Неожиданный визит графа Лореншира и ещё более неожиданная беседа долго не желали укладываться в голове Генриха. Он вертел диалог и так, и этак, менял местами реплики, вычёркивал слова, добавляя на их место новые, и… всё равно не мог ответить на главный вопрос: зачем. Зачем Его Сиятельство явился в эту камеру для высокородных пленных? Просто для того, чтобы позлорадствовать вволю, а тема для разговора – этакий щит, из-за которого весьма удобно предаваться сему занятию? Что ж, если так, значит Грациани весьма умело укрыл истинную причину за вымышленной, хоть и запомнился Найтону куда более эмоциональным и несдержанным по их прошлой встрече в Хайбрэе. Или теперь «прошлой» следует считать тот скомороший совет, который Его Светлость устроил, дабы повеселить своих вассалов? Чёрт, ещё один вопрос! А Генрих ведь ещё с предыдущим не разобрался…
…К слову, это ему так и не удалось. За обедом, к которому вчерашний лорд-регент Хльма не притронулся (не из опасения, что чья-то рука щедро сыпанула туда яду, но только лишь потому, что аппетит занял полагающееся ему место – подле надежды на мир, которую один глупец приволок с собой аж в Авели, умудрившись не потерять по дороге ни её, ни собственную голову… хотя, последнее лишь вопрос времени) последовал ужин, чья судьба в итоге до боли напомнила судьбу его предшественника. До боли? Проклятие, а что, если в еде всё же был яд, а Генрих – вот уж точно глупец – проигнорировал этот шанс?
Впрочем, какой, к демонам, шанс? Смерть от яда – дурная смерть. Если Андресу нужна его голова – пускай сам зачитает приговор (глаза в глаза и никак иначе – во всяком случае, Генрих поступил бы именно так, окажись он на месте своего больше не брата), а то и возьмёт в руки топор палача. Видят боги, Генрих не станет устраивать ещё одно представление, падая на колени и выпрашивая пощады. Он даже не станет пытаться прихватить никого с собой. К чему это? Разве позволив безумию овладеть собой, он перестанет быть мертвецом? Уйти достойно – единственное, что осталось. И крохотная в сравнении с прежней надежда на то, что Андрес позволит ему это.
Расстегнув дублет, Генрих вознамерился было оставить его на стуле, но что-то отвлекло его внимание, и в итоге дублет оказался забыт. Не раздеваясь, Генрих упал на постель, зацепившись взглядом за свод балдахина. Сон не шёл, равно как и понимание того, как он допустил подобный промах, однако спать Найтон и без того не собирался. Пусть он уже почти мёртв, но пока с ним остаются воспоминания, разве можно тратить время на что-то иное? Совсем скоро вчерашний лорд-регент отоспится вволю, ну а пока…
…Увы, сон, как и смерть, не спрашивает позволения и является тогда, когда ему вздумается. И из этого плена Генрих вынырнул неожиданно. Ещё миг тому назад он был уверен, что не спал, перебирая особенно счастливые дни в своей памяти, а открыл глаза уже в темноте, разрываемой чьими-то тихими шагами и потрескиванием свечи в то мгновение, когда она неохотно делится пламенем с ещё не разожжённой товаркой, - звук, неразличимый ухом, но дорисованный воображением. В гостевых покоях кто-то был и этот кто-то явился в час, когда ночь укрыла Авелли плотным, непроницаемым покрывалом из тьмы, не разбавленной даже прорехами-звёздами.
Всё ещё не до конца отдавая себе отчёт в том, что вообще происходит, Генрих рывком сел на постели, машинально запуская пятерню в спутавшиеся волосы, дабы хоть немного привести их в порядок. Пожалуй, закономерно было бы ожидать от него мысли об убийцах, отправленных ночью, однако подобное ни на миг не закралось во всклокоченную ото сна голову. Андрес ни за что не опустился бы столь низко: даже если больше они и не были братьями, прошлое всё равно имело власть над обоими. Должно было иметь – в конце концов, Найтон перебирал в уме воспоминания, а не фантазии. И Андрес в этих воспоминаниях тоже был.
