Оружейная зала всегда была любимым местом в замке для младшего принца. Помимо огромной коллекции оружия и возможности отточить мастерство владения весьма внушительной её частью, оружейная манила Генриха уединением, которое даже собственные покои не всегда могли ему дать. Прошли годы, но ничего не изменилось, разве что уединения стало куда больше. Разумеется, здесь до сих пор проводились регулярные тренировки: лучшие учителя со всего Хайбрэя обучали пажей искусству боя, да и Его Величеству совсем скоро придёт пора взять в руки свой первый меч. Пока ещё лёгкий ученический, но со временем на смену дереву придёт сталь. Однако для всех этих уроков, как нынешних, так и грядущих, было отведено время до полудня, все остальные часы оружейная зала пустовала, пользуясь возмутительно единодушным невниманием со стороны гостей замка. Гостей, но не хозяев.
Один из тех, для кого королевский замок нынче был домом, наведывался в оружейную так часто, как это представлялось возможным. Будь на то воля лорда-регента, подобные визиты случались бы ещё чаще и занимали на порядок больше времени, чем пара часов раз во столько же дней. Генриха, сколько тот себя помнил, всегда манил блеск остро отточенной стали и её смертоносная красота, покорная рукам человека. Рукам, которые знают, как с нею обращаться. Впрочем, одного знания мало, необходима ещё и практика, которая позволит телу не зависеть от  разума, как нанося, так и отражая удары. И практики этой никогда не бывает много.
Однако сегодня поупражняться в одиночестве не вышло – один из лордов, гостивших в замке, всё же опередил герцога. Не то, чтобы Генрих категорически возражал против компании, только вот с Его Светлостью графом Ревейнширским уединение пополам не поделишь. Они никогда не были настолько близки, чтобы… Они никогда не были настолько близки – этого более, чем достаточно.
- Граф? – В голосе лорда-регента явственно проскользнуло удивление. - Что Вы здесь… впрочем, забудьте, – в отличие от большинства придворных, запамятовавших, с какой стороны следует держаться за меч, Ретель определённо знал об оружии куда больше. И знание это заслуживало уважения. Особенно если учесть, какого рода практикой оно подкреплялось в последние месяцы.
«Я могу быть Вам чем-нибудь полезен?» – дань правилам хорошего тона, которая и ответа, как такового, не требует. Вряд ли Ретель всерьёз ожидал увидеть здесь кого-то ещё, как, впрочем, и сам Генрих. Ведь раньше этим двоим как-то удавалось не пересекаться.
Подойдя к ближайшей стойке с оружием, лорд-регент окинул взглядом представленные на ней клинки. Традиция, и только, поскольку выбор в пользу меча-бастарда был сделан им уже давно. Привычно взвесив в руке клинок, герцог позволил отблеску факела скользнуть по кромке, словно бы проверяя, насколько хорошо отточено лезвие, а затем направился в центр зала, в свою очередь скользнув взглядом по Ретелю, сосредоточенно изучающему меч в собственных руках. Что ж, в отличие от уединения, оружейная достаточно велика для двоих… или троих, включая тишину, которую Генрих изначально намеревался взять в напарники. Слишком много сказано за последние дни, чтобы пренебрегать столь щедрым даром.
