- Опять подглядываешь? – на соседском балконе появилась хорошенькая донельзя Карлотта. Она расправила парус белой простыни и склонилась, чтобы укрепить влажную ткань на веревке. Взору предстал её бюст. Пышный, аппетитный, туго стянутый накрахмаленной рубахой. Николло усмехнулся и вновь занырнул в блокнот. Утро начиналось чудесно.

Он сидел на покатой черепичной крыше. Вместе с ним на высоту забрался и добродушный рассвет, но залезть-залез, а спуститься боялся и теперь просто светил и смотрел на город. Просыпаясь, тот раскрывал глаза-ставни, потягивался руками-улицами и здоровался сонно. «Вишни, спелые вишни!». «Выдеру гнилой зуб, больно не будет, а если будет, то и зуба уже не будет!». «Пошел отсюда, пьянь, заведение закрывается!».

Рядом ворковали голуби. Те, кажется, привыкли к миролюбивому прищельцу и доверчиво топтались у самых ног. Порой мужчина выуживал из кармана горсть хлебных крошек и подкидывал так высоко, как мог. Стая взмывала. Белым, розовым, серебристым… Трепетали крылья, скрипел уголь по пергаменту. Cмелой линией живописец начертил изгиб крыла – лопаточную кость, лучевую, пряжку, затем фаланги… Опушил их перьями. Получилось весьма удачно. Но стоило подумать об этом, на набросок плюхнулась теплая лепешка:

- Ммм… Люблю, когда заказчик объективен к моему творчеству. – ему нравилось работать здесь. Не просто на высоте - «над». Над суетностью города, вдали от бытовых дрязг – он задолжал бакалейщику на неделю вперед, и от заказчиков с их приказами поторопиться. Говорят, о человеке можно судить по тому, в чем он находит наслаждение. Николло получал удовольствие от скрупулезной работы, а ещё от ветра и утреннего солнца. Самый любимый свет художников.

- Вы к кому? К господину де Ланца? Нет его. Даже не стучите, говорю, нет его. - изобретатель невольно прислушался. Зычный голос принадлежал гадалке Агате – золотая женщина! Уже не раз отваживала от мастерской назойливых посетителей. Надо будет принести её любимых маков…

- Не знаю, когда вернется, ещё до зари ушел. Стойте, красавица, давайте я лучше Вам погадаю? – прорицательница подмигнула и перетасовала карты - засаленные настолько, что из них можно было сварить суп.

- Про любовь, про суженного - всё расскажу. - из любопытства де Ланца свесился с карниза. Ракурс был необычный: гостья состояла из круглого купола юбки и рыжей макушки. А ещё ленты, белые развевающиеся змейки… Стоп. Это же Лукреция Грациани! Зачем она пришла? Передать известие графа? Проходила мимо? Что-то случилось? Вопросы сыпались, как из мешка. С минуту художник напряженно наблюдал за миниатюрной фигурой. Но уловив, что девушка вот-вот уйдет, вдруг решился. Схватил блокнот, рванул на себя белоснежной лист. Раздался звук: «трататата!». Сложил бумажное полотно вдвое, подогнул края, ещё, ещё, разровнял линии ногтем. Вышла крохотная птичка – вроде того голубя. Инженер отвел руку назад и с небольшим усилием подтолкнул птенца в первый полёт. По мягкой спирали опустился он прямо в руки рыжеволосой посетительницы:

- Миледи? Отсчитайте третий столбец от двери, пятый кирпич снизу, пошатайте немного, найдете ключ. Если не боитесь, поднимайтесь. Милая Агата, а я говорил, что Вас люблю? – мужчина расплылся в ослепительной улыбке и послал уже далеко немолодой "стражнице" - воздушный поцелуй.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-03-23 14:26:22)

«Синьор!». Она до сих пор зовет его синьором. Николло перехватил хрупкую ручку леди, и крепко сжал её, чтобы девушка обрела равновесие. Лишь затем позволил себе улыбнуться. Мог ли грезить простой мальчишка, который полжизни провозился на крестьянском дворе, что однажды благородная дама назовёт его как-то кроме «эй, ты!».   

