В чём заключается истинная природа сплетен – кто-нибудь из учёных мужей хоть раз думал об этом? Или же просто отмахивался од подобного рода исследований, словно от нелепого в самой сути своей предложения самостоятельно вынести в отхожее место свой ночной горшок или до блеска отдраить полы в библиотеке вместо того, чтобы склониться над очередным томом? Скорее всего, верно именно второе… а жаль, очень и очень жаль. Потому как понимание пути, который проходит новость, начиная от «никто не должен знать об этом, вы поняли меня?!» до «а вы уже слышали, кто заперт в угловой башне?..» здорово помогло бы сохранению секретности, без которой просто не могут обойтись некоторые события. Такие, к примеру, как прибытие в Бэйлор последних представителей мятежных Невилов, приходящихся графским детям роднёй по матери, а самому графу Баратэону… пожалуй, как изменников не назови, благороднее и чище их помыслы от этого не станут.
Виконт Бэйлоршира, Роланд Баратэон, прекрасно отдавал себе отчёт в истинном положении дел. Несправедливость обвинений, брошенных в лицо отцу дедом из рода Невилов, была для него столь же очевидна, сколь и утверждение, что солнце всегда восходит на востоке, а садится на западе. Кому, как не сыну, догадываться о причинах смерти матери? Разве её память не достаточно свята для Роланда, чтобы, будь отец и впрямь виновен в этом, выгораживать его хотя бы в собственных мыслях, предавая тем самым ту кровь, что течёт по венам Роланда и Норин, что до скончания времён связывет их с Анной Невилл?
Когда тебе лишь на днях исполнилось шестнадцать, некоторые вещи кажутся очевидными, легко укладываясь в чёрно-белый мир, что ещё не насытился полутонами в твоих глазах. Некоторые… но не все, далеко не все. В частности размышлениям на тему, как следует поступить, Роланд предавался почти до самого вечера в то время, как сплетня о пленённых Невилах коснулась его слуха на заре. Две молоденькие служанки столь азартно обсуждали вчерашнее событие, что даже не заметили молодого виконта, спускавшегося к колодцу за водой для умывания. С недавних пор Роланд предпочитал делать это сам, полагая, что чем скорее он научится заботиться о себе самостоятельно, тем скорее сможет покинуть отчий дом ради того, чтобы вступить на путь служения богам. Однако до претворения в жизнь этой мечты было ещё далеко, в то время, как до угловой башни – куда ближе.
Быть может, отец разгневается, если узнает о том, что Роланд нанёс визит своим дяде и тётушке? Но разве они были замешаны в этом конфликте? Боги, ему бы знать хоть немногим больше, но Его Сиятельство весьма преуспел в том, чтобы удержать сына и дочь так далеко от этой войны, как это возможно, а значит и информации для верного ответа Роланду взять неоткуда. Разве что спросить у отца… но пожелай граф поговорить с ним на эту тему – уже давно выкроил бы время. Равно как и на то, чтобы лично запретить Роланду и Норин подыматься в угловую башню. Впрочем, сестру молодой виконт и не намеревался брать с собой. Во всяком случае, на этот раз. Оставалось надеяться, что выговор подействовал на двух сплетниц у колодца и они позаботятся о том, чтобы леди Бэйлор ни о чём не узнала.
До угловой башни – ближе? Интересно, кто сказал такую глупость? Когда ноги налиты свинцов и отказываются повиноваться, даже путь от камина до письменного стола может стать трудным путешествием. Родня? Предатели… В конце конов, никому из Невилов не пришло в голову считаться с детьми леди Анны, так стоит ли цепляться за эти узы вместо того, чтобы обходить злосчастную башню стороной до тех пор, пока её временным обитателям не будет вынесен приговор?
Стоит. Потому как осудить – просто. А вот выслушать и, более того, услышать «обвиняемых», куда сложнее. Но вся сложность предстоящей встречи меркла в сравнении со справедливостью, которой Книга Света учила всякого, кто брал её в руки.
- Я желаю поговорить с… – с пленниками? А может, всё же с гостями (во всяком случае, в диалоге с гвардейцами, преградившими коридор, ведущий к лестнице в башню)? Впрочем, замешательство молодого виконта не продлилось долго, да и голос его не дрогнул, лишь умолк на пару ударов сердца, - с ними. Отойдите, дайте пройти. – Повиновались? Благодарение Создателю, да. Хоть и неуверенно переглянувшись друг с другом, гвардейцы сделали шаг в стороны, освобождая путь. Уверенность, которую вместе с прохладным воздухом из приоткрытого окна вдохнул Роланд, вмиг разомкнула свинцовые оковы… правда, ровно до первого лестничного проёма, где молодому виконту преградили путь другие гвардейцы. Да, глупо было бы думать, что те двое – единственная стража, которую отец приставил к дверям своей… «родни». - Дайте пройти.
- Простите, Ваша Милость, но у нас приказ от самого графа. Никто не должен видится с… ними, – видимо, не только Роланд путался в определении то ли гостей, то ли пленников.
- Неужели Вы полагаете, что я пришёл бы без позволения отца? – Вызов окрасил голос виконта сам собою. Впрочем, и над словами он особенно не размышлял. Подобная ложь, хоть и сорвалась с губ легко и непринуждённо, могла обернуться знатным наказанием, как для виконта, так и для тех, кто в неё поверит, но… когда это ещё будет? - Отойдите, немедленно.
