему карты, вольно или невольно, сведя на нет все усилия. Архиепископ Уортширский с начала мая пребывал в Рейнисе и даже после всем известной консистории остался там, дабы контролировать ход жарких дебатов среди духовенства и, к большому своему счастью, смог оказать услугу двум герцогам, когда Генрих Найтон прибыл в Рейнис с деликатной, и тем самым важной темой. Пожалуй, Клет наверняка затянул бы формальный процесс, лишь бы потешить свою гордость и своей же глупостью подвести паству к братоубийственной войне, не будь там архиепископа, способного умаслить понтифика и открыть ему глаза на, казалось бы, очевидные вещи. Но решить вопрос с Рейнисом – лишь половина дела на пути к единению, остался этот злосчастный совет.
Приехав в столицу за день до того, как он начался, Кристофер предпочёл провести время в компании собственных баронов, выслушивая их мнения о заранее известной вести, как и их донесения. Что не скажи, а Эмбершир – одно из тех графств, которое долгое время находилось под прямой угрозой этой казалось бы необратимой войны, ведь не договорись герцоги в Элшире, сопредельная территория очень скоро обратилась бы в пепелище. Утром графа перед входом в залу встретил Роберт в сопровождении своего викария и трёх приближенных епископов. Ни один совет не обходится без участия духовенства, так тесно сросшегося со светской властью, посему присутствие архиепископа Хайбрэя и лорда-капеллана Хельма не только не должно вызывать вопросы, но и быть ожидаемым. Усевшись за стол, Кристофер принялся глазеть на пергамент с цифрами и датами, пока Роберт, сидевший по правую руку от графа Эмберширского, перешёптывался о чём-то со своим викарием, а малознакомый граф по левую подсматривал в пергамент, будто его обладатель этого не видел. Встав в знак почтения при входе принца и представителя западного герцогства, Говард уселся обратно и стал слушать. Со стороны могло показаться, что Его Сиятельство был не особо внимательным, ведь всё никак не сводил взгляда с пергамента, хотя это лишь казалось – все собравшиеся очень даже голосистые люди, особенно Эдвард Баратэон, который первый, не считая лорда-регента, начал вслух рассуждать о предложенном. Вводные умозаключения Его Сиятельства Говард пропустил мимо ушей – неужто в обязанности лорда-коннетабля, коим граф стал милостью принца, вошло и ораторство? От него ожидаемо было услышать что-то из сферы его непосредственного исполнения, а иными словами – вопросы военного дела, начиная оттого, как будет реформировано военное командование с учётом новых привилегий герцогов и заканчивая крупномасштабной войной с Тилем. Разве главнокомандующий армией Хельма не должен интересоваться этим в первую очередь? Видать, бывший лорд-регент дал осечку, выбрав главнокомандующим этого человека, ему впору заниматься политикой – подумал Говард, но промолчал, негоже наживать себе врагов с первой встречи. И, казалось бы, надо выслушать следующего смельчака, однако граф Бейлорширский никак не успокаивался и продолжал рассуждать о том, кто кому какие условия должен ставить, завершив все свои слова одной ёмкой фразой, которую следовало сказать изначально и не тратить время высокородных членов этого совета – вернуть офицеров и моряков для казни. Кристофер на пару мгновений поднял свой взгляд от пергамента и посмотрел на графа, пусть тот едва-ли заметил это, ведь надо видеть лицо человека, выносящего с такой легкой непринужденностью смертный приговор не одной сотне человек. Может в его тембре были сомнения? Или может он посмотрел на своего сюзерена, дабы осудить за то, что тот принудил вассала такое молвить? Нет, на бетонном лице лорда-коннетабля не виднелось ничего и близко похожего, видать вспомнил под конец, что он – военный. Нет, бунтовщиков принято наказывать и показательно можно вздёрнуть парочку, дабы другим было неповадно, но казнить всех? Ведь иначе слова Его Сиятельства нельзя воспринять, коль он заговорил о букве закона – закон глуп и глух к человечности, поэтому есть судьи, которые должны решать, нужно ли прибегать к его дословной трактовке или можно смягчиться. Но и тут ничего отвечать Кристоферу не хотелось, у него моряков нет и казнить никого у него не просят, пусть разбираются гасконцы с орллевинцами.
Следующим слово взял граф Мортенширский. Малознакомый, для Говарда, человек, о котором Кристофер знал лишь то, что он столь же не любит появляться на публике, как и сам граф Эмбрширский. Что ж, один лишь этот факт уже дал надежду на то, что рассудительности этому человеку хватит и от него можно ожидать умные… нет, не стоит ничего ждать. Леди Вентури? Конечно же Кристофер знал эту женщину, ведь её графство находится в непосредственном соседстве с Эмбером. Через Эмбер эта женщина отправилась тайно в столицу, вернулась и больше не возвращалась. Что с ней стало дальше? К счастью, с закрытием границ не пресеклись и потоки информации, пусть и оскудели, а торговцы, не первый год ведущие дела, любили скрепить сделку обменом новостей, да и сам принц Найтон не отказал себе в радости рассказать обо всём произошедшем в Орллее Роберту, когда бывал в Рейнисе, от него уже узнал и сам Кристоф. Приняв условие герцога Орллевинского, она отбыла из Элшира по окончанию совета в Авелли, вероятно для возобновления своей присяги, как и её бароны. Откуда про баронов Кристоф узнал? Бароны часто отправляют своих детей ко двору соседей, если вотчине грозит война, посему граф Эмберширский успел уже пригреть под своим крылом несколько баронских детей, которых в конце мая-месяца призвали их элширские родители с пояснением – они будут заложниками. Ну, как заложниками? Общепринятая практика обмена заложниками, когда сюзерен имеет основания не верить своим знаменосцам. Скажете, жестоко? Бедные детишки наверняка страдают при дворе герцога, где могут обзавестись полезными связями и даже более того – подобрать хорошую партию для брака. Пусть повод скверный, но ведь не в кандалах они там кормят вшей. Но всё это лирика, другое интересовало графа Эмберширского – чего ради на этом совете должно обсуждаться Элшир? Или Его Сиятельство намекает на то, что коль леди Вентури принесла присягу королю, ей подобает быть здесь и в очередной раз подтвердить своё намерение, озвученное лицо тогдашнего лорду-регенту в Элшире? Тогда зачем мелочиться, надо призвать всех орллевинских графов, они ведь наверняка приедут, как и здешняя публика с радостью поедет в Орллею, да? В общем, очередные странные слова, сказанные невесть зачем, будто просто дабы не промолчать или того хуже – свести на нет старания герцога Хайбрэй и развязать жуть как нужную гражданскую войну, ведь война – это такое хорошее дело. После речи графа Аркуршира Кристофер встал с места и прихватил пергамент, который всё это время граф жадно изучал.
- Не знал я, милорды, что королевский совет нынче занимается рассуждениями о том, кто, кому и что должен навязывать, - граф Эмберширский размеренными шагами двигался к принцу и посланнику Орллеи, иногда переводя взгляд на пергамент в руках, - Вместо обстоятельной беседы о сути предлагаемого, некоторые вдаются в неприглядную софистику, рассуждая о том, кто, кого и насколько оскорбил и даже более того – игнорируют насущные проблемы в угоду мелким распрям, которые должны решаться, очевидно, на более низшем уровне. Давайте тогда окончательно сведём это собрание в фарс и начнём обсуждать то, кто у кого курицу украл. Ваше Высочество, - Кристофер подошёл к герцогу и протянул ему пергамент. Пусть лордом-регентом Хельма стал Ретель, сюзереном для Говарда остался по прежнему герцог Хайбрэй и ему первому следует видеть то, о чём собрался граф Эмберширский говорить.
- Я оставлю разговоры о том, чью гордость задели больше тем, кому приносят удовольствия подобные пустые разговоры и буду говорить о том, что касается меня и моего графства, но прежде хотелось бы отметить, что никто из присутствующих не имеет право рассуждать о том, задет ли Его Величество поступком своего дяди, - Кристофер перевёл взгляд на принца, - того или иного, - с кроткой улыбкой добавил граф вслед. Оба герцога были дядями для Эдуарда Найтона, но посыл должен был быть понят – по какому праву граф рассуждает, что королю пристало думать и делать? Если кто-то и должен распинаться об этом, то уж точно наследник престола, стоящий сейчас здесь. Некоторые могут не одобрять что герцога Хайбрэй, что герцога Орллеи, но прикрываться словами о королевских чувствах – последнее дело, которым должен заниматься вассал короны.