- В сотый раз прошу, обращайтесь ко мне по имени. – они познакомились пару месяцев назад. Де Ланца реставрировал полотно, изображающее семейное древо Грациани, а маленькая рыжеволосая фея порхала вокруг: «а почему вы пишите левой рукой?», «а хотите я расскажу о тех, чьи образы на картине?», «ах, как бы чудесно было сбежать от охраны!». Лукреция пленила его своей непосредственностью. А спустя неделю, как ни в чем не бывало, стала заглядывать в мастерскую… Видимо, над стражей она всё-таки учинила расправу.

- Вы угадали, я, действительно, прячусь. - мужчина устроил даму на наиболее надежном выступе крыши и всыпал в ладони горсть хлебных крошек. На случай, если той вздумается покормить голубей.

- От знатных господ, думающих, что я цирковая обезьянка... Они прослышали о некоторых изобретениях и теперь являются ко мне, крича с порога: «Николло, удиви!», - в кармане нашлось пара грецких орехов, и инженер стал в шутку жонглировать ими:

- Один попросил установить в палаццо спрятанное в стене «ухо», чтобы подслушивать, что о нём говорят слуги, другой описывал трубу с эдакими чудными линзами - хотел повсюду следить за своей благоверной... Но Вы же пришли не за этим, правда? Наверняка у Вашей Милости имеется веский повод прервать мои труды… Быть может, даже дело государственной важности! – карие глаза взглянули серьезно. Они будто испытывали девушку, просвечивали насквозь. Пауза, и вдруг Николло расхохотался.

- Я, конечно, шучу. Не сердитесь. - странное дело! Черты лица, видимые вплотную, притом при ослепительном утреннем свете чаще всего теряют свое очарование. Становятся прозаичнее. Но сейчас этого не случилось. На мужчину, по-прежнему, смотрело прелестное создание. Эти яркие веснушки на шелке щёк. Нимб рыжих, сияющих кос. В голове де Ланца уже смешивал охру с красным, желтым, чтобы воспроизвести чудный медный цвет… Художник потянулся за блокнотом и, положив на колени, развернул так, чтобы Лукреции было видно:

- Нет, сейчас я пишу не пейзажи, миледи. Пытаюсь изучать анатомическое строение крыла. Смотрите, видите вот эти большие перья у самого края? Я их называю «маховые», потому что они разрезают воздух, когда птица взлетает… Торговцы на рынке даже укорачивают их, чтобы быть уверенным, что товар точно не упорхнет. А вот эти перья… - Николло указал на пушистые островки:

- Нужны, чтобы крыло не пропускало воздух, дабы птица могла парить… Более того, недавно я препарировал одну малиновку, оказывается часть костей у них – полые. Это облегчает общий вес скелета! И поэтому птицам ничего не стоит подня… - изобретатель осекся. В порыве вдохновения, зажегшись собственным открытием, он забыл, что говорит крамольные вещи. Притом, совершенно неподходящим ушам. Мало того, что перед ним – неискушенная девушка. Так ещё и дочь графа, набожная петерианка. Мужчина побледнел:

- Я забылся, миледи. Такие вещи, конечно, шокируют. И, кажется, теперь у Вас есть все основания отправить меня на костёр... - будто в насмешку солнце засияло ярче, рыжие локоны Лукреции взметнулись по ветру языками пламени.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-03-28 00:03:28)

Кажется, признайся он, что загнал самого черта в мастерскую, чтобы посмотреть, как устроены его витиеватые рога, Лукреция всё равно будет смеяться! И даже подбирать художнику кисти, мол, поторопитесь, мастер, пишите, пишите… Николло взглянул на девочку, вдруг уткнувшуюся в мужское плечо. И удивленно улыбнулся. В голове мелькнуло видение: а что если это беззаботное создание станет его? Он будет просыпаться с зарей, любоваться золотыми локонами, рассыпанными по белизне простыни, и целовать её в висок – осторожно, чтобы не разбудить… А она станет приносить с рынка свежие фрукты и, разрезав персик на ломтики, дразнить его, зная, что он не может перехватить её испачканными в краске руками… В какой-то другой жизни, простой, не спутанной иерархической паутиной, всё это было бы возможно. Но не в этой, увы, нет....

Де Ланца захлопнул блокнот и положил его рядом с собой на скат крыши. Ветер стал ласково трепать страницы и играть с ними в какую-то только ему ведомую игру.