- Но Ваша Милость…
- Я неясно выразился?

Появление Фрэнсиса Медроуза на верхних ступеньках – в точности там, где винтовая лестница делала свой поворот, едва не заставило молодого Баратэона вздрогнуть и отшатнуться. Пришлось дважды напомнить себе о том, что Роланд, вообще-то не дворовый мальчишка, которого может безнаказанно шпынять любой, кто хоть на голову превосходит его в росте, да и право находиться в угловой башне у него, в общем-то, есть. Право, не отменённое прямым запретом отца, который… а вот тут виконт Бэйлоршира всё ж таки не удержался от того, чтобы вскинуть глаза на пустоту, маячившую за плечом у Медроуза, отчётливо дорисовав в своём воображении высокую фигуру отца, с хмурой сосредоточенностью вопрошающую, а какого, собственно, чёрта понадобилось здесь его наследнику? Ему что, больше нечем заняться?..
К счастью воображение осталось всего-навсего воображением, и Роланд довольно быстро сумел взять себя в руки, возвращая на собственную физиономию решимость, под знамёнами которой он, собственно, и преодолел первый лестничный пролёт. Подручный отца вовсе не пришит к нему нитками, значит, и ожидать его появления было глупо. Пусть бы виконт уже и успел привыкнуть к тому, что Фрэнсис Медроуз неизменной тенью ошивался в непосредственной близости от графа Бэйлоршира всякий раз (ну или по меньшей мере со второго на третий), как наследнику выпадала оказия случайно столкнуться с Его Сиятельством в коридоре, ведущем к рабочему кабинету последнего.
Фрэнсис Медроуз. Не то, чтобы у Роланда были причины (как реальные, так и надуманные), чтобы относиться к барону с подозрением или неприязнью, однако опасение всё ж таки присутствовало в их небогатых на общее прошлое поверхностных отношениях. С одной стороны роль Медроуза была проста и понятна – личная гвардия Его Сиятельства, но с другой… Виконт Бэйлоршира уже около двух лет украдкой интересовался делами семьи (пусть бы примерно в это самое время в душе юноши и зародились первые ростки его нынешнего намерения посвятить свою жизнь служению Отцу-Создателю и Святой Церкви) у тех, кто долгие годы служил ей верой и правдой, и успел составить собственное мнение обо всех подручных отца за исключением его – барона Фрэнсиса Медроуза.
«Его Милость занимается… поручениями особого рода, - говаривал старый мастер над оружием Жан Тревиль, приступивший к своим обязанностям ещё в бытность Эдварада Баратэона виконтом, словно бы невзначай отводя взор и понижая голос, - об остальном лучше Вам расспросить Вашего батюшку, лорд Роланд». Расспросить батюшку? Ну конечно, так он и ответит! Можно подумать, Роланд не пытался последовать этому совету ещё до того, как тот прозвучал! Пытался и не раз, но всякий раз получал в ответ «Позже поговорим».
Иными словами, напротив виконта Бэйлоршира сейчас стоял не только человек, но и знак вопроса довольно таки внушительных размеров. И этот самый человек-знак недвусмысленно преграждал Роланду путь, и не думая уступать молодому Баратэону ни ступеньки.
«…Ваш отец запретил кому-либо посещать пленников. Вы не сможете к ним подняться».
«Вот, значит, как? Что ж, а это мы ещё посмотрим».
Упрямо выпятив подбородок, Роланд с вызовом взглянул на барона. Первой мыслью было применить к Его Милости трюк, который сработал со стражниками – сделать вид, будто бы граф Баратэон в курсе намерений своего наследника – однако Роланд с сожалением отмёл её почти сразу же. Во-первых, об отцовских запретах Медроуз имеет представление определённо не через посредников, а во-вторых… интуицию, сколь бы призрачным аргументом она не была, тоже не след сбрасывать со счетов. Что ж, пойдём иным путём.
- Я осведомлён о причинах запрета, Ваша Милость, – уверенно, главное – говорить уверенно, чтобы у собеседника не возникло и мысли о том, что молодой виконт  ни сном, ни духом не только о причинах, но и о запрете как таковом. Чего мелочиться, он и о Невилах-то узнал лишь по чистой случайности!.. К счастью, ни одно из этих утверждений немедленному опровержению не подлежало, что не могло не вдохновить Роланда Баратэона на продолжение. - Однако со мной Вам нечего их опасаться. Надеюсь, Вы понимаете, что я последний человек, который помог бы сбежать пленникам моего отца, оскорбившим его столь гнусными обвинениями? Равно как и причинить какой-либо вред родне моей матери я не посмею. Если желаете, оставьте это у себя на время нашего разговора, – отработанным жестом Роланд расстегнул ножны с кинжалом, который носил у пояса с тех самых пор, как отец подарил его на пятнадцатые именины, и протянул оружие Медроузу. - Я хочу просто поговорить с ними, после чего уйду и, даю Вам своё слово, никто не узнает о моём визите.
Знак вопроса или же нет, но пока что у Роланда не было причин не доверять «особого рода» барону, а значит, и у того их быть не должно. Странная логика? Возможно, да вот только в распоряжении виконта Бэйлорширского, воспитанного на рыцарских представлениях о чести, щедро приправленных Книгой Света, другой попросту не было.