- Ваше Высочество, в переданном мною рапорте содержится сводка всех расходов, которые Эмбершир претерпел за последние полгода, когда королевский совет принял решение ввести торговую блокаду. Там обозначены все суммы – на содержание стражников вдоль границ, коих ранее было на порядок меньше, на разницу в товарообороте между Эмбером и тем или иным орллевинским графством и в первую очередь – Элширом. Боюсь, в этом году корона получит налоговые поступления из Эмбершира в четыре раза меньше и, несмотря на все предпринятые меры с переориентированием на внутренний рынок, я не берусь утверждать, что доход восстановится в ближайшей перспективе. Очень сложно найти достойную замену прежним торговым договоренностям, не говоря уже о том, что многовековая торговля по одними тем же каналам сбыта не может пойти ни в какое сравнение с тем, чтобы наладить наспех новые, куда более зыбкие и шаткие. Транспортные расходы, перекупщики, монополисты – всё это сильно бьёт по бюджету торговцев и, тем самым, по всем нам, я уже не договорю о том, что товары, ранее закупаемые совершенно легально, теперь можно добыть только у нечистых на руку контрабандистов. Я не привык рассуждать о чём-то эфемерном и посему предлагаю Вашему Высочеству проверить подлинность этого отчёта, если у вас есть сомнения относительно того, насколько печально влияет это эмбарго на сопредельные с западным герцогством графства. Уверен, аналогичные отчёты вы получите и у других графов, - Кристофер сделал небольшую паузу, проделав тот же путь обратно к своему стулу, который не спешил занимать. Нет, рассуждать о том, кто кого оскорбил – дело интересное и увлекательное, вот только Говарда всегда учили думать о деле и оперировать фактами, смотреть в корень и не заниматься пустословием, как это нынче модно делать.
- Что же насчёт предложения, озвученного герцогом и Его Сиятельством графом Лоренширским, - Кристофер выждал ещё небольшую паузу, то вспоминая сказанное ранее другими графами, то думая, как ответить самому, - Моё графство расположено в непосредственной близости к границе западного герцогства и последний год мои люди жили в ожидании той самой войны, о которой по какой-то причине присутствующие здесь позабыли, начав вдаваться в дебри рассуждений, не имеющих никакого практического значения. Хочу ли я вернуться на вотчину и сказать своим людям, что войны не будет и более того – торговое эмбарго снято, они могут свободно перемещаться по их королевству и торговать с теми, с кем торговали ранее? Да, я этого хочу, как должен хотеть любой человек, заботящийся о благе своих людей. Есть ли у меня какие-либо претензии к Его Светлости герцогу Орллеи или любому из его вассалов? Нет, ни с ним, ни с его людьми я ничего не делил и не мне рассуждать о причинах, которые побудили его поступить так, как он поступил. Осуждаю ли я этот поступок? Естественно, я его осуждаю, однако не считаю себя правым рассуждать о том, надо ли наказывать как-либо герцога, на мой взгляд для этого есть король и лорд-регент, или что-то поменялось и графу должно рассуждать о таких вещах? Совершенно не важно, верю ли я герцогу Орллеи, его графам или крестьянину из элширской деревни, они моего доверия не просили и заполучать не обязаны, я верю своему сюзерену – Кристофер перевёл взгляд на герцога Хайбрэй. Как удивительно, что некоторые присутствующие, будучи вассалами герцога, совершенно забывают о своём положении и о том, что верить им предлагают вовсе не иноземному правителю, а своему.
- Почему не идут жаркие дебаты о войне с Тилем, который успел попортить кровь всем береговым графствам? Почему не обсуждаются преимущества отмены торгового эмбарго, который, так или иначе, навредил всем нам, как и орллевинцам? Почему Его Сиятельство граф Бейлорширский рассуждает о могущественном государстве так, словно запад не является одним из трёх столпов этого государства? – Кристофер повернулся к Роберту, после чего занял своё место и слово взял старший брат графа Эмберширского.
- Милорды. Не нам, служителям богов, рассуждать о политической составляющей озвученных здесь предложений, однако не могу не отметить, что духовенство всегда выступало и будет выступать за мирное разрешение любых споров и распрей. Негоже пастве вступать в братоубийственную войну, какими бы мотивами она не руководилась, - Роберт сделал небольшую паузу, после чего продолжил.
- Невзирая на политическое условия, Церковь поддерживает предложение о невмешательстве в её дела, с какой бы стороны это вмешательство не происходило. По инициативе герцогов Хайбрэй и Орллеи было предложено созвать Вселенский Собор для урегулирования церковной схизмы мирным способом и это решение было одобрено обеими сторонами и послужит началом кропотливой работы над урегулированием всех споров, которые возникли между Рейнисом и орллевинской паствой, - пожалуй, большего от лорда-капеллана никто и ждать не стал бы, поэтому Роберт вновь занял своё место.
[AVA]http://i.imgur.com/HQSb1pn.gif[/AVA]
[NIC]Christopher Howard[/NIC]
[STA]Граф Эмбершира[/STA]

Отредактировано Andres Knighton (2017-06-11 22:29:11)

Если Фортуна и почтила своим присутствием «зимнюю» залу, где заседали сегодня высокие лорды севера и юго-востока, её дар Генриху Найтону заключался лишь в том, что он всё ещё твёрдо стоял на ногах, пусть и придерживаясь за спинку регентского кресла… вернее, небрежно опершись о неё рукой – именно так казалось со стороны. Должно было казаться. Шквал голосов, каждый из которых ратовал за что-то своё, дополняя и опережая друг друга в причудливой какофонии звуков, вполне мог бы сбить с ног кого угодно, благо, Его Светлость был готов к тому, что вопросы будут. И куда больше одного. Но чтобы столько, да ещё таких вот… оглядывая собравшихся лордов, Генрих отчётливо видел их лица. Видел и не узнавал.
Рассчитывать на то, что все эти люди в едином порыве воскликнут «Да!», ещё не дослушав его выступления (словно старая дева, дождавшаяся таки предложения), было даже не самонадеянно, а просто-напросто беспрецедентно глупо. К счастью для себя самого, Генрих Найтон не страдал ни тем, ни другим, но общая атмосфера… помнится, зимой она так же не поражала воображение своим единодушием, однако в тот раз им удалось сойтись на мире, предпочтя ему войну. Что теперь? Будет ли судьба столь благосклонна или же явит Хельму другой свой лик?..
Адриано Грациани подхватил эстафету. Забавно, в Авелли они были по разные стороны баррикад, а тут вдруг оказались на одной и той же. Пожалуй, Генрих отдал бы треть своего годового дохода только за возможность залезть в голову Его Сиятельства и как следует там покопаться. Как в шкатулке с правдой, так и в сундуке с ложью. Доверял ли герцог Хайбрэй своему нечаянному стороннику? Увы, но нет. Однако же ему доверял Андрес. Ну а Андресу Генриху хотелось верить, пусть бы часы плена и ужасающие в своей нелепости обвинения вряд ли однажды забудутся полностью. Вот только помимо нынешнего герцога Орллеи существовал и его «предшественник» - тот, кого герцог Хайбрэй знал едва ли не всю свою жизнь. Вот ему-то он и доверился.
Если мир, о котором сегодня идёт речь, и впрямь окажется миром, а не отсрочкой, позволяющей Орллее собраться с силами и повторить попытку отделения с учётом предыдущих ошибок, в выигрыше останутся все: и запад, и север, и юго-восток. Если же нет, и всё это только иллюзия, ловкий обман, который проворачивает Орллея, не сумев добиться желаемого наскоком… в таком случае победителей не будет вообще. Война уничтожит и Хельм, и экс-«свободную и независимую», разорвёт в клочья, приглашая к пиршественному столу всякого, кто пожелает откусить от королевства кусок. Только вот Генрих этого уже не увидит. Ну а от чьей руки он падёт – покажет нынешний совет. Чем бы в итоге он не завершился.
