Всюду по городу чувствовались два запаха, идущих всегда вместе - смерти и страха. Боялись зараженные, боялись умирающие, боялись здоровые. А ну как завтра чума и в их дом зайдет? А там недалеко и до костлявой. Самое страшное - это люди в страхе. Даже крыса загнанная в угол не столь опасна, как испуганный человек. Впрочем, один испуганный человек серьезно уступает в этом плане испуганной толпе. Стаду.
Лекарь шел по улице, накинув новенький худ на голову. Небо хмурилось, вечер, впрочем, удался приятный на погоду. Не так жарко, как обычно, но и не промозгло - дождь еще не обрушивался на землю, чтобы смыть смрад людей. Люди боялись выходить из домов. Боялись здороваться с соседями... Боялись заразиться, боялись умереть. Камал остановился в переулке возле лежащего молодого человека. Шея которого была покрыта бубонами, на губах открылись язвы. Человек истово кашлял кроваво-пенной мокротой. Он наклонился над умирающим и тихо спросил:
-Ну что, помог тебе твой Бог Отец?
Человек открыл глаза и в них Камал увидел мольбу о помощи. Самое удивительное, что лекарь мог бы его спасти, сохранить тому жизнь, выходить... Но чем он лучше, чем сотни и тысячи ему подобных? Ответ напрашивался сам собой - ничем. Не ему ли подобные, а возможно, и он сам, устраивали охоту на ведьм, уничтожая людей, которые родились с Даром. Люди боялись того, чего не понимали. А понять суть колдовства способен лишь тот, кто им владеет. Как женщина не способна понять, каково это - справлять малую нужду стоя.
-Лишь через мучения способен человек очистить душу пред единственным Господом. Не так ли сказано в Книге Света? Очищайся,- лекарь поднялся на ноги и пошел дальше. Он мог бы прервать агонию умирающего, но не стал этого делать. Зачем? Окажись он здоровым, а Камал - пойманным за колдовством - не стал бы разве этот человек кидаться в него камнями? Боги требовательны и справедливы, в то же самое время они лживы и могущественны. И раз уж человек убедил себя отринуть всех их, кроме одного Отца, справедливо дать ему умереть в этой вере.
Он шел дальше, перешагивая через тела. Кто-то покрылся язвами, кто-то - бубонами. Нередко - всем вместе.
Камал находился в этом проклятом Богами городе только из-за одного человека. Это был Зороастр. Старик был умен и мудр. Но что самое важное, он был талантлив. И Камал верил, что рано или поздно, пытливый не по годам ум и усердие Зороастра сделают свое дело. Он поймет, как справиться с заразой. А пока что людей ждала только одна судьба - смерть. А вместе с ней в дома приходил и страх.
-Брысь,- мужчина пнул крысу, отгрызавшую ухо у уже почившего мужчины лет сорока. Та пронзительно запищала, убежала в свое укрытие и с ненавистью уставилась на лекаря своими красными глазами, ожидая, когда же тот отойдет, чтоб продолжить начатое. Убийца подобрал камень с мостовой и прицельно швырнул его в грызуна. Снова пронзительный писк.- Вот уж действительно дети Тенитоса,- пробормотал он, усмехнувшись. Ноги же подняли лекаря и понесли дальше.
Богатый район города. Раньше здесь постоянно шли торги, заключались сделки, важно прогуливались горожане, показывая свой достаток на радость ворам. Теперь же тут тихо, как в гробнице. Пустые прилавки, плотно закрытые окна домов. Улица купцов. Лекарь сел на прилавок у одного из домов и достал флягу из-за пазухи. Сполоснув руки спиртом. После чего принялся жевать сухари, которые извлек из сумки.
Мужчина жевал, сухари хрустели, люди гибли. Почти идиллическая картина.
"Интересно, как скоро Зороастр додумается, каково средство от этой болезни? И какое из двух средств предпочли бы зараженные? Смерть в лоне своей веры или замараться в колдовстве?"
Хрум-хрум-хрум.

Камал хрустел засохшими кусками хлеба и запивал их водой из фляги. Вода казалась излишне пресной, безвкусной, но лекарь точно знал, что от этого источника он не заразится. Мужчина не сразу заметил, что кто-то бредет по улице, спотыкаясь и цепляясь за торчащие прилавки. Он огляделся по сторонам. Странно, одинокая женщина ночью. И это в такую-то пору. В такое время. Некому было зажигать фонари, но острый глаз видел отблески влаги на щеках женщины. Вот она цепляется за него, как за соломинку. Было ли убийце жаль ее? Отнюдь. Было бы кого жалеть. Люди сами уничтожали тех, кто мог бы им помочь. И вот как все обернулось...
-Он умрет,- спокойно произнес лекарь с набитым ртом.- Чем он лучше тысяч тех, кто уже погиб от болезни? Тем, что он ваш сын?- Нельзя говорить матери такого о ее ребенке, но кто-то ведь должен изъясняться о неудобном.- Ты ведь веришь в Отца-Создателя, почему же ты не относишься к смерти своего сына, как к испытанию, которое он посылает, чтобы испытать твою веру? Или вера крепка только тогда, когда желудок полон, а семья в достатке и здравии?
Странно было смотреть на тех, кто жил и бахвалился, будто бы они верные дети единственного бога, но веру их можно было пошатнуть столь же легко, как отобрать у карапуза медяк. При условии, что этот самый медяк у карапуза есть. Ты жив-здоров, сыт и в достатке - един наш Бог. Но едва только что-то случилось, так ты станешь искать спасения своего тела или чьей-то жизни хоть у Мариса в желудке. Будучи заядлым петерианцем или яковитом, к слову. И пусть бы с ними, но ведь пока все хорошо, нужно устроить гонения на иноверцев.
Камал встал на ноги и усадил женщину на прилавок.
-Твой сын умрет и попадет к Отцу-Создателю. Чего же еще желать добропорядочной яковитке, госпожа? Высшая, так сказать, благость,- он утер слезы с щеки женщины относительно чистым рукавом.- У вас в квартале еще чисто, трупов опять же не валяется. А вот возле самой стены трупы вповалку лежат. Харкают кровью, мрут..
Он развел руками, мол, смотрите, как вам повезло, что ваш сын умрет не в канаве, а в постели. И его вынесут из дома и выбросят в канаву за городом. То есть в братской яме похоронят.
-Сколько лет твоему сыну, госпожа?- спросил убийца.