Медроуз не шелохнулся. Непроницаемая маска на безучастном лице даже не дрогнула, хоть немного обнажая истинные эмоции, какими бы те не оказались. Видят боги, Роланд был готов и к акту дружелюбия в ответ на свою откровенность, и к оттенку пренебрежения, вызванного, как могло показаться, заискиванием молодого виконта, и к чему-то третьему, сочетающему в себе оттенки первого и второго причудливой и несколько неряшливой кляксой. В первом случае его мнение о Фрэнсисе Медроузе легко склонило бы чашу весов к уважению (к счастью для себя самого Роланд Баратэон привык судить о людях по их поступкам, а вовсе не по положению в обществе, заведомо отделяющему «правых» от «виноватых»), во втором… ну, мало ли на свете самодуров, цепляющихся за любую власть, какая только перепадёт им в руки? Пожалуй, виконт стерпел бы и это (во всяком случае, на первый раз, сделав себе в памяти зарубку на будущее), но отсутствие хоть каких-либо эмоций… милостивые боги, а такое вообще бывает?
Взять, к примеру, самого Роланда и то, насколько отчётливо изменило его черты недоумение, вызванное категоричностью барона Медроуза: брови сошлись на переносице, губы сжались в тонкую упрямую линию, а глаза… пожалуй, даже окажись Медроуз глухим на оба уха и слегка ушибленным на голову, он и тогда с лёгкостью прочёл бы немой вопрос, писанный крупными – словно для детей, едва приступивших к постижению грамоты – буквами «Но почему?!».
Роланд не был подвержен гордыне, дающей ему советы ставить себя превыше отцовских запретов, вот только одно дело, когда запрет этот ты получаешь напрямую (и тут уж ничего не поделаешь: либо подчиниться, либо попытаться поспорить, а подчиниться после), а совсем другое, когда вот так вот: без вариантов и даже призрачного шанса этот запрет оспорить… Иными словами, молодой виконт Бэйлоршира не покинул «поле боя» из упрямства – чистого и незамутнённого, словно алмаз, играющий с солнцем.
Впрочем, с алмазами так не обращаются. Да и с виконтами, пусть бы они и не были испорчены гордыней, тоже. Уши Роланда вспыхнули, а пальцы с силой сжались на рукояти. Не то, чтобы он собирался ударить, но надо же было во что-то вложить свой гнев, а вместе с ним и чувство смущение, перемешанное с чувством стыда?.. Словно бы юный Баратэон совершил нечто дурное, а мудрый наставник вместо того, чтобы взяться за розги и как следует отходить ими графскую задницу, с воистину монашеским терпением разъясняет ошибку… Вот только какую, к чертям ошибку?! Где, скажите на милость, Роланд был не прав?! И за что, ради всего святого, его отчитывает этот «особого рода барон»?!
- Я не сделал ничего дурного, чтобы волноваться о молчании гвардейцев или намеренно искать его, – как можно более холодно отчеканил он, с вызовом, подогреваемым плохо сдерживаемым гневом, - так что пусть хоть весь Бэйлоршир оповестят о моём приходе, хоть лично Его Сиятельство – всё равно! – Забавная оговорка вышла, однако в запале виконт её даже не заметил. Пожалуй, будь Роланд сейчас в состоянии рассуждать здраво, ему следовало бы как следует поразмыслить совсем над другим несоответствием: не смотря на то, что ещё четверть часа тому назад «секретность миссии» и впрямь занимала мысли виконта, как первоочередная задача, сейчас он совершенно искренне готов был растрепать о сути этой самой «миссии» всему континенту. Из чувства противоречия? Пожалуй, что так. Идиотский порыв. И совершенно недопустимый к тому же. - Или же Вы можете сделать это сами, – чуть заметная усмешка искривила губы: неужто и впрямь бросится доносить? А если бросится, то когда и в какой манере? - Что до запретов моего отца – я не играю с ними. Никогда не играл и не намереваюсь начинать впредь. – Обида столь явно отразилась в голосе, что раздосадованный ею Роланд едва не вспыхнул целиком (вслед за уже пунцовыми ушами), сжимая кулаки с такой силой, что занемели пальцы. - Но в мире существует достаточно вещей, которые этим  запретам не подчиняются. В частности – моё право увидеться с роднёй матери и посмотреть им в глаза, дабы понять, что ими двигало, когда они распространяли свои гнусные сплетни относительно обстоятельств её смерти! Вы намерены мне помешать, Ваша Милость? Не советую. Просто отойдите в сторону и дайте мне пройти… а потом можете доставить к графу в цепях или запереть в соседних с Невилами покоях, дожидаясь особых указаний на мой счёт.
К концу своей пылкой речи Роланд взял себя в руки, и свои требования изложил вполне ровным, хоть и звенящим от напряжения голосом, а вот предложенные барону варианты… кажется, здесь он перегнул палку. Но не отступать же теперь, поджав хвост, словно нашкодивший щенок при виде возмездия в виде кухонного полотенца! Вопрос «что делать, если Его Милость по-простому спустит молодого виконта с лестницы?» промелькнул где-то на задворках сознания, но так и не пробился на передний план. Страха не было. Ни перед болью, ни перед унижением. В конце концов, чтобы спустить Роланда с лестницы, это надо ещё постараться. Без сопротивления Его Милость точно никуда лететь не намерен. И превосходящий опыт возможного противника вовсе не является поводом от этого «поединка» бежать. Чужой опыт – он вообще отличный учитель, даже если и склонен оставлять синяки в процессе обучения. Синяки как на теле, так и на самолюбии.