- А вы наблюдательны, леди. И раз уж дата моей казни отсрочена, я расскажу Вам. – задумчивый взгляд в перламутрово-серую акварель городских шпилей, фронтонов, васильковую гладь над ними:

- Я верю в то, что однажды люди будут летать. Кто-то скажет, что если бы человеку было суждено это, Природа наделила бы его крыльями. Но я отвечу: ведь мироздание дало людям ум, а тот может представить себе что угодно… А всё, что можно вообразить, можно и создать. - отчего-то изобретатель стал говорить тише, он как будто делился сокровенной тайной, убаюкивал гостью ритмом голоса. Меж тем отчетливо чувствовал ту по-странному невесомую тяжесть, с которой голова Лукреции покоилась на его плече. Так бывает, когда сосредотачиваешь внимание только на одном физическом ощущении. И Николло не хотел спугнуть его. Что-то незнакомое, лёгкое щекотало в груди. Ведь раньше с женщинами всё было проще. От первого заинтересованного взгляда, брошенного как бы ненароком, до последнего вдоха побежденной или победительницы. А здесь…

- Вы слышали историю про парня, который полетел к солнцу на восковых крыльях? К сожалению, от жара они истаяли, и храбрец погиб, разбившись… Поэтому когда я создам какую-либо конструкцию, прежде испытаю её сам. И вот если выживу, - Николло снова засмеялся и посмотрел на собеседницу, вернее получилось, что на узор кос, который тем самым обжигающим солнцем был выплетен на макушке:

- Тогда и возьму Вас с собой. – ветер задул в спину, обдавая приятной прохладой. Но засмотревшись на юную особу, художник не заметил, как блокнот, подталкиваемый тем же порывом, вдруг скользнул вниз, ударился о край кровли и россыпью белого разлетелся вокруг. Рисунки, чертежи – как такая же стая закружились, затрепетали крыльями, часть осела на соседней крыше, часть устремилась вниз.

Де Ланца вздрогнул, пальцы резко сжались в кулак, побелели костяшки, но художник не двинулся с места. Он не посмел рассеять магию момента, разочаровать.

- Ну вот… Вы когда-нибудь видели снег в июне, леди? Боюсь, нам придется полепить снежки.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-04-10 02:56:52)

Время словно замедлилось. Или нет… но в его мироощущении точно что-то изменилось. Видимо потому, что художник старался впитать взглядом каждое мгновение, образ, черту, жест. Вот леди вскочила, мазнув шелковыми юбками по его коленям, вот побежала по крыше, ловко перескакивая черепичные волны. Привстала на носочки, силясь поймать кружащийся пергамент. Обернулась. Каскад лент разлетелся веером… Однозначно следовало сказать: «осторожнее!», пресечь опасную игру, но Николло стоял, как чурбан. Неподвижно. Залюбовавшись.

До момента, когда беспечная ножка ступила на самый край карниза…

- Лукреция! – только и успел крикнуть. Де Ланца рванул вперед, протянул руку, - пальцы схватили лишь воздух. Девушка спрыгнула. С такой-то высоты. Она же разбилась! Сердце дрогнуло, словно коса нашла на камень. Мужчина глянул вниз, глаза заметались растерянно. Но там была просто улица, тот же сонный покой. Гадалка всё сидела, раскладывая на коленях карты, осёл понуро тянул телегу с сеном, возница натягивал на нос шляпу, спасаясь от солнца... Ни намека на страшное происшествие.

- Не понимаю… - пробормотал изобретатель. Брови нахмурились, жестко очерченная складка пролегла на переносице. Но краем глаза художник уже заметил – рыжую макушку, вынырнувшую из стога. Леди умудрилась спрыгнуть в повозку. Камень, тот самый, что в груди, бухнул вниз, облегченно, но с гулким «уххх».

- Лукреция… – на сей раз за благородным именем последовал поток отборной брани, Николло не церемонился, кляня беспечную девчонку на чем свет стоит. Это же надо додуматься! Где её инстинкты самосохранения? Зачем творить такое просто ради забавы? И что бы с ним стало, произойди самое ужасное? Ноги быстро пересчитывали ступеньки лестницы, дверь распахнулась, с грохотом налетев на смежную стену.

