Однажды, когда Генрих был ещё совсем ребёнком, а Елизавета только родилась, юному принцу довелось стать невольным свидетелем одного разговора. Помнится, они гуляли по саду, и Генриху очень хотелось удрать от матери и побегать наперегонки с сыновьями садовника, однако Её Величество следила за сыном с зоркостью ястреба, отчего-то категорически не желая отпускать его от себя. Компания фрейлин, окруживших Его Высочество, словно вражеская армия осаждённый замок, так же не добавляла ему хорошего настроения, особенно когда девицы одаривали Генриха совершенно одинаковыми улыбками и норовили потрепать по волосам. Последнее так и вовсе держало принца в постоянном напряжении (попробуй увернись, когда опасность может протянуть руку откуда угодно!), вот он и прислушивался к разговорам, чтобы хоть как-то себя развлечь. Имя Елизаветы коснулось слуха как раз тогда, когда Генрих наклонился поднять с земли небольшой камень (не затем, чтобы запустить ими в первую возжелавшую его кудри, а… хотя, почему, собственно, «не затем»?), и прозвучало это примерно так «К тому времени, как для принцессы нужно будет выбрать мужа, он…». Но дальше юный принц уже не слушал, ему с лихвой хватило и слова «выбрать». Генрих настолько удивился, что задал этот вопрос вслух. Неужели Елизавета не сама станет выбирать, за кого ей выходить замуж? И как такое вообще возможно? Вдруг, этот самый выбранный кем-то муж сестре не понравится?
Его Высочество не сразу понял, что обычно смешливые фрейлины разом сделались тихими и задумчивыми, одна так и вовсе закусила губу, чтобы не разреветься. А королева Изабелла снисходительно улыбнулась ему, жестом подзывая сына.
«Ни одной женщине не суждено самой выбирать себе мужа. В особенности, если эта женщина – принцесса. Принцессам вообще редко выпадает выбирать что-то серьёзнее платья».
В особенности? То есть, за крошку Елизавету всё будут решать другие, потому что она особенная?
«Именно. Ты поймёшь это, когда вырастешь».
Но Генрих так и не понял. Разве что принять пришлось.
Годы спустя он видел, как мать деловито подыскивает Елизавете жениха, а та с покорностью ожидает, каким окажется этот выбор, дабы смириться с последствиями, как подобает хорошей дочери и истинной принцессе. Именно тогда Генрих и сказал себе, что, окажись судьба сестры в его руках, уж он-то никогда не поступил с нею так. С кем угодно, только не с его нежной и очаровательной Лиз, которая достойна счастья едва ли не больше всех, кого знал Генрих.
Так не бывает, и принцесса навсегда останется принцессой? Увы. Прошло ещё несколько лет, прежде чем Генрих смирился с этой истиной. Судьба сестры теперь была в его руках… и как он должен ею распорядиться?
Этот разговор Генрих Найтон, лорд-регент Хельма откладывал непростительно долго, отговариваясь тем, что ничего ещё не решено, а даже если и решится, то когда ещё перейдёт от слов к делу, да и вообще десяток причин – одна другой важнее – позволяло пока не сообщать Её Высочеству того, что он уже выбрал ей супруга. Вернее, не супруга, а лишь семью, в которую Елизавета должна будет войти, чтобы Хельму удалось разойтись с Фйелем миром. Её брак – одно из условий «вечного мира», которое могут затребовать Уоллесы, а Найтону придётся на него согласиться. Придётся? Пожалуй, в таком случае лорд-регент не чувствовал бы себя столь паскудно. Ему не придётся, он уже согласился. Осталось рассказать об этом сестре… И почему в голове упорно крутится «поставить перед фактом»?