Между тем, граф Лореншира продолжал свою речь, пользуясь абсолютным вниманием, устремлённым к нему со всех концов залы. Кажется, даже юные пажи внимали орллевинцу, затаив дыхание и позабыв о том, зачем, собственно, здесь находятся. И хоть собрания подобного рода слишком масштабны, дабы сохранить за собой атмосферу секретности, Его Светлость столь неуёмное любопытство не раздражать не могло. Каждый должен заниматься своим делом и не совать нос в чужие. Тем более, если твоё мнение там абсолютно не нужно. К счастью (вернее, к удовлетворению) Генриха один из Колдуэлл жестом подозвал к себе мальчишку, после чего другие его – пажа, не лорда-камерария – товарищи, словно бы очнувшись от наваждения, живо устремились к своим кувшинам и закускам.
Обязательство возвратить корабли («Не украденные, но купленные?! Мать вашу, Грациани, а без этого уточнения точно никак нельзя было обойтись?!!») последовало вслед за извинением от лица Его Светлости за вынужденное отсутствие… ну а после отлаженный механизм заскрипел и начал заваливаться на бок. Уж лучше бы Его Сиятельство извлёк из рукава купчие на корабли и принялся предъявлять их желающим! Так хоть наверняка узнали бы имя того, кто подписал эту пакость от имени Атлантии, иными словами извлекли хоть какую-то пользу. Но стоило графу Лореншира упомянуть церковный раскол, как Генрих почувствовал желание ухватиться за кресло обеими руками, дабы пошатнувшийся под ногами пол не приложил его по лицу. Будучи в Авелли, Генрих Найтон полагал этот вопрос решённым: сторонники обоих Понтификов – как истинного, так и самопровозглашённого – должны были сделать вид, что согласны на обоюдное невмешательство, а после попытаться склонить чашу весов на сторону своего… кхм… кандидата.
Не привлекая внимания.
Впрочем, теперь это уже не представляется возможным.
- Я полагал, что невмешательство в дела церкви предполагает и то, что мы не станем подымать этот вопрос на совете, призванном уладить сугубо светские разногласия, Ваше Сиятельство, – в голосе Генриха наметилась прохлада. Что за игру ведёт этот человек? А, главное, для чего он это делает? Неужели не понимает, что призыв к Хайбрэю и Гасконии «уважать выбор Орллеи», всё равно, что требование признать существование второго Папы, как такового? Пожалуй, в контексте нынешних событий все здесь присутствующие (включая и Генриха) скорее признают два солнца, невесть откуда взявшиеся на небосводе, а заодно и пяток лун, сменяющих их в ночные часы. - Свои проблемы Рейнис должен решать сам, без вмешательства со стороны кого бы то ни было. - «Ну да, как же! Я первым вмешаюсь в эту «проблему»… если запросы Его Святейшества Клета не опустошат казну подчистую». Обводя взглядом присутствующих, Генрих и не трудился скрыть эту мысль, даром что настойчиво просящуюся на язык. Тем более, что граф Лореншира весьма удачно примостился сбоку и выражения серых глаз видеть уж точно не мог. Но кое-чего, всё же, не следует произносить вслух. - Однако, осмелюсь заметить, что Его Святейшество Клет – выбор не части королевства, но всего Хельма. Помнится, Его Святейшество был избран и орллевинскими кардиналами до того, как… Впрочем, вынужден просить более не подымать эту тему. Церковные распри – не то, что мы должны и, более того, вправе здесь обсуждать. – Сдержанная улыбка коснулась губ герцога в то время, как глаза вновь пробежали по лицам. Если собравшиеся разом не утратили проницательности, его предупреждения должно быть достаточно.
Приветствие Эйдана Ретеля пришлось весьма кстати, пресекая возражения по данному вопросу, если таковые и были. Впрочем, церковную тему закрывать явно рано. То, что его не затронул новый лорд-регент, увы, не даёт никаких гарантий.
Слова графа Ревейншира, обращённые к себе, Генрих не услышал, а скорее прочёл по губам, после чего коротко кивнул в ответ. Разумеется, они поговорят… если герцог Хайбрэй выйдет из «зимней» залы живым и не отмеченным клеймом предателя. С чего он решил, будто такой исход не менее вероятен всех прочих? Отличный вопрос. Надо будет как следует обдумать его на досуге (если таковой предвидится). Пока же кропотливо ловить устремлённые на него взгляды, подмечая малейшее в них изменение.
«Сперва Орллея желает независимости. Теперь Орллея желает мира».
Голос Эдварда Баратэона вмиг приковал к себе взор Генриха. А заодно и внимание… вкупе с совершенно противоположным ему категорическим непониманием происходящего. Вроде бы внешне Его Сиятельство оставался прежним, но вот его взгляд, тон его голоса… что-то было не так. Но что именно?
«Чего Орллея пожелает завтра, и на какие уступки Хайбрей ей в очередной раз пойдет? Как столь могущественное государство могло опуститься до такого?»
«Прежде и Вы соглашались с миром, граф. Теперь – не желаете его принимать…»
Эта мысль горечью отразилась во взгляде, однако так и осталась невысказанной. К чему? Генриху весьма кстати вспомнился Элшир и бестолковые разбирательства на тему, кто от кого отделился первым и почему теперь отказывает в этом праве своему последователю… Рассуждения на подобную тему могут обернуться бесконечностью, а у Генриха и жизни-то, по сути, уже не было. Разве что взаймы. Он сам подписал указ о назначении графа лордом-коннетаблем, передав в его руки всю военную мощь королевства. Правда, тогда это решение предполагало уберечь Хельм от войны, теперь же… о том, чем оно может обернуться теперь, Генрих старался не думать. Лишь облизнул пересохшие губы, прежде чем ответить.
- Возвращение карты Хельма к прежним границам. Возобновление налоговых обязательств запада перед короной. Совместная борьба с Тилем. Возвращение атлантийских кораблей в их законные порты. Расширение полномочий не только герцога Найтона, но и Вашего сюзерена. Что из этого Вы называете уступками, Ваше Сиятельство? Ну а что до очередного раза… Лорд Грациани, не могли бы Вы прояснить всем присутствующим: озвученное мной и Вами – все аспекты мира или же следует ожидать чего-то ещё?
Чёрт, до чего всё-таки странно глядеть на графа Лореншира, как на союзника! Пожалуй, не менее, чем слушать речи новоиспечённого лорда-коннетабля… из которых Генрих не понимал ни слова, словно бы граф Бэйлоршира говорил на незнакомом ему языке.
К слову, о новых назначениях…
- Пользуясь случаем, хочу представить всем присутствующим графа Бэйлоршира Эдварда Баратэона, как нового лорда-коннетабля Хельма.
Человек, обличённый властью, должен оценивать последствия каждого своего шага, дабы не стать тираном. Человек, обличённый властью над армией… его ошибки будут стоить ещё дороже. Именно поэтому выбор Генриха Найтона, тогда ещё лорда-регента Хельма, пал на Его Сиятельство, чья рассудительность вызвала столь безоговорочное доверие к себе ещё на изломе зимы.
«На каких условиях мы согласны забыть о предательстве и попытаться восстановить то, что было так вероломно разрушено? Включая доверие».
Пять с половиной месяцев. Много это или же крайне мало, дабы до неузнаваемости изменить человека? Не то, чтобы Генрих претендовал на глубокое знание графа Бэйлоршира, но… нет, не мог он так ошибаться! Рассудительность этого человека, не смотря на их весьма недолгое знакомство, успела вызвать восхищение молодого герцога. Так где же она теперь? Что произошло за эти пять с половиной месяцев, отчего Его Сиятельство готов забыть о мире и вынуть из-за спины раскалённое до красна клеймо с одним только словом «предательство»? И чей лоб украсит эта занимательная надпись к концу дня? Уж не его ли – Генриха – собственный? В таком случае уж лучше бы орллевинцы оказали Его Светлости услугу и убили его ещё в Элшире. Или в Авелли. В город, где на тебя глядят с затаённой враждой, возвращаться можно лишь мёртвым.
«Однако мы требуем так же выдачи всех моряков атлантийского флота, от матросов до офицеров».