Вокруг было людно. Николло расталкивал плечами прохожих, лавируя и не упуская из вида одно единственное яркое пятно. Но вдруг споткнулся. Яростно уставился вниз. Там, в пыли, рядом с полосой, остановленной колесом телеги, лежала туфелька. Её! Без сомнения. Потеряла в «полете». Мужчина подобрал несуразный предмет. И, почему-то при виде него, злость начала испаряться. Так бывает, когда тебя миновало нечто жуткое, ты спасся чудом и потому тянет смеяться… Хохотать, как безумному. В третий раз художник выкрикнул «Лукреция!» и нагнал взбалмошную леди.

- Я больше никогда не пущу Вас на порог своей мастерской. Не заговорю с Вами и не покажу ни одного наброска. Я попрошу лорда Грациани усилить надзор и приставить к Вам десяток гвардейцев. – голос был суров, строг, резок.

- Чем Вы думали? Могли разбиться, покалечиться. Я бы себе не простил! Я уже себе не прощаю. Ведь всё произошедшее – моя вина. – инженер даже не замечал, что в руках девушка держит кипу его чертежей - тех самых, драгоценных, над которыми он так трясся.

- Как… Как Вы это проделали? И что у Вас за вид… - цепкий взгляд выхватил ступню, перепачканную в пыли, примятое платье, небольшое пятно крови на ткани. Боги, да она поранилась! Видимо, приземление было жестким. На сей раз без единого слова мужчина приблизился и, приобняв, подхватил леди на руки. Сейчас ему было плевать на условности. На зевак, с удивлением уставившихся на странную парочку. Де Ланца бережно прижал девушку к груди, опасаясь, что той опять вздумается куда-то упорхнуть.

Мастерская была загромождена стеллажами. На них приборы – по астрономии, физики, механике. Рычаги, пружины, стержни, поршни, лопасти. Другие детали – железные, стеклянные, медные, стальные. Все они, словно лапы гигантского монстра, топорщились с разных сторон, переплетались, охраняли святилище изобретателя. Пришпиленные висели на стенах чертежи, блестел в углу агрегат с огромными линзами. Странное дело, сам художник не путался в своем беспорядке, с легкостью двигался, выискивал нужное. Все эти кучи чудаковатых предметов были каким-то сложно организованным хаосом, но организованным.

- Вот, - мужчина принес медную плошку с водой и чистый отрез ткани. В зубах у него была зажата ещё какая-то склянка. Сам де Ланца давно привык к мелким порезам и ожогам. Когда конструируешь что-то, без травм не обойтись. А потому всегда держал при себе настойку бархатцев:

- Нужно обеззаразить. – но Николло замешкался. Не будет же он, право, приподнимать леди юбки, чтобы осмотреть рану? Потому передав девушке всё необходимое, художник отвернулся.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-04-23 01:13:58)

Женщине очень легко сделать из мужчины – дурака. Даже из умного мужчины – дурака. Лукреция попросила Николло помочь с повязкой, но когда художник обернулся, было ясно, что повязка там не нужна. А если всё же представить, что такую небольшую ранку стоило перетягивать бинтом, леди с её ловкими руками вполне бы справилась сама. Так чего именно хотела от него эта девушка? Де Ланца боялся понимать. Но понимал.

Конечно, в возрасте Лукреции, с её красотой и лёгкостью так и тянет на приключения. Тем более, если ты родился в Орллее. Краю чувственности, где узкие переулки влекут столкнуться плечами, а солнечные жаркие дни, нет-нет, да и заставляют обнажиться чуть больше, чем следовало бы. Рыжеволосой прелестнице хотелось поиграть в запретные чувства. У местных дам это в крови – они созданы, чтобы пленять и расцветают куда больше, если перед ними преклоняются. Мог ли Николло винить за эту юную леди? Ни в коем случае. Но он чувствовал последним остолопом, веря, будто девочка приходила сюда ради его изобретений, о которых он так старательно распинался. А ей просто был нужен глоток свободы! Человек, который не верит в слово «нельзя».

Наверное, подруги Лукреции уже вовсю делились с ней своими романтическими переживаниями. Пока невинными, но всё-таки жаждущими. Многие благородные леди, которых встречал де Ланца, лет с двенадцати-четырнадцати благоволили поклонникам. Невольно мужчина почувствовал неясный укол ревности. Увивается ли такой страдалец за дочерью графа? Хотя лорд Грациани, наверняка, уже всё решил. И присмотрел своей любимице прекрасную партию.