Каким образом невозмутимость одного человека действует на другого? Отрезвляет, снисходительно подавая пример? Или же, напротив, выводит из себя вернее самого гнусного оскорбления, брошенного в лицо турнирной перчаткой? По-разному бывает. Невозмутимость наставников Роланда всегда успокаивала, позволяя уязвлённому самолюбию не крутиться вокруг уже совершённой ошибки, переживая её в новых красках, а следовать дальше, накрепко запомнив урок, дабы учителям (в том числе и самой жизни, что, как известно, не упускает случая поучительствовать) не пришлось повторять его вновь. Невозмутимость священнослужителей вызывала греховную зависть и жгучее желание подражать ей, невольно копируя в разговоре и улыбку одними лишь уголками губ, и плавность речей, и взгляд без тени осуждения и надменного превосходства. Невозмутимость лорда Медроуза… виконту Бэйлоршира потребовалось сделать глубокий вдох и на мгновение даже прикрыть глаза, дабы насладиться, а после отогнать прочь видение, в котором его кулак рассекает скулу барона. Умом Роланд понимал, что Медроуз не сделал ничего, дабы заслужить подобную агрессию, вот только когда это ум поспевает за кулаками? Пожалуй, у него даже получилось бы – противник виконта никак не ожидал нападения, а значит, вряд ли успел бы среагировать на него, но что потом? Прорываться с боем, выкрикивая угрозы или оскорбления? А кому? Своим или… своим?
С шумом вытолкнув воздух из лёгких, Роланд сделал шаг назад (ещё дюйм, и он наверняка оступился бы, позабавив гвардейцев полётом с лестницы и окружив сие событие столь грандиозными слухами, что потом от стыда хоть из покоев своих не выходи года этак три-четыре), по-прежнему упрямо взирая на Фрэнсиса. Допустим, у него получилось бы. Вот только стоят ли таких усилий временные обитатели угловой башни? Ради чего виконт Бэйлоршира столь упорно прорывается к ним?
Чтобы посмотреть в глаза. Просто посмотреть – этого хватит. И опять-таки: кому? А как быть, если увиденное не оправдает неясных ожиданий? Пожалуй, ему как раз хватит времени, чтобы поразмыслить над этим, пока… впрочем, Фрэнсиса Медроуза это уже не касается. Пускай хоть под дверью торчит, хоть по лестнице туда-сюда вышагивает, раздобыв в оружейной алебарду – кто сказал, будто в угловую башню ведёт только один ход?
«Если вы так хотите пройти наверх, я сопровожу вас к графу».
- Не стоит, – новый план уже созрел в голове, посему улыбнуться вышло легко и непринуждённо. Скорее всего, Роланд даже почувствует вину и потребность принести извинения за свою несдержанность… но уже после того, как попадёт-таки в запертые покои в обход их неумолимого стража. - Я помню дорогу, лорд Медроуз, благодарю Вас. – Кивнув на прощание, словно бы барон был не преградой, а его добрым приятелем, виконт Бэйлоршира развернулся и зашагал вниз, на каждой ступеньке напоминая себе о том, что спешить ему некуда, а марш-бросок с прыжками через несколько ступеней и вовсе выставит его на посмешище… если не вызовет кое у кого ненужных вопросов.
И всё же, кто сказал, будто в угловую башню ведёт только один ход?..

…С наступлением сумерек многое видится по-другому. Все дневные проблемы либо уже решены, либо отложены до завтра. Жизнь графского замка сосредотачивается в районе кухни, где уже поспевает ужин как для господ, так и для прислуги (и ещё не ясно, кому он покажется вкуснее). А сад, в котором так любят гулять леди из рода Баратэонов в окружении компаньонок, пустеет, наполняясь прохладой, берущей верх над звуками и ароматами. Даже деревья смотрятся совсем иначе, а уж кусты и тем паче. Взять, к примеру, сирень, вымахавшую в человеческий рост, ещё когда младшие Баратэоны были детьми. Будучи совсем крошкой, Норин Баратэон боялась их, заверяя брата, что там водятся чудовища, и в непритворном ужасе зажимала ладошками рот, когда Роланд отважно лез в самую гущу монстров (и кустов), чтобы отломить для неё ветку сирени. Теперь леди Бэйлоршира уже не боится… хотя, она вполне могла бы припомнить свои детские страхи, окажись здесь нынешним вечером и увидя, как в кустах сирени возится некто невидимый глазу. Причём не просто возится, но и вздыхает, словно особо флегматичная жертва, которую неведомый монстр уже пробует на зуб.
- Эээ… милорд, а может не стоит? – В очередной раз вздохнул самый раскидистый куст, роняя крохотные цветы в изумрудно-зелёную траву, вымахавшую до колена.
- Стоит, – соседний с ним куст – ближе прочих подобравшийся к внутренним стенам замка – был неумолим и решителен. А ещё раздражён, что позволяло сделать следующие выводы: либо спор шёл уже не по первому кругу, либо жертва попалась такая, что приличному монстру стыдно и в рот брать – свои же засмеют. Но не выплёвывать же теперь?..
- А если поймают? – Унылый куст и не думал сдаваться, дрожа больше по привычке, чем из-за реального страха.
- Не поймают. А если и так – тебе-то чего бояться?
- Так ведь спросят! А потом высекут.