Короткий взмах клинка, разделивший пустоту надвое – движение, выверенное вплоть до дюйма. Обыкновенное начало обыкновенной тренировки, вслед за которым… 
- Итак, Фйель, – что бы там не успел вообразить себе герцог, молчать, когда волею богов в наличии имеется такой интересный собеседник, оказалось просто невыносимо, - многие ратуют за войну, по ощущениям полагая её неким развлечением вроде той же охоты или турнира, но Вы, – рукоять меча, лежащая в руке словно влитая, непонятным образом успокаивала Генриха, настраивая на благодушный лад. И собеседник – уже не «тёмная лошадка», от которой непонятно, чего ожидать, но человек куда более достойный, чем те, что с увлечением плетут интриги вокруг себя и других, не забывая при этом намекать всему остальному миру, насколько он ничтожнее них. - Я так и не услышал Вашего мнения, граф, – в отличие от лордов, которые готовы были «героически» сделать плацдармом собственные земли «во имя мести за убитого короля», если лорду-регенту не изменяла память, маршал севера совершенно точно понимал, чем именно чревато подобное бахвальство, и как дорого оно стоит. Правда, мнения Ретеля, насколько помнилось Генриху, Чарльз в своё время не спрашивал. Что ж, раз уж он взялся исправлять ошибки брата, почему бы не вычеркнуть одну из списка прямо сейчас? - Полагаю, Вам нет нужды объяснять, в каком состоянии находится наша армия, а так же перечислять потери, которые мы уже понесли… и ещё понесём, если Орллея решит ударить с юго-запада. Томас Девантри, Джозеф Хайгарден и все те, что согласились с ними в желании воевать хоть с кем-нибудь, если вообще не со всеми разом, – усмешка герцога вышла горькой, хоть он и намеревался изобразить вежливое равнодушие. Впрочем, равнодушие и не применимо к Хельму, так что это и честнее. - Вряд ли кто-то из них в полной мере отдаёт себе отчёт, каким образом обстоят дела. Затишье на северных границах вовсе не означает прекращение стычек с горцами, ведь так? – Взгляд тёмно-серых глаз устремился к графу. Слишком пристальный, чтобы этикет мог оставить это без внимание. Ну и в пекло его! В оружейной зале действуют совсем другие законы. - Скажите, Ваше Сиятельство, если бы решение принимали Вы и только Вы, каким бы оно было? Предложить Уоллесам мир, поступившись прошлым во имя будущего? Или атаковать их всей нашей мощью, бросая земли, граничащие с Орллеей, на произвол судьбы, если самопровозглашённому королевству взбредёт в голову напасть на Хайбрэй? - «На то, что мы выстоим в войне на два фронта, увы, рассчитывать не приходится.»
Пожалуй, окажись на месте Ретеля виконт Уортшира или же граф Йелоншира, они тот час же занялись бы поиском подвоха, которым герцог просто обязан был начинить свой вопрос. И даже такая мелочь, как отсутствие оного… Глубокий вдох, как призыв успокоится. В конце концов, именно за спокойствием лорд-регент сюда и явился. Поводов для раздражения хватает и по ту сторону дверей. По эту – лишь честность, оружие и двое мужчин, привыкших решать проблемы мечом, а не интригами. И интерес – куда же без него?..

«Вы не услышали моего мнения потому, что я молчал.»
Интересное замечание и, главное, чертовски логичное!.. Или же это такая шутка? Что ж, по губам Генриха скользнула вежливая улыбка. Придворное искусство – смеяться, когда не смешно, и грустить, когда это полагается приличиями – было отточено им за годы жизни в этих стенах. Учтивая маска, намертво приклеившаяся к лицу, отодрать которую выйдет разве что с кожей.
Между тем клинок в руке Генриха ожил, вычерчивая на полотне воздуха замысловатые узоры. Комбинация приёмов (как атакующих, так и оборонительных), отобранная герцогом для разминки ещё в годы его ученичества, выходила словно сама по себе. Этакий ритуал, нарушение которого каралось… пожалуй, что ничем не каралось, потому как Его Светлость ещё ни разу не отступил от него. Воинская наука всегда слишком нравилась Генриху, чтобы пренебрегать хоть какой-то её частью, даже если со стороны эта самая часть и могла показаться рутиной. Бывали моменты, когда герцог Хайбрэй даже жалел о том, что невозможно всю жизнь посвятить лишь этому пути: самому честному, хотя и одному из самых опасных, на которые только может ступить человек. Воины редко оканчивают свои дни в тёплой постели, просто закрыв глаза вечером и не сумев открыть их на рассвете, но разве смерть от клинка – не самая достойная смерть в мире людей?