Генриху просто необходимо было перевести дух, оттого за слова Его Сиятельства он и ухватился обеими руками, словно ребёнок за новую игрушку.
- До офицеров? Согласно моим сведениям, офицерский состав во главе с капитанами кораблей был перебит бунтовщиками ещё в Анде, когда намеревались помешать своим, с позволения сказать, людям увести корабли в Орллею. Во всяком случае, эта судьба постигла подавляющее большинство офицеров… или же моя информация не отражает действительность и моряки Атлантии принимали живейшее участие в этом предательстве? Что до матросов… полагаю, лорд-коннетабль в своём праве. Скажите, Ваше Сиятельство, – Генрих вновь обернулся к своему орллевинскому гостю, - возможно ли произвести арест атлантийских матросов, которые привели корабли в ваши порты? В конце концов, эти люди виновны в смерти своих командиров и должны понести наказание, как уже сказал граф Бэйлоршира.
Что ж, если условием Баратэона будет вполне справедливая кара, то…
«…но герцога нет. Увы, это не внушает доверия».
И вновь Генрих Найтон нашёл взглядом Адриано Грациани. Ещё немного, и это войдёт у него в привычку. «Решение о мире не было единогласным для лордов Орллеи, не каждый принял озвученные договоренности, посему недовольных приходится усмирять. Внутренние проблемы герцогства не позволяют лорду Андресу Найтону покинуть его пределы…» - как получилось, что лишь он сам услышал ответ на этот вопрос ещё до того, как граф Бэйлоршира вообще его задал?..
Ответ пришёл сам собою. Пришёл и поверг Его Светлость в ещё более глубокую пропасть отчаяния, что молодой герцог скрывал ото всех лишь благодаря жизни, проведённой при королевском дворе, которая любого сделает искусным лицедеем даже против его на то воли. Тот, кто уже принял для себя какое-либо решение, куда охотнее отыщет вокруг подтверждения своей правоты, нежели позволит отвлечь себя опровержениями.
«Отец-Создатель, смилуйся над Хельмом и над Эдуардом, раз уж мне ты в своей милости отказал. Да и в чуде… пожалуй, оно уже не поможет».
Боги не отвечали. Им, как обычно, не было до людей никакого дела. Зато слово взял граф лорд де Мортен, граф небезызвестного Мортеншира. И хоть герцогу Хайбрэй была странно слышать имя орллевинской ласточки из уст этого человека, на вопрос Генрих ответил тот час же… пока граф Лореншира не опередил его в этом. Ну, почти тот час же – Фредерик Ларно (в некотором смысле почти родня самому Генриху благодаря изящной затее его сестры) успел вторить де Мортену. Впрочем, его вопрос лишь повторял уже заданный, так что отчего бы не ответить обоим сразу?
- О каком унижении Вы говорите, Ваше Сиятельство? Леди Вентури сама приняла решение о возвращении Элшира в состав Орллевинского герцогства, если залогом тому станет мир в королевстве. Те же самые цели двигали ею зимой, когда Её Сиятельство прибыла в столицу и присягнула Его Величеству, одновременно с этим испросив его о присоединении Элшира к Хайбрэю. В тот день я дал ей слово – уважать любой выбор миледи и поддержать её, что бы она не решила. И слово это я был намерен сдержать, откажись она присягать герцогу Орллевинскому, как своему сюзерену. Верность королю в это смутное время вознаграждается правом выбора, лорд де Мортен, лорд Ларно. И защитой, коль скоро этот выбор придётся не по душе кому бы то ни было. Однако, насколько я знаю, у Вашего сюзерена, лорд Грациани, нет никаких претензий к миледи?.. Тем более, что он лично гарантировал мне её безопасность. Что до законности… полагаю, всем вам известно, что по законам нашего королевства законным правителем может быть лишь мужчина, состоящий в кровном родстве с предыдущим лордом Элшира. В настоящее время таковых нет. Но как только у дочери Её Сиятельства родится сын, полагаю, никто не станет чинить препятствий этому младенцу. Равно как и его родителям, на чьи плечи будет возложено регентство до его совершеннолетия. Из всех детей леди Беатриче в живых остались лишь две дочери – Елизавета и Раймонда Романо. Раймонда ещё дитя, а вот её сестра Елизавета… Её Сиятельство вверила судьбу девушки мне, наказав подобрать для неё достойную партию, а саму девушку – леди Ларно. Если не ошибаюсь, их связывают давние приятельские узы.
О Норманне де Анкуре, графе Аркуршира, Генрих Найтон знал прискорбно мало, и когда его голос раздался под сводами «зимней» залы, обернулся к Его Сиятельству с некоторой настороженностью. С каких пор Орллея диктует Хельму свои условия? Создатель, да с чего он вообще это решил?! Он или же… все они?
- Во избежание недоразумений я должен подчеркнуть: все перемены, о которых мы сейчас ведём речь, были достигнуты в ходе переговоров. Ни о какой диктовке и ни о каком смирении, связанным с чужой волей, речи не идёт. В Элшире было предложено многое, да и отвергнуто не меньше. То, что я озвучил вначале нашего совета, не более, чем тезисы соглашений, к которым пришли обе стороны, дабы не утомлять никого из вас подробным пересказом Элширской встречи. Что до возвращения Орллеи в состав Хельма… помнится, на зимнем совете, где присутствовали многие из вас, большинство не выразило негодования на сей счёт.
Выпад графа Райтлендшира Его Светлость заставил себя не заметить. Доблесть и честь? Неужели же это ценнее войны, не выгодной ни одной, ни другой стороне разом?! Впрочем… ровный тон, благодушная улыбка и безусловное спокойствие, напрочь приклеившееся к физиономии. Да ещё так прочно, что отдирать теперь придётся с кровью. Подобное состояние не могло не пугать Его Светлость, однако с чего вдруг вероятному мертвецу будут позволены страхи?
«Неужели Хельм просто так проглотит оскорбление?»
- Нас оскорбили? – А вот сейчас тон дрогнул в сторону скучающего. Чёрт, это плохо. Следует взять себя в руки ещё мгновение тому назад. - Кто и, главное, когда именно?
Неужто Орллея, решив отделиться? Строго говоря, спорить с этим категоричности у Генриха не хватало. Но коль скоро зимой было принято решение дать «свободной и независимой» ещё один шанс, попытавшись усмирить её гордость торговой блокадой, к чему теперь менять вводные? Чёрт, что происходит? В какую игру играют все эти люди? Неужели в карты? Притом, что зимой все играли в шахматы. Генрих и сейчас приволок с собой доску… ну а высокие лорды Хайбрэя и Гаскони выложили на стол колоды, с улыбкой глядя на то, как Его Светлость пытается примостить на краю фигуры.
«Я думаю, того, что он сотворил, будет достаточно, чтобы король назначил нового герцога, который справится с возложенными на него обязанностями, как подобает».
- Вот как? Вы и впрямь так думаете? Ну а что считает Его Сиятельство, лорд-регент Хельма, который и представляет здесь Его Величество?
Эйдан Ретель. Признаться, Генриху (не взирая на сарказм его слов) и впрямь был интересен его ответ, какими бы последствиями тот не обратился. В конце концов, именно графу принимать решение по итогам сегодняшнего совета. И спрогнозировать, каким оно будет… проклятие, хоть кто-то в этой зале смог бы это сделать? Или один только герцог Хайбрэй продолжал оставаться в неведении?
Между тем слово взял граф Эмбершира. А вместе со словом ещё и пергамент, с которым Кристофер Говард, как ни в чём не бывало, направился аккурат к Генриху. Неужто боги избрали этого человека, дабы передать герцогу наспех уточнённые правила, записанные под их диктовку? Проклятие, даже попытка шутить горчит, словно дрянное вино! Зато с любопытством полный порядок – протянув руку к пергаменту, Генрих тут же уткнулся в написанное… чтобы мгновением спустя вновь перевести недоумевающий взгляд на Говарда. Неужто и впрямь ущерб за украденных кур? Если так, то в одном Эмбершире до кражи их насчитывалось столько, сколько людей во всём герцогстве!..Пусть и по самым скромным прикидкам.