- Не высекут. Наврёшь что-нибудь. Можно подумать, тебе это впервой! – Ветви сирени раздались в стороны, являя сумеркам взъерошенную шевелюру будущего графа Бэйлоршира.
- А если…
- Да что б тебя, Жак! Не поймают. Не спросят. Не докажут. Не высекут. И на ужин ты явишься вовремя. Всё? Или я ещё что-то упустил?
- Да, – второй куст последовал примеру первого, являя Роланду веснушчатую физиономию недоеденной жертвы неведомых монстров, которой выпал жребий помочь Его Милости претворить в жизнь один весьма дерзкий план. Ну, или же говоря простым языком – постоять на стрёме. - А если ты упадёшь?
- Не упаду, – слегка опешил виконт. То ли сама мысль о подобном завершении плана показалась ему нелепой, то ли внимание к своей персоне, что в девяти случаях из десяти волновала прайдоху Жака определённо меньше собственной, тронуло. - Всё, иди. – Корзинка с едой, которую Роланд предусмотрительно держал поближе к себе, дабы напарник не сожрал её вместе с содержимым, перекочевала из рук в руки. - Отвлеки стражу, проследи, чтобы не смотрели вверх, а после ступай на кухню, как ни в чём не бывало. Понял?
- Понял. А если…
- Жак!!!
- Да понял я, понял. Но если свалишься и свернёшь себе шею – не говори потом, что я не предупреждал.
Справедливости ради, опасность «свалиться и свернуть шею» в плане виконта Бэйлоршира имелась, но какая-то блеклая и незначительная в сравнении с тем, что он мог бы получить в случае успеха. Соседствующую с угловой башню, в которой располагалась библиотека, поколениями собираемая предками Роланда, охраняли не так тщательно, как ту, которую виконт пытался взять штурмом не далее, чем сегодня днём. Да что там, её вообще не охраняли – один гвардеец со скучающим видом, ошивающийся поблизости, не в счёт. И за Роландом следом он не пойдёт, уважая вполне нормальное желание виконта немного почитать в тишине и уединении, коротая время до ужина. Ведь зачем же ещё ходят в библиотеку? Уж точно не для того, чтобы выбраться в окно, влезть на крышу, а после прогуляться по перемычке шириной в четыре дюйма, соединяющей библиотечную башню с башней угловой…
…Глянув во двор и удостоверившись, что гвардейцы, охраняющие эту часть замка, заняты ужином и Жаковой болтовнёй, Роланд осторожно ступил на карниз. Теперь вниз лучше не смотреть. А то ведь так не долго «свалиться и…». Нет, вот об этом лучше не думать. Вообще.
Пять ярдов пути показались Роланду вечностью. Дважды выщербленное непогодой дерево под ногами едва не подвело его, отказав в многолетней прочности. Но боги и родовое упрямство, множащееся с каждым новым поколением, помогли удержать равновесие… правда на крышу угловой башни Роланд спрыгнул уже весь мокрый от пота и ещё какое-то время выравнивал дыхание, утирая рукавом лицо.
Вторая часть плана далась не в пример легче (главное, не думать о том, что возвращаться придётся по той же балке): закрепив принесённую с собой верёвку на крыше, и как следует проверив её на прочность, молодой виконт Бэйлоршира скользнул вниз. Если он верно понял, на каком именно уровне содержат пленников, одно из их окон будет вторым снизу по его правую руку. Покои на самом верхнем уровне угловой башни обычно предназначались для слуг, приставленных к гостям. Наверняка сейчас они необитаемы.

Всё должно было получиться, причём получиться без сучка и задоринки, коль скоро самая опасная часть плана осталась позади. Роланд намеревался спуститься к пленникам, влезть в окно (как именно отреагирует временный хозяин окна на деликатно стучащегося в стекло виконта, Роланд старался не думать, потому как… в общем, старался не думать и всё тут), а после беседы (её суть молодой виконт Бэйлоршира так же представлял себе весьма расплывчато, полагая разобраться на месте) покинуть угловую башню тем же путём, каким и проник внутрь. Соблазн постучаться в дверь изнутри и смиренно попросить стражу его выпустить, был, безусловно, велик, равно как и желание полюбоваться на вытянувшуюся физиономию барона по особым поручениям, вот только в таком случае разговора с отцом ему бы точно не избежать. Не Медроузу, а Роланду. И это разговор он представлял себе ещё менее ясно, чем с Невиллами. Всё должно было получиться, и…
…Не получилось.
«Не бойтесь и спускайтесь так же, как спускались».
Услышав этот язвительный голос, Роланд едва не взвыл и не выпустил верёвку, дабы вцепиться в волосы, в которые он запускал руки в минуты волнения и раздражения. Справедливости ради стоит заметить, что возможная язвительность вполне могла померещиться застигнутому врасплох виконту, однако на Медроуза, взирающего на него из окна, Роланд глядел, как рой рассерженных пчёл на медведя, что бесцеремонно наложил лапу на их улей, игнорируя присутствие хозяев. Или же на верёвку, что в данном конкретном случае было ещё хуже.
- Здесь не так высоко, чтобы собирать меня по частям, – огрызнулся Роланд, поудобнее перехватывая верёвку. - Так что ни ему, ни Вам не придётся особо напрягаться.
