До этой мрачной весны, хотя она выдалась необыкновенно тёплой, Ребекка думала, что боль всех утрат она уже пережила, когда потеряла отца. Но время безжалостно шло вперёд и показывало, что на этом не остановится. С тех пор как от кузена-короля не было никаких известий, да и какие могут быть известия, если Дариона считают погибшим, сменив его старшим сыном и наследником, нынешним королём Кианом. Но даже всё ещё наивная Ребекка понимала, что королевство не будет не то что процветать, но даже не сможет быть в безопасности, пока власть придерживают в своих алчных руках Тиндейлы (а об этом семействе от отца и матери она наслушалась самых разных мнений), которые, очевидно шли к этому так долго. И вот они заполучили её юного племянника и наверняка уже сплели такую прочную сеть, что никому не пробиться и не увидеть юного короля, не заронить в его уме сомнения, здравый смысл, который бы помог мальчику бороться с тем, что вкладывает ему в ум регент. Даже доброе сердце Ребекки не питало иллюзий по поводу того, что могут говорить королю люди из его нового окружения.

Но если о принце они почти ничего не знали, то последствия его разлуки с королевой-матерью фрейлины наблюдали воочию. Та королева, которую младшая дочь Зарина знала сколько себя помнила, будто была заменена на это бледное подобие былого величия, власти, красоты, даже вся её строгость куда-то улетучилась. Её Величество всегда выглядела бледной, измождённой, все платья будто разом стали велики её осунувшейся фигуре и приобрели весьма мешковатый вид. Но это было таким неважным, скорее фрейлин пугало угасающее, болезненное состояние королевы. А если не ровен час она начнёт сходить с ума? Но Ребекка верила, что Мод сильная женщина и перенесёт это испытание без лишения рассудка. Иначе как им не поддаваться печали и тревоге, если сама королева перестанет верить в лучшее?
Что-то изменилось с тех пор, как Бекс переступила порог прекрасного замка в Ардоре. Она стала необратимо взрослеть. Ей пришлось научиться понимать и принимать правила игры, где не всегда есть место порыву чувств, где приходится быть сильной, потому что больше нет никого, кто мог бы проявить к ней то же участие, что было в стенах родного дома. Пришлось научиться смиряться с обстоятельствами, ход которых она была не в силах изменить. Что толку постоянно придаваться печали и беспрерывно рыдать по Дариону, если это делу не поможет? Это дело мужчин - найти короля и вернуть его, а в их способностях и отваге девушка не сомневалась.
Поэтому даже в своём траурном одеянии, она, казалось, излучала надежду. Только вот никому кроме неё эта вера не приободряла духа, а потому девушка часто чувствовала себя бесполезной и от того не могла не тревожиться. Она выполняла, произнесённые бесцветным голосом, приказы королевы с той же аккуратностью, как и прежде, старалась подавлять во взгляде тревогу и сочувствие, если приходилось сталкиваться с Мод взглядом.
У неё не осталось ничего и никого, кто бы мог нуждаться в её заботе сейчас также, как это было необходимо королеве. Демельза была слишком самостоятельной и более твёрдой в своих взглядах и даже чувствах, она никогда не выдаст, что ей нужна поддержка, братья были так далеко, что редкие, очень редкие письма добирались от них в столицу, а те скупые строки, содержащиеся в них, были уже старыми, совсем потерявшими важность новостями. И от письма до письма Ребекка надеялась, что братья живы - это всё, что ей требовалось знать.

Но даже эти скромные знания, полученные из кратких писем, рано или поздно должны были пригодиться. И этот день настал.
Он не был чем-то примечательным, был похож на десяток таких же предшествующих ему. Даже прогулки по саду казались уже заведённой каруселью, которую забыли остановить. Но они оставались их единственной радостью, если в это смутное время вообще можно было чему-то радоваться.