К слову, об Андресе. Герцог Орллеи присутствовал не только в воспоминаниях, но и в гостевых покоях собственного палаццо, куда был заточён Генрих. Именно он зажигал одну свечу за другой, постепенно разгоняя мрак, воцарившийся в комнате. А вот за окнами он как будто бы только сгущался. Ну и что с того? Ещё будучи лордом-регентом, силящемся удержать в руках королевство, Генрих полагал, что в первую очередь необходимо решить проблемы внутри, не отвлекаясь на те, что снаружи. Прав ли он был? Прав – Найтон и теперь был убеждён в этом, даже не взирая на результат, ограничивший его мир одной лишь комнатой и отнявший всех, кого он любил и ещё мог бы полюбить..
«Извини, что разбудил».
Тихий голос Андреса окончательно развеял подозрения в том, что Генрих продолжает спать, а воспоминания в его голове причудливым образом переплелись со сном, меняя местами желаемое и действительное. Снам простительно, а вот реальности… чёрт, чего ещё от неё ожидать? Вина, которое Андрес разлил по бокалам? Нет уж, вчерашний лорд-регент и без того не мог сейчас похвалиться ясным умом. А он ему понадобится, ведь не просто же так Андрес явился среди ночи? Или ему просто нужно с кем-то выпить?
«Можешь считать Чарльза непогрешимым, а моё стремление отделить запад от Хельма результатом моих непомерных амбиций, это твоё право».
- Тебе лучше, чем кому бы то ни было, должно быть известно, что уж я-то никогда не находился в плену у иллюзий, едва речь заходила о Чарльзе, – воспользовавшись короткой паузой в монологе кузена, Генрих беззастенчиво встрял в неё несколько хриплым ото сна голосом. Все правила и весь этикет, что порой сковывал младшего сына короля Генриха своими цепями, остались внизу, в зале для совещаний. - Я не одобрял большинства его решений и даже смерть Чарльза не заставила меня переменить мнение, но… кем бы я был, если бы не только отдал имя брата на растерзание твоих лордов, но и первым бы вцепился в него зубами? Скажи, Андрес, ты сохранил бы хоть каплю уважения ко мне, поступи я подобным образом? А они приобрели бы? Потому что я – нет. Чарльз совершил много ошибок, одной из которых, если не главной, было пренебрежение пиратской угрозой во имя костров инквизиции, однако он умер… и да упокоится с миром. Я прибыл в Авелли не для того, чтобы искать виноватых, но затем, чтобы перелистнуть страницу и продолжить историю с чистого листа. Или же твоим лордам непременно нужно было отыскать виноватого, пусть бы и кости его уже год, как покоятся в земле? - «А заодно и уверить себя в том, что уж они-то правы и непогрешимы – единственные среди всех прочих смертных. Гордость делает нас теми, кто мы есть, но гордыня разрушает до основания. Отец, как же прав ты был, когда велел мне не забывать этих слов…»
Однако из воспоминаний, куда Генрих чуть было не погрузился вновь, позабыв о своём ночном госте, его едва ли не за шкирку, словно нашкодившего щенка, вырвали следующие слова Андреса. «Даже присягнув Эдуарду…»? Неужто после всего, что Пацци устроил на утреннем совете, это возможно? Если Его Светлость вздумал шутить… ну а что, если нет? Кем станет Генрих, если отмахнётся от надежды, что всё ещё упрямо цеплялась за жизнь где-то глубоко внутри, только лишь потому, что уже и сам настроился умирать? Чёрт, вот уж что всегда можно успеть сделать!..
- В силе, – без колебаний ответил Генрих, пока Андрес подбирал слово взамен его аресту. «Конфуз»? Что ж, пусть будет так. - Я никогда не делил Хельм на Хайбрэй, Орллею и Гасконию, и не собираюсь делать этого впредь, дабы был повод осыпать тебя и твоих лордов упрёками. Интересы Орллеи точно так же являются интересами Хельма, как и интересы юго-востока. Мне было бы достаточно, чтобы лорд-канцлер это понимал. Беспрекословное подчинение эта должность никогда не подразумевала, иначе какой в ней толк? – Помимо подчинения, должность не подразумевала ещё и ошибок, самую серьёзную из которых совершил тот, кто занимает пост по сей день. По злому умыслу или же по неведенью, но именно Эдварда Девантри следует благодарить за церковный раскол не меньше, чем Барончелли. Если бы не арест Перуччио, у Клета был бы шанс не допустить этой проблемы.