Однако всё оказалось куда хуже. Даже не взирая на то, что едва заслышав о цифрах, Колдуэлл шустро выдернул пергамент из рук своего сюзерена и принялся дотошно водить носом по строчкам, то и дело поглядывая на обоих Говардов так, будто один уже беззастенчиво шарил у Его Милости в кошеле и за пазухой, а другой, ничуть не смущаясь, тем временем стягивал с лорда-камерария сапоги, благодаря от имени Отца-Создателя… Налоги. Потери. Тонкости торговли. К сожалению или к счастью, барон Кэролл разбирался во всём этом на порядок лучше герцога Хайбрэй, а значит, последнему следовало лишь сдержанно кивнуть, принимая сказанное во внимание.
«…предлагаю Вашему Высочеству проверить подлинность этого отчёта, если у вас есть сомнения относительно того, насколько печально влияет это эмбарго…»
- Разумеется, мы проверим, Ваше Сиятельство, – бесцеремонно работая локтями, в разговор влез лорд-камерарий. Стоило только речи зайти о деньгах, как Колдуэлл мигом забывал и о титулах, и о иерархии, и даже о политике, в которую с немалым удовольствием совал свой нос в свободное от основных обязанностей время. Кажется, с выбором хобби Его Милость погорячился… Однако же должность свою барон занимал не напрасно, верой и правдой служа короне уже многие годы. - Но осмелюсь заметить, что часть ущерба Ваших торговцев была покрыта из казны, равно как и торговые партнёры были указаны Вам коро…
- Довольно, Ваша Милость, – Генрих устало потёр переносицу. Не останови Колдуэлла сейчас, и совет затянется до завтрашнего вечера, причём всё это время говорить будет лишь сам лорд-камерарий, дотошно подсчитывая прибыли и потери каждого из собравшихся, и азартно торгуясь за каждый мешок зерна или отрез ткани. - Финансовые тонкости мы обсудим позже.
- Как будет угодно, Ваша Светлость, – расплывшись в улыбке, Колдуэлл ещё раз зыркнул на Говарда, после чего заторопился к закускам, аккуратно складывая на ходу заветный пергамент. Поесть Его Милость любил не меньше, чем зарыться в политику по самую макушку.
«Совершенно не важно, верю ли я герцогу Орллеи, его графам или крестьянину из элширской деревни, они моего доверия не просили и заполучать не обязаны, я верю своему сюзерену».
С благодарностью прикрыв глаза, герцог Хайбрэй кивнул графу Эмбершира. Немного доверия – всё равно, что глоток воды после пары дней перехода по атлантийской пустыне. И тем он слаще, чем её меньше. Доверия в «зимней» зале Найтону определённо не хватало. Большинство вассалов герцога Хайбрэй ещё молчали, издалека оценивая нынешнее положение, но те, что уже высказались… Генрих и рад бы ошибиться, однако интуиция безрадостно качала головой: на их доверие особенно рассчитывать не приходится. Знать бы ещё, по какой причине… Чем Его Светлость успел заслужить подобное «расположение»? Неужто, был замечен во лжи или предательстве? Или как-то иначе подвёл своих вассалов за то время, что возглавлял север? А, быть может, благодарить стоит всё те же мерзкие слухи о короне, которую он якобы намеревается снять с остывающего тела племянника, дабы водрузить на собственную голову? Хорошие вопросы, занимательные… Как и все из раздела риторических.
Главное, удержать горечь там же, где и гнев – глубоко в сердце. Так глубоко, что даже опытные палачи не сумеют туда добраться. Палачи?.. Чёрт, а это к чему? Тем более, когда слово взял лорд-капеллан, он же архиепископ Уортширский.
«…духовенство всегда выступало и будет выступать за мирное разрешение любых споров и распрей».
Ну, разумеется. Разве что по официальной версии. Или же Марко Перуччио просил взаймы от имени Его Святейшества исключительно на мирные цели?.. Хм, а ведь и впрямь на мирные! Кто знает, если бы Понтифику удалось купить поддержку орллевинский кардиналов, проблема церкви могла бы и не стоять сейчас не менее остро, чем те, которые повлекла за собой попытка запада выйти из состава Хельма.
«Церковь поддерживает предложение о невмешательстве в её дела, с какой бы стороны это вмешательство не происходило».
- Что ж, полагаю, этот вопрос не вызывает разногласий ни у кого из собравшихся, не так ли? – увы, в отличие от остальных, по которым Генрих вряд ли дождётся единодушия.

Граф Грациани закончил свою речь предложением об условиях мира, о которых они договорились с лордом-регентом Хельма Генрихом Найтоном и опустился обратно в кресло. Он мог быть доволен своими словами, никто не смог бы сказать лучше, разве что сам Андрес подучился бы ораторскому искусству и смог бы выступать открыто. Для графа Грациани подобный совет был всего лишь формальностью, ведь тот, кто регентствовал над хельмом, был сейчас рядом с ним и согласился со всем. Оставался лишь вопрос - зачем собирать королевский совет со всеми графами, когда можно было бы ограничиться герцогами? Неужто, Генрих Найтон решил действовать по примеру своего кузена и прислушиваться к желаниям собственных вассалов? Что ж, возможно, это было чуть более утомительно, но похвально.
Однако, подозрения о том, что совет идет не так, как полагается, закрались в голову Адриано, когда малознакомый ему граф встал и поинтересовался мнением остальных графов. Отчего он принимает решения за остальных, а не Генрих Найтон? Это могло бы быть какой-то ошибкой, но лорд Лореншира осознал, что ошибся не граф. Ошибся он сам.
Только огромный опыт дебатов заставлял Адриано сохранять невозмутимость в отношении следующих высказывающихся. Эдвард Баратэон, который ранее состоял с графом Грациани в торговых отношениях был настроен весьма решительно и явно не на заключение мира. Лорд-коннетабль? Интересный поворот событий. Сильное королевство? Еще более интересный поворот. Извиняться второй раз за то, что Андрес отсутствовал на переговорах после объяснения причины Адриано был не намерен. Выслушать то, что из-за мира сейчас герцог Орллеи сам терпит недовольство и пропустить подобную жертву мимо ушей - уже настраивало на определенные мысли. Кажется, когда речь зашла о Беатриче Вентури, Адриано еле сдержался, чтобы не сжать подлокотник. Слухи о том, что сделала графиня, уже разошлись далеко за пределы Орллеи и, разумеется, пропагандой она признана героиней, которая претерпела лишения. Только вот, если покопаться, в истории любого графства или герцогства возможно найти подобную "героиню" и направить сведения о ней против пропаганды Хайбрэя. Стенка на стенку, пропаганда на пропаганду. Только вот не устаревшая ли информация содержалась у графов Хайбрэя и почему она так волнует остальных?
Следующий выступивший граф едва заставил Адриано удержаться от улыбки. Аркуру бы трахать собственную жену, а не мальчиков, может быть, тогда бы он понимал, что скинуть так просто со своего места тех, кто уже несколько поколений как закрепился на орллевинской земле было бы весьма сложно. Авель Найтон взял этот титул путем завоевания и сместил дом Хорнли своим мечом, а теперь его внука собираются заменить? Просто так, без всякой причины, хотя они даже не предприняли никаких боевых действий? Интересно, а если малолетний король перестанет устраивать такого графа - его тоже можно будет "заменить"?
Кажется, был единственный граф, кто смог трезво оценить всю обстановку и высказать дельные мысли о том, что именно происходит у простого народа (о котором, благодаря своей обиде на Орллею, все благополучно успели забыть) и Адриано оставалось одобрить его слова лишь легким кивком. Орллея также пострадала от торгового эмбарго, но эти последствия не были разрушительными и критическими. Слова архиепископа граф Грациани и вовсе принял с благодарностью. В церковную схизму не нужно было вмешиваться кому-то помимо церкви.
Граф Ларно...  Интересно, знал ли он, что его сестра проворачивает за его спиной и каким образом контрабандные товары из Орллеи проходят через Уортшир и Дарингшир? Если такой человек не видит того, что творится перед собственным носом, то что уж говорить о том, что происходит в политике? Адринао оставалось надеяться, что ответ Генриха Найтона сможет убедить всех и хоть немного прояснить ситуацию... Но, увы, его ждало огромное разочарование.