Но проблески надежды даже в глазах отчаявшейся королевы, стали для них событиями огромнейшей важности. Хотя она впадала в отчаянье также быстро, как воскрешалась к надежде. И эти перепады были пугающе-опасными, были совсем не тем, как вела себя королева во времена своего спокойствия и величия. Тогда она осознавала свою власть, сейчас - бессилие. Но быть может как раз потому, что эта картина прекрасно связывалась со всеми предшествующими событиями, фрейлины уже не пугались как прежде, лишь искренне тревожились о душевном равновесии Её Величества.
В этот день те минуты, что они остались наедине так внезапно, были ценны. Молчание было прервано вспышкой мрачных, полных горечи, чувств королевы. Сердце Ребекки было готово разорваться от сочувствия и тревоги за неё каждый раз, но она научилась держаться достаточно спокойно, чтобы помимо печали не привести королеву ещё и в гнев от несдержанности на эмоции. Поэтому оставалось стоически переносить происходящее, позволяя Мод выражать свои чувства, как ей заблагорассудится, если только от этого станет легче, тем более ей слова не давали. Поэтому младшая леди Лидделл с подобающим почтением лишь придержала в успокаивающим движением свою госпожу. Что она могла сказать? До неё не дошли последние новости, хотя поговаривали всякое о том, кого выбрали в качестве "гостя" в столицу. Дьердре, Бруно? Это мог быть любой из них. Но знала ли сестра больше неё, могла ли сказать что-то успокаивающее королеве?
Бекки с надеждой посмотрела на старшую сестру: та была в таком состоянии, которой за ней редко заметишь - не в своей тарелке. Но действовать нужно было решительно, а в этом Демельзе не откажешь, она должна спасти ситуацию...иначе вязкая пучина страхов и тревог увлечёт королеву и их вместе с ней. Этого нельзя было допустить.
Но вот когда Мод обратилась с вопросом к ней, Ребекка испытала некоторое замешательство. Последнее письмо от брата было получено почти три недели назад, а может уже и больше и в нём не было почти ничего ценного, кроме того, что он всё ещё жив, весьма недурно проводит время у Тиндейлов и вполне доволен. Но это было тревожным сигналом: Оливар всегда успешно заговаривал ей зубы и плёл разную чушь, дабы успокоить младшую сестру, избавить от лишних волнений.
- Ваше Величество, последний раз брат писал достаточно давно и, - но поняв, что у них не так много времени, быстро закончила, - и он всё ещё гостит у барона. Он писал, что передача титула состоится со дня на день, но...я ему не верю. - Вынуждена была закончить младшая сестра не состоявшегося графа.  На приказ королевы написать брату письмо, девушка, разумеется, ответила покорным согласием. Но кто мог обещать, что оно дойдёт до него и не будет прежде прочитано? Но сейчас думать об этом было некогда, всё потом, потому что сейчас у них на пути неизбежная встреча с представительницей того семейства, чьё гостеприимство так расхваливал Оливар в своих письмах. Но сердце тревожно сжимается, Ребекка почти наверняка знает, что брат ей недоговаривает, а эта леди прибыла сюда отнюдь не с добрыми намерениями.

Отредактировано Rebecca Myrcell (2016-11-13 22:08:17)

Майский сад дышал свежестью и ароматами весны. Рослин шла по узкой песчаной дорожке и трогала пальцами ветки неизвестного ей кустарника с маленькими желтыми цветам, стеной росшего по обе стороны аллейки. В королевском парке было вообще довольно много растений, которых она никогда не видела ни в Ноттингеме, на даже в Медоу, хотя Виндзоры всегда отличались любовью к чужестранным диковинкам. Впрочем, сейчас леди Тиндейл занимал вопрос посерьезнее видовой принадлежности местной флоры.
- Ты говоришь, тебе удалось перехватить еще письма?