- Позвольте, я сам. – Николло послушно склонился и стал намеренно усердно поправлять повязку, будто бы о её насущности не могло быть и речи. Он решил не портить девичью шалость своим благоразумием. Ткань легла поверх ранки, и художник улыбнулся. Сколько таких разбитых коленок он видел! Память услужливо нарисовала картины из детства. Он вспомнил крестьянских девчонок, которые носились с ним по полям, нисколько не заботясь, что юбка взметнется чуть выше. Вспомнил, как они лазали по деревьям за яблоками и обдирали кожу об кору. Только там – в беззаботной юности – они лечили её простым подорожником, лекарственный листом, который, послюнявив, шлепали на коленку. Ох уж, эти голые коленки!

- Ну вот, - мужчина отстранился и придирчиво взглянул на проделанную работу. Даже в такой мелочи, он бы не потерпел недобросовестности.

- Правда, кое-чего не хватает. – на этих словах де Ланца исчез за одним из стеллажей, и вернулся уже вооруженный кистью и ещё одним загадочным пузырьком.

- Будет немного щекотно, - сначала кисть лизнула жидкость из склянки, а затем заскользила по ножке барышни, чуть пониже колена. Раствор быстро сох и оставлял после себя темно-рыжие линии, художник изобразил на коже солнце. Взглянув на Лукрецию очень серьезно, мужчина торжественно произнес:

- А теперь, леди, Вы обязаны сообщить, какие ещё безумства у Вас на уме. Я должен быть к ним готов. – то, что «безумства» непременно будут, инженер не сомневался. Чего ещё ожидать от этого непоседливого бесенка?

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-04-27 17:05:21)

Девушка нарисовала на его руке звезду. Пятиконечную. Пентаграмму, острыми краями лучей то ли разрезавшую, то ли соединившую линии ладони. Гадалка Агата, - именно та, что они встретила на улице, - однажды заглянула в пересечение этих черт: «да, Николло, вижу, погубит тебя прихоть женщины». Стал ли художник от того более осторожен? Смеетесь? Конечно, нет. Но мысленно мужчина теперь всякий раз спрашивал: «а может, эта та самая?». И нырял в чувства, будто в последний раз.

Лукреция, как никто, подходила под предсказание. Юная, согревающая, словно майское утро, она не могла оставить равнодушной. Но ведь её отец - граф, к тому же, его покровитель… Что сказал бы Грациани, узнай, какими именно открытиями сейчас занимается изобретатель? Мужчина даже прокашлялся, представив. «Ты будешь гнить в подвалах, гниииить!».

- А Вы знаете, леди, что звезда - один из древнейших оберегов человечества? В книгах пишут, что каждый при рождении имеет свой огонек на небе, который умирает вместе с ним… А ещё это знак самого человека. Ведь в его фигуре тоже как бы пять конечностей: голова, две руки, две ноги… Некоторые племена делали такие татуировки, веря, что они защитят их. Любопытно, что Вы выбрали именно её… - художник сжал пальцы, пряча свою «звезду» в кулак.

На самом деле, очутись леди на его крыше ночью, и изобретатель показал бы ей зрелище, захватывающее дух. Те самые звезды, только приближенные в надцать раз! На одной из полок, в компании астролябии и квадранта лежали какие-то стеклышки. Линзы, которые по чертежам де Ланца целый месяц создавал местный стекольщик. Мастер – он славился церковными витражами, конечно, удивился конструкции. «Это что ещё за странные выпуклости и вогнутости у стекла? И где я возьму такие толстые экземпляры!». Но когда инженер объяснил, что так, возможно, получиться сфокусировать солнечные лучи, преломить их и рассмотреть каждую крапинку на Луне, восхищенно плеснул руками. «Будь я проклят, если моих навыков не хватит, чтобы создать это чудо!».