Сдаваться Его Милость намерен не был – это даже не обсуждалось, поэтому лишь с тоской поглядел вниз. До вожделенного окна оставалось всего ничего. Не принеси нелёгка Медроуза, всё бы получилось, как нельзя лучше. Ну а теперь? Что делать теперь? Лезть в окно к барону, дабы потом краснеть перед отцом, к которому Медроуз не преминёт его доставить всё с тем же невозмутимым выражением лица и доносом? Исключено. Пусть даже Роланд и впрямь свалится вниз, переломав себе всё, что только можно. Впрочем, до этого не дойдёт. Во-первых, виконт достаточно крепок, чтобы удержаться на верёвке довольно долгое время (при условии не думать о том, как и кем он будет выглядеть в глазах случайных наблюдателей, которые хоть и не ходят толпами у подножия угловой башни, но, повинуясь закону подлости, как раз сейчас могут начать). А во-вторых, барон просто не позволит, чтобы наследник Бэйлоршира свернул себе шею. Пусть по собственной неосмотрительности и дерзости, но всё ж таки на его глазах, и косвенно, даже при его попустительстве. Хм… а ведь верно! Ну, как верно? Очень даже притянуто за уши, но почему бы не воспользоваться? Тем более, когда никакие другие варианты в голову не идут. Наверное, все их сдувает ветром, который на высоте ощущается совсем иначе, чем внизу. Поёжившись, Роланд поудобнее перехватил верёвку, уповая на то, что барон по особым поручениям (наплевав что на субординацию, что на последствия) всё же не решит за неё подёргать, словно за ветку яблони со спелым плодом, который, подобно виконту, никак не желает падать ему в руки.
- Говорите спускаться, Ваша Милость? А что, если я не намерен этого делать? Отсюда открывается отличный вид на нашу столицу – всё прямо как на ладони. Вам надо как-нибудь обязательно взглянуть самому. – То, что вид с верёвки и из окна открывался более, чем просто одинаковый, Роланд проигнорировал намеренно. Злость на Фрэнсиса Медроуза, который уже дважды за сегодняшний день ломал его планы, словно сук об колено, брала своё. - Кстати, а Вы-то что тут делаете? Насколько я помню, этот этаж угловой башни используется ещё реже, чем… тот, другой. Не боитесь вляпаться в паутину или ещё во что? – По правде сказать, подобный страх куда больше подходил юной девочке, нежели взрослому мужчине, но… злость виконта Бэйлоршира требовала компании. - А ещё моя сестра верит в то, что здесь водятся приведения. Скажите, Вы в это верите? Пусть не сейчас, но раньше. Как знать, может я – плод Вашего воображения, наваждение, которое преследует Вас по замку, желая сущей безделицы – встретиться с роднёй моей матери! Просто встретиться и просто поговорить! – Руки понемногу начинали неметь, но Роланд лишь крепче вцепился в верёвку. Сейчас он и впрямь был настроен скорее упасть, нежели сдаться. - Ну так что, Ваша Милость, похож я на призрака? – Отец-Создатель, что за чушь он несёт? Какие призраки? Причём тут эти сказки?! Впрочем, злость и глухое раздражение – верный соратник, стоящий за её плечом – редко бывают замечены в одной компании со здравым смыслом, так с чего сейчас они должны сделать исключение?.. Покосившись вниз, туда, где верёвка пряталась за подоконником, Роланд решил было попытаться высвободить её ногой, вот только порыв ветра вынудил виконта стиснуть зубы и прильнуть к башне, слегка поумерив свой пыл. - Отпустите верёвку, барон. В это окно я не полезу, уж будьте уверены. Да и обратно – тоже. Так что всё просто: либо Вы позволяете мне добраться до нужного окна, а после делаете всё, что Вашей душе будет угодно, – после того, как откроет дверь, которую Роланд постарается споро подпереть стулом… Зачем, коль скоро нужных вопросов у него всё ещё не было? Хороший вопрос. Только слишком сложный для того, кто болтается на верёвке, рискуя выпустить её из рук скорее, чем думалось, - либо рано или поздно я свалюсь вниз. Оно того стоит? – Улучив момент, когда ветер стих, Роланд собрался с силами и поднялся на несколько ярдов выше. Теперь-то барон по особым поручениям его уж точно не достанет. Разве что в сапог вцепится и повиснет на нём… на пару мгновений, пока хозяин сапога не полетит вниз.
«Я уступил Вам на лестнице. Здесь и сейчас будет по-моему».

Не смотря на то, что Роланд Баратэон был довольно крепок и силён (с поправкой на относительно юный возраст), долго болтаться на верёвке начинало быть ему в тягость. О невозможности переменить положение тела, немели ноги, на которые, собственно, вес этого самого тела и приходился. Да и руки, в которые впивалась верёвка, едва ощутимо, но уже ныли, требуя продолжить путь (хоть вверх, а хоть вниз – рукам вообще не принципиально), а в следующий раз перед подобным мероприятием запастись не только верёвкой, но и мозгами. Ну, или же хоть перчатками, если мозги «на дело» брать опасно. Глядишь, выпадут и разобьются о землю, навсегда лишая виконта Бэйлоршира возможности поумнеть…
Слушая выкрутасы внутреннего голоса, Роланд едва не выл в голос вполне себе обычный, болтаясь на верёвке, словно отменный окорок, любовно вывешенный мясником в самом холодном углу. Однако всё лучше, чем слушать этого, с позволения сказать, лорда по особым, мать его, поручениям! Если бы кому-то довелось сейчас заглянуть в мысли Его Милости, наверняка немало бы удивился, прослышав однажды, что с таким вот «смирением» Роланд вообще рассчитывает вступить на путь служения святой церкви... Впрочем, чтобы вступить хоть на какой-нибудь путь, следовало более-менее достойно завершить этот. Ну, или хотя бы сделать это не на земле. Потому как Медроуз прав, высоты тут и вправду хватит, чтобы… Нет, ну что за мерзавец?! Ещё и издевается!
