Золото и зелень – середина осени в начале зимы. Родовые цвета Бофортов полностью владели убранством центрального зала, подавляя собой мелькающие в толпе родовые отличие именитых гостей. Даже свечи в золотых канделябрах, горели золотом, огромные золотые олени гарцевали на стенах, цепляясь золотыми рогами за золотые ветви деревьев. Инкрис Бофорт, в девичестве Шафт, цеплялась за искусственную золотую руку своего среднего сына, путая ее с настоящей. Касалась и одергивала, обжигалась, искала целую и сжимала сильно – сильно, так что белели костяшки на ее сморщенной руке. Сегодня церемонию проводил не брат, напоминавший тень себя прежнего, он предпочитал скрывать лицо под глубоким капюшоном, даже дома чувствуя себя не уютно. Церемонию чуть не нарушил малолетний Орли, подавшись видениям, мучающим его с малых лет, он был срочно выведен из зала многочисленными няньками. Великолепно выглядела Карин Бофорт, очень мило смотрелись в своих белых с золотыми поясами платьях дочери жениха. Малолетние Джофф Бофорт и Эдуард Гастингс были похожи как две капли воды, словно близнецы Бофорты снова стали малолетними детьми. Речь священника лилась музыкой, никто не посмел высказаться против союза двух сердец, никто не посмел высказаться против поданных блюд и очернить талант повара в глазах друг друга. Сытые, пьяные, гости были солидарны как минимум в одном – свадьба удалась на славу! В самую темную ночь, огонь свечи горит лесным пожаром. Людям было приятно отвлечься от нависших над ними проблем.
Бальтазар Бофорт терзался мыслями на протяжении всей подготовки к церемонии, всю церемонии и даже после, устроившись между широко раздвинутых ног своей жены, не мог с честью закрепить свою клятву не только словами, но и действиями. Он не находил физических уродств, в своей жене, наоборот она была приятна ему и ни сколько не отталкивающая, вот только дальше прелюдии дело не шло. Все труды были насмарку, твердости  в его намерениях не было, желание не шло. Свечи почти растеклись по канделябрам, грозя отдать комнату темноте в любой момент, когда Бальтазар все еще мучился невысказанным вслух вопросом. Прикосновения, поцелуи и мужчина думающий о другом мужчине. Какая жена пожелает такого? Благо, никто не стоял за дверьми в ожидании первой крови невесты, как это было во времена матери жениха, иначе ждать им до нового пришествия Создателей.
Одна из свечей моргнула и погасла, на мгновения ослепляя. Перед глазами золотой вспышкой мелькнул один из анатомически точных оленей, выписанных талантливым живописцем лет сто назад. Разъярено, почти зло втянув в себя воздух, разрушая свою неживую иллюзию, Мертвый резко поднялся с брачного ложа. Белым призраком в неверном отблеске свечей, он прошел от кровати до сундуков у окна, покопался там с минуту и вернулся обратно, сжимая в руке пригоршню свечей. Не зная сколько займет разговор, он решил не ограничиваться заменой одной свечки. Следующие пять минут, Бофорт ходил по комнате, зажигая фитили. Комната озарилась дневным светом, разочаровано вздохнули конюхи на улице, пытающиеся по свету в комнате понять, чем заняты молодожены. Закончив со свечами, Бофорт налил себе воды, делая большие глотки из кубка, разумеется, с оленями, как и любой порядочный и не бедный род, Бофорты лепили оленей куда только можно, тем самым показывая свою именитость. В вине Бальтазар отказывал себе весь вечер, очевидно интуитивно готовясь к будущему разговору, он не хотел туманить разум. Он слишком долго носил этот разговор в себе и по иронии судьбы, у него было возможностей переговорить с супругой наедине. Теперь же окольцованный, он принадлежал ей, а она ему. Деваться некуда. Изумрудом в своем кольце Рослин могла смело повыбивать кому-нибудь зубы, словно латной перчаткой.
- Хочу задать вопрос. – Налив себе еще воды, Бальтазар вернулся на кровать. Сев на середину, он только сейчас прямо посмотрел в лицо жены. Мертвые глаза Бофорты, затянула тонкая корка льда.
- Почему имея шанс убить Хоула Гвидеона, ты не воспользовалась этим шансом и оставила его в живых?