«Надеюсь, Защитница не поскупится на этот дар и для меня…»
Впрочем, не время думать о смерти, у лорда-регента ещё полно планов и на обратную сторону монеты, пущенной по столу мирозданием.
Слова графа Ретеля резанули по уху. «Мои люди»? Что это? Оговорка лидера, привыкшего заботиться о подчинённых, не разделяя их на «своих» и «чужих»? Или желание разграничить Хельм на тех, кто воюет, а кто прячется за их спинами? Довольно надменное желание, учитывая, что война не ограничивается полями сражений и не ведётся лишь на мечах и копьях. Впрочем, к чему предполагать худшее, ровным счётом ничего не зная о человеке? Разве это не та же надменность, которую Генрих столь горячо презирает в людях?
- Именно поэтому я стремлюсь к миру с горцами. С Хельма довольно бессмысленных смертей. Фйель получил то, чего желал – независимость, - «…благодаря Чарльзу и его соратникам, ни у одного из которых не достало отваги возразить своему королю.» Нахмурившись, Генрих отогнал горечь взмахом клинка, чуть более яростным, чем намеревался. Однако же помогло. Прошлое в прошлом. Впереди будущее. И Ретель, взявшийся тренировать левую руку. - И этой независимости, увы, нам сегодня нечего противопоставить. Во всяком случае, пока. – Армии нужна передышка. Всей армии, а не только лишь той её части, что ушла за лордом-регентом от Алых Гор. Собраться с силами, перевести дух, сполна пользуясь для этого каждым мгновением тишины, чтобы затем встретить врага во всеоружии, если зараза фйельской независимости вознамерится запустить щупальца на земли Хельма.
Проблемы с фуражом и впрямь были… проблемами. Чёрт, и ведь ничего с этим не поделать, как не старайся! Часть фосселеровского состояния (не самая большая, но всё же часть) была предназначена именно для закупки продовольствия. Однако война и впрямь взвинтила цены до небес, а зима завьюжила дороги, из-за чего даже уже купленное не удавалось доставить в желаемые сроки. Ещё один камень на чашу весов очередного вечного (ну или же не очень) мира…
Но «кормить армию за счёт своих крестьян»… Помилуйте, граф, а не много ли Вы на себя берёте? Во все времена обеспечение армии ложилось на плечи короля, которому взбрело в голову развязать войну, или же пришлось обороняться, потому как война взбрела в другую увенчанную короной голову. Нынешняя война не стала исключением, о чём свидетельствовала опустошённая казна королевства. Но не ставить же себе теперь это в заслугу!.. Обязанности тем и отличаются от прихотей, что без них запросто могут пошатнуться столпы, на которых пока ещё держится мир.
Глубокий вдох, призывающий к спокойствию. В конце концов, лорд-регент сам хотел откровенности от своего собеседника. Какой бы та не оказалась.
- Большое скопление солдат? – В голосе Генриха отчётливо послышалось недоумение. Признаться, эта новость огорошила его. Как могло случиться, что он слышит об этом впервые? А, впрочем, не суть. - Недопустимо. Особенно ввиду последних событий, когда люди нужны нам на юге, – рассуждения вслух отлично приводили в порядок мысли, не чураясь заметок на полях памяти. Приказ о перегруппировке войск будет подписан не позднее сегодняшнего вечера, чтобы уже утром отправиться в северные гарнизоны. Солдаты – не строители. С куда большей эффективностью их умения будут применены на границах с Орллеей, которая отныне должна стать сродни каменной для мятежного графства. Да и заботы об обеспечении «лишних» (Отец-Создатель, от подобного слова, за версту отдающего пренебрежением, становится тошно… хорошо, хоть не все мысли должны быть облечены словами, поскольку Генриху вряд ли удалось бы подобрать хоть один достойный этих людей аналог) солдат целиком лягут на плечи короны. Ретелю же и впрямь не следует забывать о нуждах тех своих людей, чьи руки не заняты оружием, а помыслы тем, как выжить в следующей стычке. Мир с Фйелем… Боги, он сейчас нужнее весны!