- А Вы и историей увлекаетесь, Ваша Милость?.. – Огрызнулся Роланд, стараясь выдать напряжённую дрожь в голосе за насмешку. С чего он вообще взялся злить человека, в чьей воле было без затей вытолкнуть его из окна (и никто ничего после не доказал бы – всё «расследование» споткнётся о причинц, по которой виконт Бэйлоршира вообще оказался на клятой верёвке за окнами угловой башни), молодой Баратэон даже себе не взялся бы объяснить. Скорее всего, это нежелание проигрывать (любой ценой, ведь известно же, что не только у кошек, но и у молодости девять жизней) в самой своей категоричной форме вылезло на первый план, с упрямством барана испепеляя Медроуза взглядом. Но вот беда – испепелялся барон из рук вон плохо, лишь глядел на виконта с плохо скрываемым пренебрежением… что распаляло Роланда ещё сильнее, пусть бы даже это самое пренебрежение с равной долей вероятности могло оказаться всего лишь плодом его воображения. - Ваша разносторонность не перестаёт меня удивлять! Кстати, раз уж мы с Вами так доверительно общаемся, – «…каждый по свою сторону подоконника…» - может, расскажете о себе ещё что-нибудь интересное? К примеру, о Вашей безусловной преданности моему отцу мне уже известно. Но ведь не она одна входит в Ваши обязанности? – Вот, кстати, и впрямь интересный вопрос. Роланду давно уже было любопытно, что подразумевается под «особыми поручениями», о которых не спешил распространяться Его Сиятельство, охотно посвящая наследника в управленческие тонкости. Шпионаж? Дознания? Что-то откровеннозловещее? Или, напротив, невинное – вроде доставки любовных писем тщательно скрываемой ото всех фаворитке? Впрочем, почтовый голубь из Фрэнсиса Медроуза всё равно, что… любая другая птица – из самого Роланда Баратэона. Неудачное сравнение, учитывая, что руки ноют вполне себе ощутимо.
Меж тем, барон продолжал изгаляться. Сперва подивился маршруту, затем повторил своё любимое «нет», украсив его новой вариацией, а после великодушно соблаговолил оставить Роланда в покое, пусть бы и за окном, заявив, что это – его наказание… стоп, что? Наказание? Да ещё и подходящее? А не много ли Его Милость на себя берёт?!
Роланд никогда не задирал нос даже перед слугами. Надменность, как таковую, вообще исключили из воспитания молодого виконта, но тут в него словно бес вселился. Кажется, так говорят о поступках необдуманных, нелогичных, а то и откровенно абсурдных?..
- Догадайтесь, куда Вы можете засунуть себе этот виноград, барон, – сквозь зубы прошипел Баратэон, пользуясь тем, что противник удалился вглубь комнаты, и перемещаясь чуть ниже. Пусть думает, что победил, пусть… главное, чтоб предавался сему неосмотрительному (и, по мнению Роланда, весьма поспешному) занятию подальше от окна. И от верёвки.
Делая вид, будто виконт его не волнует, Фрэнсис Медроуз ел виноград, только что не причмокивая от удовольствия. Что ж, значит стоит ответить ему тем же, а именно – сделать вид, что барон победил, и спуститься ещё ниже. Настолько, что левая нога нащупала подоконник. Пользуясь секундной передышкой, Роланд искоса взглянул на Медроуза, мол, что б ты подавился, конечно, но видишь – твоя взяла… после чего резко выбросил вниз руку и вытянул верёвку в окно.
Пожалуй, дерзкий план его милости сработал бы идеально – барон отошёл довольно далеко (если это понятие вообще применимо к небольшой комнате, в которой и находились они с виноградом) и разве что в невообразимом зверином прыжке успел бы вернуться к окну, дабы ухватить Роланда за шиворот, словно нашкодившего щенка…
…Вот только усталость не обмануть кратковременной передышкой. Сердце пропустило удар, а руки вновь сжались на верёвке, сдирая ладони в кровь, лишь спустя пару мгновений, подарив Роланду Баратэону где-то с ярд-полтора свободного падения. В окне, напротив которого повис виконт-бунтарь, с трудом подавив инстинктивное желание вцепиться в верёвку ещё и зубами, истошно завизжала женщина, вслед за чем «ожила» и вся угловая башня, за считанные мгновения наполняясь звуками голосов и шагов. Да уж, кажется, пообщаться с роднёй у него и на сей раз не выйдет… Значит сейчас остаётся лишь отдышаться и ползти себе вверх, изо всех сил делая вид, что всё идёт по плану, каким бы диким, бредовым и безрассудным он бы не казался.
А на физиономию Медроуза всё же взглянуть будет интересно… даже не смотря на риск получить тарелкой из-под винограда по физиономии собственной.