Человек из Братства сунул руку в мешочек на поясе и извлек из него еще горсть сухарей, после чего закинул их в рот и принялся хрустеть дальше. Тысячи докторов и шарлатанов сейчас зарабатывали несметные богатства на горе. Горе было всеобщим и распространялось быстрее и неумолимее лесного пожара. Но богатство это в здешних краях ничего не стоило теперь. Если под горой золота будут лежать лишь распухшие трупы - кому тогда она понадобится, эта гора? Камал усмехнулся и продолжил жевать. Он мог бы сделать такое состояние, которое не снилось и большинству баронов. И к счастью для этих самых баронов, убийца не нуждался в этом богатстве.
-Все? Готова ли ты сказать, что за спасение твоего сына я получу то, что пожелаю от тебя? Будь то ночь близости или совместное возношение кровавых жертв панагистским Богам?- спросил он таким тоном, каким обычно спрашивают о сущих пустяках. Фляга коснулась губ лекаря, он отпил несколько глотков и прополоскал рот от остатков размокших во рту сухарей, налипших на основание зубов.
За свою жизнь Камалу приходилось притворяться много кем. Были в его списке как священники, так и рабы. В далекой островной Балморе он почти год проходил в рабстве у не самого доброго хозяина. Следы своих ошибок он носил с гордостью, не позволяя себе залечить шрамы и рубцы. Впрочем, он мог их ощущать - в отличие от тех, кто нанес их.
-Если бы я сказал, что спасти твоего сына можно лишь вшив ему сердце дракона, и после спасения он не станет прежним, что бы ты ответила? Как далеко ты готова зайти, госпожа, в своем стремлении сохранить смертную оболочку своего чада?
Он слез с прилавка и усадил - весьма бесцеремонно, к слову - на этот прилавок Айлин, после чего сам сел рядом, извлекая сухари из сухарки и неспешно перемалывая их.- Или, что хуже, пришлось бы пожертвовать бессмертной душой твоего сына, замарав ее в колдовстве.. У меня есть знакомец, который мог бы своими мольбами к чужим Богам исцелить тело твоего сына, но замарать душу. Насколько далеко ты готова зайти, госпожа?

-Господин?- Камал рассмеялся. Это был чуждый звук для этого города. Здесь царили стоны, мольбы, молитвы - все, что угодно, кроме смеха.- Господа накапливают золото и строят себе и своим семьям хоромы и дворцы. Я лишь бедный путник,- он пожал плечами, продолжая улыбаться. Люди гибли сотнями, сотни складывались в тысячи. Болели десятки тысяч, а выжить суждено было единицам. И пусть яковиты в своей слепой вере полагают, что кару наслал их разлюбимый Единый Бог. Нет никакого Единого...
Что такого должно было произойти, чтобы слепой прозрел, а немой запел? Что-то из ряда вон, определенно. Какое-то сильное потрясение. Большинство людей, будучи сильно испуганными, стараются забиться по норам, лишь бы их не тронула беда. И лишь единицы продолжают пытаться бороться. Так было не всегда. Но так есть сейчас.
-Ты заплатишь, госпожа, когда твой сын поправится. Заплатишь то, что обещала. Такова будет цена. Таково будет требование. Ты выполнишь все, что от тебя потребуют. Когда-нибудь. Не сейчас. Таков будет уговор, госпожа. Клянешься ли ты в этом?- убийца и целитель вопросительно посмотрел на женщину, продолжая жевать сухарь.- Клятва не будет иметь обратного хода. Лишь выплатив долг ты освободишься от нее. Идет?- он не тянул руку, чтобы закрепить клятву. Равно как и иголки или ножа не протягивал. Да и пахнущего серой контракта не предлагал. Все было проще - поклянись. А уж если ты не захочешь свою клятву сдержать - не обессудь, станет еще хуже, чем было до помощи. Но об этом лекарь умолчал.- Покажешь мне, где дом, в котором лежит твой сын,- в том, что сын именно лежал, Камал не сомневался. Чума редко кого заставляет бегать, все чаще к земле прижимает.- И исчезнешь из города на один день и одну ночь. Если твоему сыну суждено будет выжить, он выживет. Если же ничего нельзя сделать, то клятва твоя не будет принята и лично ты будешь свободна от любых обязательств..
Мужчина прищурился и еще раз усмехнулся. Таким образом он мог завербовать половину города. В надежде на спасение своей жизни люди нередко готовы отдать душу и посмертие кому угодно, если он способен продлить срок хотя бы на год. Другое дело, что столь же быстро они забывают о своих обещаниях, сколь яро обещают в минуты нужды..
Лекарь ждал ответа, с хитрым прищуром глядя на ночные улицы. Казалось, ответ женщины его нисколько не заботит. Во всяком случае, гораздо меньше, чем трещина в противоположной стене.