Да, герцог Хайбрэя ответил на множество важных вопросов... и вовсе не так, как желал того посол Орллеи. На один из них он ответил косвенно, а вот то, что один из них остался без внимания просто резанул слух. Неужели, герцог Хайбрэя не согласен с подобным возмущением? неужто пропустит это мимо?
Пропустил. Замечание о смещении герцога Орллеи осталось без ответа. Посол Орллеи позволил себе лишь короткую усмешку в никуда и подождал, пока речь Генриха закончится. Адриано поднялся со своего места и медленно обвел взглядом всех присутствующих лордов вновь.
- прежде всего хочу сообщить, что, кажется, все присутствующие на совете были введены в заблуждение. - разочарование, которое испытал Адриано, было несоразмерным. Чего ради лично он убеждал орллевинских лордов в необходимости мира? Чтобы оказалось, что все это всего лишь разговоры, а на самом деле они все оказались в ловушке недоговоренностей?
- Как выяснилось, условия мира, озвученные в Орллее, были предложены именно герцогом Хайбрэя, а не лордом-регентом Хельма, о чем нас, видимо, забыли оповестить. Я прибыл, чтобы подтвердить намерение герцога Орллеи и всего западного герцогства принять озвученные условия мирного возвращения в состав Хельма, а вовсе не навязывать их и не доказывать, что они кому-то нужны. Но, как оказалось, мы были обмануты и наши договоренности, в силу того, что герцог Хайбрэя перестал быть лордом-регентом, силы не имеют, а мы обязаны доказать перед вам нужность этого мира. - мира, который, кажется, Хельму более не нужен и для которого обиды неожиданно стали важнее возможности войны.
- Ваше Сиятельство, - Адриано перевел прохладный цепкий взгляд на Эдварда Баратэона.
- Если лорд-коннетабль желает начать свою службу и возможный мир с массового убийства людей - мы не вправе помешать этому. Моряки, участвующие в недоразумении с уведением кораблей, будут переданы атлантийскому флоту, как только Орллея мирно вернется в состав Хельма - граф Лореншира перевел взгляд на архиепископа Хайбрэя.
- Да, полагаю, церковный вопрос мы оставим решать тем, кто уполномочен это делать. только вот громогласно говорить о том, что орллевинские кардиналы выбирали Его Святейшество Клета не стоит, Ваша Светлость - как сторонник Джованни, Адриано изучал церковный вопрос и то, как именно происходила схизма. Ни один из орлелвиснких кардиналов в свое время не отдал голосов за Клета.
- Куда больше, чем проблему мира достопочтенных лордов волнует положение леди Вентури, - вскользь заметил граф. Пропаганда за пропаганду или желание отхватить себе земли? Кто из них действительно заботился о благополучии попавшей в сеть собственных недоразумений графини? Ларно или де Мортен? Интересно, а нового лорда-казначея Орллеи они также должны будут выбирать с однобрения графов Хайбрэя? С каких пор внутренние дела герцогства обсуждаются аж на королевском совете?
- В отличие от большинства собравшихся здесь, леди Вентури на переговорах в Элшире доказала, что благо народа для неё куда важнее мелочных обид. В присутствии лорда-регента, прошу прощения, герцога Хайбрэя, леди Вентури получила предложение от Его Светлости герцога Орллеи. Её Сиятельству хватило нескольких минут, чтобы принять единственно верное решение, и пусть герцог Хайбрэя отсрочил её приезд в Авеллиу, графиня прибыла туда в конце мая и принесла присягу, поставив интересы родного графства выше собственных. Не думаю, что она, находя под защитой герцога Орллеи, задаётся такими вопросами и я, признаться, не понимаю, по какому поводу присутствующие лорды решили обсудить её благосостояние и даже более того - будущее Элшира. Вынужден разочаровать вас, Ваша Светлость, - Адриано перевел взгляд на герцога Хайбрэя.
- О том, кто станет следующим графом Элшира, будет рассуждать герцог Орллеи и советов графов Орллеи, поскольку этот вопрос является внутренним делом западного герцогства. Более того, поскольку эта тема была поднята на этом королевском совете, хотелось бы выразить обеспокоенность Его Светлости о местонахождении двух дочерей леди Вентури, которых она, руководствуясь желанием обезопасить их, отправила в Хайбрэй. Теперь, когда Её Сиятельство убедилась, что герцог более благосклонен к ней, ее дочерей следует вернуть на родные земли. Они были и остаются верноподданными Орллеи и мы несказанно рады были бы увидеть их вновь, с надеждой, что никто не воспользовался ситуацией и не решил вопреки традициям и правилам приличия заключить какие-либо брачные договоренности без согласия леди Вентури и герцога Орллеи. Надеюсь, что это лишь наши напрасные опасения, которые тут же улетучатся, когда мы вновь увидим дочерей Её Сиятельства. - Адриано не стал смотреть на кого-то конкретного, те, у кого находились юные леди, прекрасно поняли его.
- Теперь о том, какое же оскорбление Орллея нанесла Хельму. - какое оскорбление нанесло Хельму мирное отделение.
- 400 лет назад Орллея добровольно вошла в состав Хельма, не будучи исконной собственностью короля. Города-государства присягали королю в обмен на защиту. До недавней поры нам эта защита оказывалась, но затем в ней было отказано и орллевинцы, после решения всех лордов, решили выйти из состава добровольно как и вошли. Позвольте напомнить вам, что Орллея не применяла агрессии, не шла войной, а изначально говорила о мирном выходе из состава, ради благополучия населения Орллеи. - ради народа, о котором все забыли.
- Что именно оскорбило вас? То, что Орллея не потребовала для себя ни новых земель, ни новых титулов, ни мест в малом королевском совете, в котором изначально не было орллевинцев? - или же лорды Хайбрэя намерены терпеть свои обиды и отомстить за поруганную гордость? Что только кровь может исправить положение? Что ж, к такому варианту развития Адриано тоже был готов, как был готов еще в марте. Только тогда лорд Лореншира был готов пойти на плаху ради независимости герцогства, а теперь ценой своей ошибки.
- И, как я понимаю, обсуждать подобные вопросы более не имеет смысла. Мы не можем отказать просьбе достопочтенных лордов о присутствии самого герцога. Поскольку вас не устраивает моя кандидатура в качестве посла я могу лишь предложить вам собрать новый королевский совет, на котором условия будут обсуждены именно с лордом-регентом, а не с герцогом, чье слово, бесспорно, имеет большой вес, но не является мнением всего Хельма. Я не вижу более надобности находиться здесь и с радостью вернулся бы на родину, дабы сообщить герцогу, что предложенные ранее условия, обсужденные не единожды с графами Орллеи, которым долгое время не без труда доказывали необходимость этого мира, не имеют никакой силы и более того, королевский совет ожидал, что Орллея будет доказывать их надобность. Я сообщу ему эту весть, если меня не пожелают вновь бросить за решетку, как это бывало ранее - короткий кивок и Адриано опустился обратно в кресло, не намереваясь долго в нем задерживаться.
Спустя буквально минуту в зал вошел герцог Гасконии, только вот разбираться с ним Адриано оставил честь для лорда-регента, настоящего лорда-регента, пусть и поприветствовал герцога вместе с остальными.