Сволочь. Да простит Создатель, какая же он сволочь! Вместе со всеми его тайнами и увлечениями, среди которых наверняка значится откручивать головы птицам и потрошить их живьём. Боль в разодранных ладонях ослепляла Роланда злостью, а насмешка на губах Медроуза множила эту злость, хотя, казалось бы, куда уж больше? Пожалуй, если бы не боль по всему телу, вызванная усталостью от долго болтания на верёвке, что не давала забыть о том, где он, собственно, находится, Роланд охотно выбросил бы вперёд руку, чтобы съездить по довольной физиономии барона… и в преисподнюю все последствия. Боль. Порой она даётся человеку во благо, сдерживая иные эмоции и побуждения, когда разум по каким-то причинам отказывается контролировать их самостоятельно.
К слову, о разуме. Пожалуй, уж ему-то следовало проявить хоть какую-то благодарность, когда рука Медроуза за шиворот втащила Роланда внутрь, без малого спасая виконту если не жизнь, то здоровье (обязанность разума, к слову, а уж никак не барона), вот только… кажется, разум остался на крыше. Роланд намеренно не захватил его на вылазку, дабы не утяжелять свой план.
От осознания собственного провала хотелось выть в голос. А ещё – сцепиться со «спасителем» и «отблагодарить» его кулаками, ведь если бы не Фрэнсис Медроуз, барон по особым, что б его, поручениям, этого унижения не случилось бы. Пожалуй, сейчас, уже оказавшись внутри и подымаясь на ноги, пока Медроуз был занят верёвкой (оборвалась? Отец-Создатель, но как?! Неужели перетёрлась об острую черепицу, лишь чудом выдержав все его кульбиты?..) Роланд предпочёл бы сверзиться вниз. Только сейчас до него начало доходить, что объяснений не избежать. И не с бароном, а с графом. Наказание? В преисподнюю его. Уж чего-чего, а наказаний Роланд не боялся. Куда страшнее будет взглянуть в глаза. И задержать взгляд ровно настолько, чтобы заметить разочарование.
Юности свойственно совершать ошибки. И свойственно не испытывать восторга, когда приходится за них отвечать. Особенно, если ничего дурного ты не совершил. Ну, разве что поогрызался слегка, но… нет, извинений Его Милость уж точно не дождётся!
Когда Медроуз обернулся к нему, Роланд уже успел принять вертикальное положение и даже одёрнуть камзол, до боли закусив губу, чтобы не вскрикнуть от грубого касания ткани к свежим ранам на ладонях, о которых юный виконт уже успел позабыть, ослеплённый болью иного характера. Приближающегося барона встретил вызов в глазах и упрямо вздёрнутый подбородок. Даже если с него живьём будут кожу сдирать, Роланд ни за что не признает ошибки (пусть бы даже вину и придётся), а значит…
…Оплеуха, которой обожгло щёку, получилась на диво звонкой. Голова Роланда, меньше всего ожидавшего подобного обращения, дёрнулась в сторону, и унижение с новой силой обожгло виконта. Да так, что боли от удара он не почувствовал. Да что там – даже с силой сжал кулаки, не предавая внимания каплям крови, упавшим пол. Разве физическая боль может идти в сравнение с болью душевной, продолжающей жечь аккурат в месте удара?
- Что это было, лорд Медроуз? – С неожиданной для себя холодностью поинтересовался Роланд, делая шаг вперёд и замирая напротив барона. - Увлечение или обязанность?
Заявлять о том, что Медроуз не имел права его бить, виконт не собирался. Глупее этого было бы только разреветься и упасть на пол, колотя по нему ногами и во весь голос зовя на помощь. Мужчина должен отвечать за свои поступки, этим он и отличается от женщины. И отвечать с максимальным достоинством, во сколько бы это ему не обошлось.
- Ну а дальше что будет? Оттаскаете меня за уши или отконвоируете к отцу? Полагаю, Вы сами пожелаете рассказать ему о… произошедшем, – слегка замявшись, окончил Роланд, бросив красноречивый взгляд за окно. - Желаете, чтобы я при этом присутствовал, или я должен буду ожидать за дверью?
Но что бы там не запланировал барон, ответить он не успел – дверь за спиной Медроуза распахнулась без стука, гулко ударившись об стену. Похоже, один из двоих гвардейцев, замерших на пороге, бесхитростно открыл её с ноги.
- Лорд Медроуз, там… Виконт, что Вы тут делаете? Эээ… простите. Ваша Милость, там с пленниками не ладно. Леди Невилл утверждает, что видела кого-то в окне. Мы осмотрели комнаты и даже проверили снаружи – никого нет. Наверное, ей показалось, но я всё же решил доложить Вам. И в самом-то деле, не с неба ведь этот некто… – взгляд гвардейца, чьи губы уже дрогнули было в усмешке, вдруг остановился на верёвке, педантично смотанной Медроузом, - спустился… – растерянно закончил он, переводя взгляд с барона на виконта и обратно. Его напарник, то ли разглядев композицию раньше, то ли просто что-то почуяв, уже скрылся на лестнице, а гвардеец всё ещё торчал в проёме, дожидаясь ответа на самый лучший вопрос нынешнего вечера. - А что происходит?
«И в самом деле, Ваша Милость, что?»
Боль вдруг навалилась на Роланда с новой силой, призвав в помощники нечеловеческую усталость, и теперь он, разжав кулаки, с глубокомысленным видом изучал содранные ладони. Создатель, похоже, завтрашнюю тренировку придётся пропустить, чего с Роландом не случалось уже года три, а то и три с половиной к ряду.