К слову о проблемах. Как оказалось, их с лихвой хватало у всех Найтонов. В том числе у того, что пил сейчас из своего кубка в то время, как предназначенный для Генриха одиноко замер на краю стола. Поднявшись с кровати, Найтон в несколько шагов преодолел расстояние, разделявшее их, и оседлал один из стульев, устроив руки, которые теперь сжимали узорчатый кубок, на его спинке. Дурацкая привычка, с которой Генрих так и не сумел совладать, даже превратившись из мальчишки в мужчину. Или же он так им и остался и злосчастный стул тому подтверждение?..
Известие об обручении Андреса с девицей Уорчестеров немало удивило Генриха и он даже не потрудился этого скрыть. К чему лицемерить, когда все посторонние уже смотрят десятый сон в покоях, отведённых им Его Светлостью? Лишь одно смущало герцога Хайбрэй, и это «одно» вовсе не распространялось на его участие в расторжении брака кузена. В этом он готов был посодействовать Андресу, раз уж тот счёл подобный шаг необходимым. В конце концов, всем приходится порой принимать непростые решения ради тех, кого любишь. А в то, что герцог Орллеи любил свою мёртвую и воскресшую герцогиню сомневаться не приходилось, иначе брак с Марией Уорчестер не был бы окутан им тайной во имя брака другого, но ничуть не более выгодного, если вспомнить ветви генеалогических древ старейших семейств Орллеи, тесно переплетающиеся друг с другом.
- Ты говоришь о признании брака недействительным. Значит ли это, что леди Грациани воскреснет из мёртвых? – Вопрос окрасился наивными красками, однако Генрих не раскаялся в том, что облёк его в слова. С одной стороны известие о чудесном спасении леди Грациани могло так и остаться в клетке, собранной руками тех, кто хотел защитить её, пусть бы и навсегда вычеркнув из списков живущих. Лукреция Грациани погибла на Белой Свадьбе, а женщина с новым именем и новой судьбой продолжала бы жить… не женой, но любовницей, на редкие встречи с которой мог бы надеяться Андрес Найтон, деля постель с той, кем пожертвовать не в пример легче. Но у монеты две стороны, и другая окрашена кровью… той самой, в которой и Генрих запачкал руки. Не на самом деле, однако по обвинению, прозвучавшему не позднее, чем утром сегодняшнего (или уже вчерашнего?..) дня. И что делать с этим? Отмахнуться, словно от назойливой мухи?.. Не выйдет, учитывая, сколько «мух» погибло в Борромео не на время, а навсегда. - Если так, я готов убедить Его Святейшество Клета в необходимости подобного решения. - «Если Его Святейшество станет меня слушать после той свиньи, что подложил нам с ним добрый дядюшка Эдвард». Собственная репутация так и осталась лежать в кровавой луже у его ног. В конце концов, один человек значит куда меньше целого королевства, даже если волею богов и ныне покойного короля это королевство и оказалось в его руках. Генрих смирился с этой истиной в тот самый миг, как усмирил свою собственную гордыню, подчас нашёптывающую ему такое, от чего волосы на затылке подымались дыбом.
Но упоминание двух пап не могло ограничиться лишь контекстом о признании брака недействительным.
«…мы можем призвать обоих пап к вселенскому собору, на котором сами же церковники и решат, кто из них достойнее, имеет ли смысл вводить предлагаемые Барончелли реформы и каким образом будет проведено объединение церкви».
В ответ на это предложение Генрих только лишь кивнул, пригубив вино. На самом деле, добавить к сказанному было нечего. Простое и в некотором смысле даже изящное решение ставило Клета и лже-папу Пия (даже в мыслях Генрих не мог примириться с тем, что именно Великий Инквизитор объявил себя наместником богов на земле, испытывая при упоминании его имени лишь глухое раздражение, как и всякий, чьи планы разбиваются о закрытую дверь) в равные условия. Настолько равные, насколько это вообще могло быть, учитывая, что натворили они оба
«Насчёт Элшира…»
Кубок с вином предательски дрогнул в пальцах Генриха. Многострадальное графство! Сколько оно уже пережило и сколько ещё предстоит пережить за свой выбор стороны. Все опасения подтвердились, стоило только Андресу произнести имя лорда-наместника, которого он выбрал для Элшира.