Рослин говорила по хельмовски, обращаясь к двоим своим спутникам. Первой была Марион, с самого первого дня после прибытия в Ардор, везде и всюду сопровождавшая хозяйку Ноттингема. Она уже не одевалась в монашескую рясу – вместо него на девушке был легкий кожаный доспех с нашивкой в виде летящего гуся, подпоясанный широким ремнем, прямые темные волосы были собраны назад и подвязаны черной тесемкой. У бедра ее висели ножны с кинжалом, а за пояс был заткнут элегантный кремневый пистолет. После коронации Киана и признании Овейна лордом-регентом бывшей воровке из Авелли а ныне стрелку и разведчице «Диких гусей», игравшей роль личного телохранителя леди Тиндейл было разрешено одеваться в более удобный и функциональный костюм. Вторым спутником Рослин был человек по имени Роджер Ибагаса, изуродованное лицо которого незадолго до пленения в Ноттингеме имел удовольствие лицезреть Хоул Гвидеон. Командир «Диких гусей» держал в руках два листа бумаги, заверенных личной печатью королевы Мод и обворожительно (насколько это возможно, имея шрам в половину лица) улыбался.
- Да, госпожа, - сказал мужчина по-хельмовски, передавая Рослин письма. – Вот, почитайте.
Рослин взяла в руки листы и бегло их просмотрела. Брови ее нахмурились, а на лбу появилось несколько глубоких морщинок.
- Нет... Ее конечно можно понять, но это... на мой взгляд слишком низко.
Марион заглянула через плечи госпожи и, пробежавшись глазами по выведенным аккуратным почерком строкам, молча пожала плечами. Она вообще крайне редко подавала голос, за что Рослин ее и ценила.
- Хотя, мне, наверное, стоит уже привыкнуть. Однажды после подобного обвинения мне даже пришлось посетить Рейнис... Не самая приятная была поездка.
- Прикажете позвать капитана королевской стражи? – все также по хельмовски спросил Роджер.
- Нет. Пусть стража держится подальше. Сколько с тобой сейчас людей?
- Гастон, Маркус, Ричард, - всего трое. И Марион.
- Хорошо, - Рослин кивнула. – Ждите меня на выходе из парка. Марион, ты тоже. Я хочу поговорить с Ее Величеством.
Наемники кивнули и свернули на ближайшую боковую дорожку. Рослин же медленно пошла вперед, туда, где виднелась королева Мод, прогуливающаяся в сопровождении двух дам и Леофрика из Осчестера, с недавних пор ставшего ей то ли тюремщиком... то ли компаньоном. Пускай королева и была объявлена безумной, прогулки в парке ей разрешались – считалось, что это благоприятно сказывается на ее пошатнувшемся душевном равновесии.
- Ваше Величество, доброе утро, - вежливо поприветствовала королеву леди Тиндейл, когда расстояние между ними сократилось до нескольких шагов. – Хорошая погода для прогулок... хотя быть может и не самое лучшее место.
В ее голосе звучал легкий оттенок грусти, а в руках она все так же держала полученные от Роджера письма. Как будто невзначай они были сложены так, легко можно было разглядеть печать отправителя.

Ребекка перестала чувствовать и без того шаткую уверенность в себе. С приближением Рослин та и вовсе ускользала, как песок или вода, как бы старательно ты не сводил ладони, надеясь их удержать. Девушка сжала губы, не желая вмешиваться и навредить ситуации, которая и без того слишком плоха. Но если королеве понадобится помощь, то, разумеется, леди Лидделл сделает всё возможное. Однако, неприязнь между двумя женщинами - это нечто большое, чем то, во что она могла бы вмешиваться.
Ей не в чем обвинить хозяйку Ноттингема, разве что спросить о брате. Сводить счета за юного короля здесь в праве только Её Величество. Но сестра барона ведь приехала не по этой причине? Ребекка недоверчиво смотрела на гостью, хотя её совсем бесхитростный ум не мог даже предположить, что привело к нынешней встрече.