Отредактировано Adriano Graziani (2017-06-22 18:11:52)

[NIC]Norman de Harcout[/NIC][AVA]http://savepic.ru/14358879.jpg[/AVA]
Совет медленно, но верно превращался в настоящий фарс. Все боялись войны и боялись открыть рот, сказав все, что думают на самом деле. Данная ситуация начала графа Аркура немного веселить. Ему только не нравились слова о том, что граф обязан молчать и ничего не говорить, а молча соглашаться несмотря на любые глупости, на которые будут согласны остальные. Такой порядок вещей не устраивал Нормана. Он приносил присягу королю, а не герцогу и впредь хочет поступать так же. Герцоги меняются, а короли же правят подольше и надежнее их. Не сказать, что Генрих был плохим герцогом в глазах графа Аркура, но все же он опасался, что могут творить за спинами своих графов их герцоги, если приносить им присягу, а не королю. Что мешает герцогам собраться и тайком от всех диктовать свою волю малолетнему, еще совсем юному, королю. Он же еще совсем ребенок. У него нет ума политика и дипломата. Такому королю еще самому учится. Сложившиеся сейчас положение дел гарантирует, что графы знают о том, что происходит в Хельме и имеют свой голос. Не будет ли новая присяга подчинять их герцогу и отдалять от короля? Все это очень сомнительно. Еще больше Норману было не по душе то, что данное предложение было предложено Орллей, а не самим герцогом Хайбрэя. То есть раньше об этом никто не думал, чтобы расширить полномочия герцогов, а сейчас все вдруг резко обеспокоились. Представители мятежного герцогства должны пасть на колени перед королем в молитвенной позе, а не выдвигать условия мира. Мужчине было не выгодно вступать в войну, но его гордость тоже была задета, жаль, что у некоторых в совете ее совсем нет. По логике вещей, если сейчас граф какой-нибудь вдруг резко восстанет против короля, оботрет ноги о честь и законы, а потом захочет перемирия его простят? Нет. Он будет лишен титулов и земель, а его семья опозорена. Тогда почему такое же не должно произойти с герцогом? Что такого в этом титуле чтобы перед ним ползать червем? Никто не может затыкать рот графу если он желает высказать свое мнение. Его пригласили на совет не для того, чтобы он просиживал штаны в удобном креслице и пил вино из резных серебряных чаш. Возродить торговые отношения с Орллей и дипломатические союзы несомненно хорошо, но простить предательство нельзя. Герцога надо привести в столицу, снять с него портки и прилюдно высечь на площади, закидав тухлыми помидорами.
— За предательство должно быть наказание, Ваша Светлость. Единожды придавший снова ступит на дорожку предательства так не в этом году, но в следующем. — подал снова голос граф и внимательно оглядел всех присутствующих. Ему было жалко графа Грациани. Он пытается впрячься в огромную телегу за своего сюзерена, который к тому же оскорбил его дочь своей выходкой. Каковы мотивы этого человека? Зачем ему это все? Ведь по сути герцог отправил его, в случае плохого исхода, на верную смерть. Вероятно Норман чего-то не понимает в людях и их психологии. Как то это все мерзко что ли. Кроме этого граф Аркур понимал, что оба понтифика просто глупые люди, без чести, без веры и совести. Собственно мужчине было все равно до проблем церкви, если бы не его собственный сын мечущиеся между двух огней. Аркур несомненно поддерживал Клета и считал Барончелли выскочкой и фанатиком, но Клет слишком тупой для Святого Престола, раз творит такие непонятные вещи. Наверное все же предложения Орллеи для нее очень выгодны. Захотел герцог посадить другого графа в графство, может и без короля это решить. Выгодно? Выгодно. Особенно теперь с Элширом.
— Давайте подумаем чтобы было бы с графом, если бы он решил отделиться, нарушив свою клятву верности королю. Конечно такой человек был лишен всех титулов, земли и с позором прогнан по улицам города прочь, а то и казнен за бунт. Чем герцог лучше? Почему кто-то должен нести наказание, а кто-то нет? Или у нас закон не для всех, а только для избранных?
Норман всегда был резок в своих словах и меньше всего он не любил, когда его рот затыкали даже косым взглядом. Если граф тут не нужен и его высказывания, то он прямо сейчас поедет в свое графство и наплюет на глобальные проблемы Хельма. Пусть решают их сами, раз они все такие умные о деловитые. "Добровольно вышли" еще большей непонятной отсебятины от графа Грациани Норман не слышал. Вот просто захотели и ушли. А если Гаскония захочет выйти? А если все графства скопом захотят выйти из состава Хельма и жить сами по себе, торгуя с друг другом.
— Что же, раз свое мнение я уже озвучил, пожалуй, выпью вина и немного помолчу, ожидая решения.
Если совет закончится хотя бы до наступления темноты у графа Нормана де Аркура будет возможность, вероятно, поговорить с Генрихом Найтоном о том, что его собственный сын хочет аудиенции герцога.

Отредактировано George de Harcourt (2017-07-01 18:49:24)

От большого количества народу граф начал быстро уставать. Но более не от галдежа их. Не от перекрикивания друг друга. Не от отсутствия элементарного воспитания, вылезающего в такие моменты в наготе неприглядной.  Не от ряби лиц перед глазами. Он уставал чувствуя, что от его слов нет ни толку, ни смысла – его просто не слышат. Каждое выверенное и взвешенное слово, поскольку известно и дураку, граф де Мортен не болтлив попусту – уходило в пустоту. Повисало в болотистой жиже нежелания слушать. С таким упоением выискивали люди в чужих словах то что хотели видеть там, что становилось тошно до физического отвращения. Все эти речи… о чем они? Понимание принципов власти которые обязательно преподавали даже «коневодам» Мортеншира с младых лет – неужели все стало так плохо с образованием знатных домов?  Ему хотелось вскочить и воскликнуть – сколько вам заплатили, чтобы вы забыли основы основ и своими речами предавали своего короля?  Свою веру? Своих отцов?
Как же тошно. Как же тошно. Я будто в гнилостном болоте застрял….
Но вслух он не сказал ничего. Суть его вопроса была просто и требовала ответа в одно предложение. Да или нет – по сути. Но ее проигнорировали. Предпочли вложить в его уста какой то бред, которого он не произносил. Этого де Мортену было достаточно – служить же клоуном он не собирался. Одного примера достаточно чтобы уяснить для себя – его не желают услышать. А коли так – он не будет тратить силы голосовых связок. Де Мортены с самого прибытия в Хайбрэй были честными и верными подданными, охотно откликались едва короне требовалась помощь. И никогда не роптали. Никогда не возносили себя в значимости до небес, но оценивали здраво. Если времена изменились настолько, что честь и  верность стали пустым звуком для аристократии, для короны – пусть так.  Кто он такой чтобы напоминать и учить? Граф Адемар де Мортен отвечает только за себя. И свое графство… оба графства.
Герцог Фосселер. Наконец-то. – одним из первых услышав скрип двери, поскольку не интересовался визгом голосов, он тут же оказался на ногах едва в зал вошел гасконец, перепутать которого с кем либо или не узнать мог лишь слепец или глупец. Высокий рост – выше любого здесь – сразу поднимали в памяти лишь одно имя. Характерный стиль в одежде его подтверждал. И оповещение было не нужно – но лорды так увлекались киданием гадостей друг друга, что просто не сразу обратились к герцогу. – Единственный из тех, кто сейчас способен сказать решающее слово. Хотя я сомневаюсь что еще кто то помнит о том, какой действительно вес имеет этот гасконец.  Ему достаточно одного слова в поддержку Орллее – и кто посмеет перечить? Без поддержки Гасконии война будет тяжела для Хайбрэя. Но пожелай герцог казни для Андреса Найтона и любого другого – кто посмеет противоречить? Отделения Гасконии Хельм не выдержит, король останется без королевства – понимают ли это те, кто должен это королевство для него беречь?  Кеннет осторожен, но прагматичен – и на вас моя надежда, милорд.
Продолжая подпирать голову кулаком, граф снова принял привычный мрачный и меланхоличный вид. Казалось что он слушает выступление, но это было совсем не так – речи эти он пропускал мимо ушей большей частью. Можно сколь угодно громко разглагольствовать с видом мудрец – не станешь ни умнее, ни мудрее.  Но едва не хмыкнул, заслышав как граф призывает не слушать графов…  сказал он это немного иными словами, но де Мортен едва сдержал улыбку в границе лишь приподнявшихся уголков тонких губ. Забавно мыслит ваша голова. Но тень улыбки исчезла так же быстро как появилась. Лицо худое и бледное вновь вернулось к выражению вечной мерзлоты с отсутствием и тени чувств в теряющихся под выступающими надбровными дугами синих глазах, кажущихся в таком положении почти черными.  Он чувствовал себя настолько опустошенным от этого сборища что даже не шевелился, застыв как изваяние. И только на каждой спорной фразе бросал взгляд на Фосселера пытаясь угадать реакцию гасконца. Потерпит ли он тот факт, что кто то посмеет учить его как надлежит поступать? Де Мортен бы не потерпел – ни в ключе возможного предательства.  Но он плохо знает герцога – лишь пару лет и только как закупщика и сюзерена.  Опустив веки, граф распрямил прежде сжатые в кулак пальцы и меланхолично потер ими ноющую переносицу.  Одно для себя он уже решил точно – если угодливость превысит справедливость, никогда больше конница Мортеншира не встанет под знамена Хайбрэя.   Предательства от сюзерена в благодарность за многолетнюю верность Адемар не был готов простить. И пусть это будет ошибкой – но перед предками он предстанет в назначенный час с чистой совестью.