- Пэрайд? Он утопит земли леди Вентури в крови ещё до того, как этот самый наследник успеет хотя бы созреть в утробе матери. – Стоит ли полагать, что Андрес рассчитывает на потомство сбежавшей с балморийцем Джульетты Романо? Если девица решилась на подобный поступок, можно предположить, что она успела не только влюбиться, чем регулярно грешат все юные особы, но и забеременеть, покрыв позором свой дом. Бастарды в Хельме не были такой уж редкостью, какой их хотелось видеть чопорным лордам, кичащимся своей благопристойностью на каждом углу, но если мужчине внебрачное дитя ещё прощалось (не все бастарды становились в последствии герцогами, но все они могли рассчитывать на участие в своей судьбе со стороны отца, если тому, конечно, было абсолютно не всё равно, кого наделять своим семенем), женщина, принадлежащая знатному роду, не могла и помыслить о том, чтобы родить вне брака. И уж конечно её дитя не могло считаться наследником чего бы то ни было. Или же Орллее следует ожидать ещё одно чудесное воскрешение, сопровождаемое скорой свадьбой и ещё более скорыми родами? Нет, многовато чудес для одного края. Даже у лже-папы Пия не хватит наглости, дабы присвоить их все себе. Значит, остаётся Елизавета Романо. Та, кто находится сейчас под покровительством леди Ларно, как и её младшая сестра. - Неужели во всей Орллее не осталось достойных людей, которые могли бы с честью принять эту должность вместо того, чтобы посвятить себя мести всем и каждому, кто недостаточно низко им поклонился? Уж прости, но такое ничтожество, как Пэрайд, недостойно называться не то, что наместником, но и просто лордом. Не станешь же ты утверждать, что его дурной нрав, который барон продемонстрировал в Элшире, является исключением из правил, сообразно которым он ведёт себя в иные дни… и с иными собеседниками? – Не станет. А если и попытается, то солжёт. Генрих Найтон не сказал и не сделал ничего, дабы спровоцировать барона на акт пренебрежения элементарными правилами, по которым живёт их мир. Лорд-регент даже войска в Элшир не ввёл, чем мог бы вызвать такую агрессию. Нет, кто угодно, но не Пэрайд. Пока он жив, этот пёс не приблизится к столице Элшира ни на милю, иначе грош цена всем обещаниям, которые Генрих дал леди Вентури, говоря о том, чтобы защитить её земли. Пэрайд – не защита. Пэрайд это лишь гибель и разрушение. Не во имя чего-то, а просто потому, что он получит в руки столь желанный кусок власти, даже малая толика которой уже испортила его донельзя. - Иными словами, я не намереваюсь вмешиваться во внутренние дела Орллеи, но и наказывать графиню самодуром… я просто не могу этому не возразить. Прошу тебя, назови другое имя – я и слова не скажу против. Но Пэрайд… ты ведь и сам понимаешь, он будет мстить. Не мне, коль скоро руки у него коротковаты, но леди Вентури, ставшей свидетельницей его унижения. Подобные ему люди напрочь лишены благородства и никогда не прощают обид – ни реальных, ни вымышленных.
Остальные слова герцога Орллеи не нашли возражений, хоть Генрих и продолжал задаваться вопросом: а не снятся ли они ему заодно с Андресом? Единственным способом подтвердить или опровергнуть это предположение виделся вопрос, который тот не преминул задать своему гостю.
- Я не забираю обратно ни одно из соглашений, оговоренных нами в Элшире и подтверждённых тобою теперь, но… могу я знать, что на самом деле заставило тебя передумать? Только лишь опасения за жизнь леди Грациани или есть что-то ещё? Я приехал в Авелли за вторым шансом для Хельма, а вовсе не за капитуляцией запада, и был искренен в своих словах о том, что не намерен разбирать степень вины и невиновности каждого по обе стороны нынешних границ… - «…так будь же и ты со мной честным. Война? Всё верно, она не пощадит и победителя. Именно поэтому она не нужна мне в принципе, а вот тебе… как надолго не нужна война тебе? И что последует за этим?»