- А когда у Вас день рождение, леди? – неожиданный вопрос, и на дне иссиня-черных зрачков плеснулось предвкушение чего-то тайного:

- Думаю, у меня будет для Вас подарок… - однако, продолжить не дали. Барабанный, громкий стук прервал беседу. Ждать чего-то хорошего от подобной настырности не приходилось. Но кто это? Инквизиторский псы, в очередной раз унюхавшие след, ведущий к мастерской де Ланца? Или посыльный от какого-нибудь купца, пришедший требовать возврата долга?

- Именем Его Сиятельства Грациани, откройте! – легкомысленное, милое дитя! Не уж что девушка поверила, будто охрана отца отпустит её гулять на все четыре стороны, не присматривая со стороны. Ведь отвечали за беглянку не только доходной должностью, головой!

- Открывай, ублюдок, мы знаем, что леди Лукреция у тебя, и ты ещё поплатишься, что позволил ей рисковать жизнью! – сомнений не оставалось, стражники видели, как девушка сиганула с крыши. И пораненная коленка была лишь малой долей последствий… Пока грубый голос прорывался сквозь щель, а рука молотила в дверь, что есть мочи, другая тень – видимо, напарник, - замаячила в окне. Николло серьезно посмотрел на рыжеволосую гостью. Да, всё-таки «ту самую», из-за прихоти которой он сейчас героически погибнет. Молча, объясняясь только знаками, указал сначала на дверь, а затем на циновку, которая валялась у рабочего стола. И, тихо-тихо, без лишнего шума, сдвинул плетенную ветошь в сторону. Под ней оказался люк, а там лесенка, ведущая в крохотное подполье. Только что миниатюрная леди узнала ещё один секрет мастерской.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-05-06 23:41:35)

В дверь колотили так, что, казалось, она сорвется с петель. Однако, сердце билось ровно и спокойно. Де Ланца уже не раз имел дело с людьми, посягающими на его мастерскую. Одним она виделась пещерой, где скрываются мифические чудовища. Те так и топорщились паучьими лапами рычагов и скалились зубастыми окружностями шестеренок. Другим - логовом порока… Ведь там часто бывали женщины. Красивые женщины! И только Отец-Создатель знал, ограничивалось ли дело написание портретов… Вот и сейчас речь шла о чести дамы. Потому лишь убедившись, что девушка надежно спряталась подпол, Николло позволил незваным гостям попасть внутрь.

Он уже знал, как всё будет. Сначала стражники влетят, гремя сталью и бранью. Затем начнут переворачивать всё вверх дном, отпуская комментарии насчет предназначения тех или иных предметов. Что-то обязательно разобьют. Наконец, пригрозят, может, даже применят силу, но в итоге уйдут ни с чем.

- Долго же ты не открывал, блудоум херов! - предсказание сбывалось быстро.

- Прятал кого-то? Ты не думай, что твой воробьиный умишка тебя спасет, мы просто так отсюда не свалим. – шаги двух крепких, ладных вояк сотрясли пол, взметая облачка пыльной взвеси. Те даже не обратили внимания на хозяина, с подчеркнутой гостеприимностью распахнувшего руки. Для начала перед ними стояла цель – уличить, и лишь потом разбираться.

- Где леди Лукреция Грациани?! – этот вопрос повторялся вновь и вновь, пока соглядатаи рыскали по помещению. Один стражник зашел за стеллажи, на которых стояли разные приборы.

- Где. – глаз сыщика, преломленный увеличительным стеклом, зыркнул на изобретателя гигантским моргающим оком.

- Лукреция. – напарник стянул холщовую ткань с огромного сундука - там хранилась разного рода ветошь, из разряда, «выкинуть жалко, вдруг пригодится».

- Грациани. – и оба стражника сошлись на середине мастерской, кажется, ровно над тем местом, где на самом деле скрывалась беглянка. Внутренне де Ланца напрягся, приготовился дать отпор, если блюстители порядка отыщут убежище леди, но пока лишь скрестил руки на груди.

- Вы и сами видите, кроме меня - никого. –  однако, граф не стал бы нанимать столь тупоумных ищеек. Нет, гончие Грациани вынюхивали упорно. А здесь к чисто профессиональному долгу примешивалось и жгучее любопытство. Будучи, в «мифической пещере», «логове порока» впервые, мужчины рассматривали чудаковатое окружение с азартом и нахальством мальчишек.

- А это ещё что такое? – и один из них вдруг схватил с полки блестящий прибор - астролябию, чиркнул ногтем по внешнему лимбу с его метками градусов и часов.