- Прошу снова меня извинить, - едва прозвучала последняя фраза ответствовавшего графа, который, в отличие от некоторых, был знаком Кеннету не по личной сфере, а исключительно через свою сестру, герцог Гасконский поднял руку, обращая к себе внимание, прежде, чем взять слово голоса.  Даже на собраниях и совещаниях, средь равных себе, и средь тех, кто стоял ниже статусом, Фосселер не любил переходить на тона повышенные, находя в этом оскорбительное как ушам слушающих, так и своему собственному речевому аппарату, предпочитая совершенно не менять тональность и тембральности, продолжая вести речь негромко, но четко, мягко, но не терпящее сомнений в том, что решение сие не сиюминутное, и основано на должных выводах.  – Что прерывая порядок сего достопочтенного собрания, милорды, но дозволено ли будет выступить и мне, дабы донести свое видение происходящего, чтобы избавить блистательные умы Хайбрэя, собравшиеся здесь, от необходимости сомневаться касательного моей позиции. – получив от регента разрешение, которое, конечно, можно было считать формальным, однако же, Кеннету нравилось придерживаться этикета ведения заседаний. Поправив полы своего кафтана, сложив руки кончиками слегка растопыренных пальцев напротив линии диафрагмы, герцог, поднявшись с места во весь свой представительный рост, еще раз скользнул взглядом по залу, прежде чем полноправно взял слово по существу.
- Повод, собравший нас всех сегодня здесь, я нахожу печальным, именно так, господа, и прежде, чем этим словом зародится ваше возможное непонимание, вот что я имею в виду -  многие годы наши славные предки, сплотившись плечом к плечу, трудились ради благоденствия королевства, его процветания и благополучия, защищали его от любых врагов, как внешних, милорды, так и внутренних, и свято хранили верность символу, который, прежде всего, был символом не Хельма, но их единства – короне и королю.  Этот символ был светочем для наших предков, ведущим их через тьму бытия, освещая путь на сложных и опасных поворотах жизненных и политических дорог. Герцог Андрес Найтон, которого мои очи чаяли сегодня узреть, но который отсутствует, я уверен, по крайне важным причинам, ибо я все еще склонен верить, что представитель сего славного рода не стал бы злонамеренно оскорблять наше общество,  не только знатный дворянин, но и родственник королевскому дому.  Возможно, я готов винить в сложившейся ситуации разлада меж домама Хельма, что и подразумевал под печалью повода, собравшего нас, не его самого, но прискорбную иронию судьбы, не давшей герцогу Андресу Найтону, увы, постичь все тонкости управления под рукою умелого и опытного наставника, и он оказался обращен к суровому миру один, вынужденный постигать сии науки, во многом, методом проб и ошибок.  Я не вижу в этом ничего слишком возмутительного, всем нам были свойственны на этом пути как оплошности, так и преуспевания, и нет безгрешных, полагаю, почтенная публика согласится со мной. – подтвердив слова свои легким, под углом наклона к диагонали, кивком, герцог не дал достаточной паузы, чтобы кто-то мог встрять и отвлечь его с избранного пути речи, сразу же продолжив. - Я готов признать, что смутное время, порожденное набегами пиратов, войной с Фйелем, последствиями столь нежданной кончины короля и смятениями власти, толкнули доблестного милорда, которого мы знаем еще и как славного воина, на путь скользкий и сомнительный, который, на неровности своей, опасно приблизился к пути, трактуемому как предательство короны, нашего светлого символа.  Я слышу речи о наказании, что ж, в них есть толика толку, каждая ошибка должна понести расплату, однако же, я не вижу нужды в столь сомнительном деле для кардинальных мер, когда наши предки оставили более прагматичные рекомендации на сей случай. Пусть герцог Андрес Найтон остается там, где он есть, и добрыми делами своими покажет впредь, что не имел дурного умысла, готов постичь науку единства и верности в управлении, под помощью благонравных и умелых советников, коих, я думаю, мы сможем сыскать как в Орллее, так и любезною волею милорда регента, прислать в помощь из Хайбрэя, дабы мудрыми советами помогать герцогу двигаться к процветанию нашего общего мира в целом, и прекрасной Орллеи – в частности. В свою же очередь, по старым традициям, в знак глубокого смирения и признания своей ошибки, герцог Андрес Найтон любезно пришлет ко двору свою новообретенную сестру, дабы та смогла постичь лоск и премудрости королевского общества, в качестве придворной дамы и желанной гостьи, а так же, разумеется, каждый граф Орллеи, в знак поддержания мира и инициатив единства, вышлет ко двору по сыну или внуку, дабы те могли оказать честь короне, неся службу, по усмотрению назначенную милордом регентом и советом. – короткий вдох и продолжение. – Услышал я и вопрос о верности короне и положения Элшира. Сие всегда определялось волею короля, но, коли леди Беатриче достигла договоренностей с своим милордом, а Совет и король дали свое благословение на брак ее старшей дочери и сына моего доброго друга, графа Баратеона, полагаю, есть и личная опора моя утверждать для вас, что леди Беатриче, по моему личному приглашению, посетит столицу, ибо я желал бы одарить ее презентом и добрым словом от себя, за стойкость духа, и вольна остаться здесь, коли пожелает, или вернется в свой дом, поддерживать советом замужнюю дочь, тогда как ее старшее дитя с своим супругом по закону Хельма займут полагающее место в Элшире, подарив славному роду наследника, окончательно решат смуту.  Если же судьба окажется к ним прискорбна, и родятся лишь дочери, то, по закону Хельма, право наследования перейдет в дальнейшем, к первому сыну, рожденному в законном браке, к любой из дочерей по старшинству.  Что касается кораблей, то я не виню герцога Андреса Найтона в их уходе, однако же, был глубоко обижен тем, что Орллея согласилась принять перебежчиков у себя. Поэтому, я настаиваю на выдаче мне не только кораблей, но и всей команды, поскольку я не тирант и не садист, я лично разберу дело каждого и распоряжусь наказать по той строгости, которую сочту нужным. Сие решение не оспаривается, ибо я в своем праве, однако, могу гарантировать графу Лореншира, как представителю Орллеи, что смертные казни будут в минимальном количестве и только для тех, кто вопиющим образом нарушил законы верности и чести, и послужил зачинщиком бунта.  Я не сторонник бездумных трат ресурсов, в том числе людских, и всегда стараюсь изыскать справедливое решение. Однако, за нанесение моей чести и достоинству оскорблением принятия бунтовщиков и не выдачи их мне сразу по швартовке кораблей в бухтах Орллеи, я хотел бы, как знак доброй воли и уважения ко мне, увидеть от герцога Орллеи жест, выражающийся, по выбору, либо в компенсации средствами материальными, которые, разумеется, пойдут на помощь окончательному восстановлению Атлантии, как уже упомянул мудро граф Райтлендшира и Дарингшира, либо же сделать мне подарок в виде еще десяти прекрасных кораблей, без команды и снаряжения, ибо я снаряжу их сам, и которые станут залогом и первыми ласточками возвращения свободной торговли меж брегами Гасконии и Орллеи.  На сем я буду готов позабыть о нанесенных обидах моей чести и оставить в прошлом печали и обиды. – короткий поклон, сначала регенту, потом всем присутствующим, - и рад принять Орллею обратно, в крепкие объятья нашего дружного и великого государства на правах, на которых она была сестрою нам на протяжении этих четырехсот лет. Благодарю за внимание, - и опустился на место. Вопрос о увеличении власти герцогов Кеннет благоразумно умолчал, не считая его относящимся к вопросу мира, а потому находя возможным к решению в узком кругу, после более насущных дел.