Мысли тревожно цепляются за что угодно, лишь бы не думать о приближающейся Рослин. Бекс обменивается с сестрой тревожными взглядами, её глаза полны благодарности за то, что Демельза нашла в себе больше смелости отвечать на вопросы королевы. Сестра всегда была решительнее неё. Ребекка же не могла разговориться, задумавшись о том, каково брату в родовом гнезде Тиндейлов, где ему вряд ли рады так искренне, как хотелось бы. Да и младшей сестре сейчас спокойнее всего было знать, что он в безопасности, что титул будет получен им, что родной Лидделл в безопасности, что с мамой всё в порядке.
Но о спокойствии в нынешние времена говорить не приходится.
- Я напишу письмо сегодня же, Ваше Величество. - успевает пообещать леди Лидделл, прежде чем леди Ноттингема приблизится настолько, что какие-либо эмоции будут небезопасны. "Если нам удастся пережить эту встречу и иметь достаточно сил, чтобы обмениваться словами хотя бы друг с другом".
Стоило опасаться худшего, впрочем, было неведомо, какую тактику предпочтёт эта женщина, какие камни лежат у неё за пазухой и как сильно она собирается расшатать и без того нестабильное душевное спокойствие королевы. Нужно было сделать всё, что бы Её Величеству не стало хуже от такого "жизнерадостного" визита.
Разумеется, их фигуры вовсе не интересовали Рослин, она даже не удостоила фрейлин вниманием, перейдя на непосредственный диалог с королевой.
Ребекке и Демельзе лучше было не мешать выяснению отношений, пока это не потребует их немедленного вмешательства.
- Вряд ли она пришла сюда похвалить погоду или обеспокоиться здоровьем Её Величества. - приходилось признать, что эти обстоятельства сейчас мало кого интересовали за дворцовыми стенами. - Что ты думаешь о том, что бы задать ей несколько вопросов об Оливаре? Или не стоит ждать искренних ответов? - шёпотом осведомилась младшая сестра у старшей. - Я беспокоюсь о нём с каждым днём всё больше. Впрочем, обо всех них. Где теперь Дьердре, что будет с Бруно? Это так ужасно, даже в кошмарном сне не привидится никому. - лучше было не говорить слишком много, но волнение было сильнее Ребекки, тревога последних месяцев теперь постоянно требовала выхода, особенно, когда всё сейчас было таким опасным.
Леди Лидделл снова посмотрела в глаза сестре. Нельзя было позволять королеве снова дать волю своим чувствам - это плохо скажется на её здоровье. Леди Ноттингем только позабавиться этой картиной и уйдёт, оставив королеву ни с чем, а им придётся пережить неспокойную ночь, молясь Отцу-создателю о даровании ей душевных и физических сил. И Матери-защитнице, которой, верно, во все прежние времена не было произнесено столько молитв, сколько за это неспокойное время для лесного королевства.
И лучше было начать молиться прямо сейчас. Взгляд, невольно брошенный на руки бывшей аббатисы, заставил Ребекку глубоко вдохнуть. Ей, как и присутствующим дамам, было слишком хорошо известно, что сжимала у себя в руках гостья. Письма. Письма королевы Мод, написанные её брату Артуру. Ребекка сама их держала в руках, казалось, что пальцы и сейчас помнят шероховатый пергамент, который она под высокой секретностью проносила для сестры, что была более свободна в своих действиях и могла не вызывая подозрений отлучаться, не состоя в штате королевы.
Всё существо маленькой девушки наполнилось отчаяньем. Это значит, что Тиндейлам стало известно достаточно, чтобы сотворить нечто ещё более непредсказуемое. Но ведь они не посмеют причинить вред королеве, юному королю или другому близкому окружению? Или уже причинили...
От картин, что рисовало живейшее, почти детское, воображение, можно было лишиться чувств в прежнее время, но теперь младшая дочь графа Зарина стала несколько покрепче духом. Но неужели теперь кара ждёт и кого-то из них?
Но глядя на силуэт королевы, едва ли дрогнувший при этом страшном открытии, Ребекка понадеялась, что изворотливый ум королевы сможет противостоять не менее холодному нраву Рослин. Им лучше было не вмешиваться, или Ребекка просто не видела того, как это можно сделать правильно?