Не обнаружив Её Высочество в собственных покоях, Генрих безошибочно направился на нижние этажи замка, где с недавних пор обитал некий Дамиен Стокворт – алхимик, которого Лиз приблизила ко двору, питая слабость к науке, которой тот посвятил свою жизнь. Герцог Хайбрэй не препятствовал увлечению сестры – в жизни принцессы Хельма откровенно не доставало поводов для радости, чтобы отнимать у неё тот, что в конечном итоге может принести пользу не только Лиз, но и всему королевству, открой Стокворт наконец нечто стоящее.
К слову, о Стокворте. В отличие от сестры Генрих Найтон не был частым гостем в его владениях, однако что там и как вполне себе представлял. А значит сразу понял, куда следует повернуть голову, чтобы увидеть наконец Елизавету. Как он и ожидал, принцесса завороженно внимала словам и действиям алхимика, машинально отмахиваясь от своих фрейлин, которые, кстати, Его Светлость заметили сразу же (судя по взглядам, какие бросали на него девушки, Генрих казался им сказочным рыцарем, который явился, дабы освободить их всех из лап особо жадного до юных красавиц дракона). Одна из них попыталась привлечь к Генриху и внимание его сестры… из-за чего увлечённый каким-то тазом дракон семейства Найтонов едва не испепелил её на месте.
Улыбка коснулась губ, как и всегда при виде сестры, ну а когда Елизавета наконец заторопилась к нему, улыбка эта сделалась шире. Осторожно обнимая Лиз, Генрих невольно сравнивал её нынешнюю с девочкой, образ которой появлялся пред внутренним взором всякий раз, когда он думал о Елизавете – маленькой, смешливой и беззаботной. Во всяком случае, такой его принцесса была рядом с ним… хочется верить, что именно была, а не казалась. Останутся ли у Генриха эти воспоминания после того, как Лиз покинет Хайбрэй? Да. Достанет ли их, чтобы заменить собою Её Высочество, пусть бы и повзрослевшую, почти разучившуюся улыбаться? Нет.
- У вас тут что? – С самым невозмутимым видом вопросил лорд-регент, когда принцесса отстранилась, оглядываясь на вожделенный таз, будто бы всё ещё выбирала между ними. - Какое такое открытие Ваше Высочество совершила нынешним утром? – Голос Генриха звучал нарочито официально, однако они слишком хорошо знали друг друга, чтобы Елизавету можно было этим обмануть. Особенно, когда усмешка таилась в глубине его глаз, пусть бы губы улыбаться и перестали. - Быть может, – поманив Лиз к себе, лорд-регент склонился над её ухом, попутно убирая от лица непослушную прядь, - то, что твои девушки скучают здесь? Отошли их прочь, нам… нужно поговорить.
Всё так. Давно было нужно. Правда, подвалы алхимика – не самое подходящее место для этого… или напротив? Где ещё они могут говорить откровенно, не опасаясь, что у разговора отыщутся свидетели? Мастер, с которым Генрих наконец обменялся приветственными кивками, был слишком увлечён своей работой, чтобы обратить на них внимание, даже если лорду-регенту и его сестре вдруг придёт голову повышать голос.
Дождавшись, покуда пёстрая стайка фрейлин покинет лабораторию, едва не наступая друг другу на платья в предвкушении свободы, Генрих устроился в одном из опустевших кресел. Наверное, следовало подготовиться, подыскать нужные слова заранее, вот только тогда Лиз обязательно уличит его в неискренности.
- Как ты, должно быть, знаешь, ещё в январе в Фэр-Айл были отправлены послы, чтобы договориться с Тэмом Уоллесом о встрече. Эта война измотала Хельм, так или иначе, но она должна быть окончена. Я помню, что они сделали с нашим братом, Лиз, и если бы это касалось лишь меня одного, я бы не успокоился до тех пор, пока кровь убийцы Чарльза не окропила бы Алые Горы, но что бы не делали мы оба, всегда должны помнить – Хельм превыше всего. Превыше мести, превыше ненависти, превыше… любви. Лиз, ты ведь понимаешь, что порой долг велит нам поступать так, как мы никогда не поступили бы в иных обстоятельствах?..