- Лучше глянь на это мракобесие! – другой поднял к самому носу напарника бутыль с заспиртованной в нёй летучей мышью, но товарищ оттолкнул от себя:

- Фу, мерзость! – и скользкая, одутловатая ёмкость выскользнула из рук. Брызгами стекла и воды она обдала всех присутствующих.

- Твою мать!!! Ты!!! – в считанные секунды взбешенная физиономия стражника оказалась в сантиметре от не менее разъяренного лица изобретателя. За тем исключением, что первый позволил себе схватить де Ланца за отвороты куртки.

- Да за такое ты будешь дрыгать ногами на виселице или чего похуже… - но голос напарника прервал:

- Саверио, тут лестница. Должно быть, на крышу. Я проверю. – далее был слышен лишь топот сапог, да скрип деревянных перекрытий. А два соперника, объединенные вспыхнувшей злобой, оскорбленные, взвинченные, всё так и стояли, будто два оленя, сцепившись рогами.

- Убирайтесь. – процедил Николло сквозь плотно сжатые зубы.

- Его Сиятельство узнает обо всём, что мы здесь увидели. – прошло ещё минуты три, пока художник убедился, что визитеры точно покинули улицу. Мужчина даже протер рукавом пыльное окно, наблюдая за скрывающими за углом фигурами. Он уже готов был тяжело выдохнуть, как мастерскую огласил новый грохот. На сей раз непредсказуемый.

Левая рука напряглась плечелучевой, длинноладонной, пока крышка люка не стукнулась об пол с характерным «бряк». Художник стремительно нырнул вниз, в подполье. В святая святых – почти под алтарной сокровищнице, хранилось всё самое дорогое, что мастер боялся показывать людям. Чертежи с его секретами, анатомические наброски, химическая посуда, а так же многочисленные гербарии и редкости, бережно подписанные, систематизированные. Но сейчас – разбросанные и перепутанные… Посреди них металась девушка. Только что спасенная Лукреция обмякла в мужских объятьях. Что на неё нашло? Кого могла увидеть леди, раз так бурно среагировала? Ещё не отойдя от допроса, Николло задавал вопросы резко, обеспокоенно, но в ответ – лишь молчание и улыбка. Рассеянная и отчего-то смущенная. 

- Вы должно быть сильно перепугались… Моя милая… Лукреция…  - мужчина почувствовал, как женские пальчики сомкнулись на его шее. Разделенные какими-то миллиметрами, жалким расстоянием, зажатые в ловушке, де Ланца ощутил, как её дыхание обжигает. Как тонка и эфемерна сейчас грань между их былой дружбой, почитанием и чем-то… другим. Взгляд ещё был вопрошающим, недоуменным, но художник уже прозрел, что произойдет. Как будто и об этом ему нашептала гадалка… Или потому что сам этого страстно хотел. Но до последнего сопротивлялся, спорил с голосом рассудка. Одергивал, отрицал, боролся! Тысячи причин, почему «это невозможно» смыло одно единственное «желаю». Девушка прильнула к его губам, и мужчина не смог не ответить. И хоть за секунду до случившегося, Николло знал, всё же удивился, что поцелуй вышел таким… лёгким. По-юношески порывистым. Неуловимым. Едва касаясь. Смешная! Она закрыла глаза, когда как сам живописец и никогда бы не подумал опускать взгляд. Мак её румянца, трепещущие ресницы, которые вспорхнули, озарив сиянием глаз, робких, голубых, чистых, как горный родник. Только что он сражался за её честь, оберегал от гнева отца, а сейчас нарушил все заветы, какие мог. Сколько ей? Четырнадцать? Пятнадцать? Мужчина сделал шаг вперед, и под ногами хрустнула стеклянная пластинка. Точно так же вдребезги отныне была разбита его жизнь. Как леди покусилась на драгоценное, разворотила всё вокруг, так и он – забрал то, чего не смел. Сквозь распахнутую крышку подпол проникал свет, дробленный луч, Николло мягко притянул к себе ту, из-за которой потерял и ещё потеряет.  В мастерской было необычайно тихо, но его сердце колотилось так, что, казалось, сорвется с петель:

- Я Вас люблю…

Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-05-22 04:26:18)