Деревянный меч, переброшенный графом, Генрих поймал, даже не задумываясь. Рефлекс, выработанный годами тренировок. И стыдом, когда тренировочное оружие с насмешливым звуком падало у ног его нерасторопности. О да, и такое случалось. Поначалу даже довольно таки часто.
Крутанув деревянный клинок в левой руке, поскольку правая всё ещё сжимала настоящую сталь, Генрих досадливо поморщился, ненароком выдавая свою уверенность. Пожалуй, Его Сиятельство всё же не принадлежит к числу тех, с кем следует делиться подобными секретами. Особенно за считанные мгновения до поединка. Отвернувшись к стойке, чтобы вернуть ей меч-бастард, Генрих почувствовал, что губы сами собой растягиваются в улыбке. Хищной, как говорили наставники тогда ещё принца. Впрочем, они же призывали и к благоразумию, заключённому в том, что недооценить противника – уже наполовину проиграть в схватке. Ценный совет, как бы часто он не звучал. Перебросив меч в правую руку, и крутанув его восьмёркой, чтобы приноровиться к весу тренировочного оружия, герцог обернулся к своему противнику. Улыбка? Даже намёка на неё не осталось. Как и на все остальные чувства, дарованные людям богами.
«Что Вы хотите от меня услышать, Ваша Светлость?»
- Ничего кроме того, о чём спросил. - Ну и кто сказал, что поединок начинается лишь с первым ударом?
«Его Величество не простит мне, если я Вас покалечу.»
Та самая самонадеянность, от которой остерегали Генриха его наставники. Что ж, на подобный выпад можно ответить лишь молчанием. Противник хочет считать себя сильнее? Да, пожалуйста! Превращать бой в петушиную склоку (особенно в самом его начале) у герцога не было ни малейшего желания.
Беркшир… Интересно, сколько ещё раз ему доведётся услышать об этом графстве в контексте «не уступать»? Вероятно, часто, коль скоро собеседники не утруждают себя такой мелочью. Впрочем, пустое. Особенно в сравнении с атакой графа, уступившей место словам.
Защита или нападение – какая из двух тактик обычно приносит лучшие плоды? Однозначного ответа не существовало, хорошие бойцы с лёгкостью чередовали одно с другим. Однако же Генрих никогда не старался ударить первым, вынуждая противника сделать это за него. Сам же герцог занимал выжидательную позицию, проверяя, на что способен тот, что стоит сейчас напротив него, и не поддастся ли соперник гневу, оскорбившись за показное равнодушие обороняющегося?..
«В змеином гнезде безопасно только змеям.»
О, а вот это, кажется, была попытка выбить почву из-под ног у самого Генриха!.. Не сказать, чтобы действенная, но довольно забавная. Не будь герцог сосредоточен на поединке, вероятно позволил бы себе улыбнуться. Искренне.
- Не только. Если не провоцировать, змеи вынуждены будут лишь шипеть издали. – Оборона плавно перешла в наступление. Классическая атака, стандартные приёмы – всё в точности так, как объясняют наставники. - Ну а если одна из них вознамерится укусить, у людей, чьё внимание не рассяно тщеславием, вполне хватит времени и решимости, чтобы раздавить змее голову. – Рука, по всем видимым опытному фехтовальщику признакам, намеревающаяся ударить справа, внезапно сделала выпад с противоположной стороны, почти касаясь остриём клинка Его Сиятельства. Однако вместо того, чтобы завершить удар, Генрих стремительно крутанулся вокруг своей оси, одновременно увеличивая дистанцию между собой и Ретелем. Любой поединок затевается с намерением победить? Вовсе нет, если победа потребует продемонстрировать всю свою технику. - К тому же, змеи, чьи повадки известны, куда менее опасны, нежели те, что не похожи на ядовитых.
Проклятие! Как почти братья дошли до такого?!
Застигнутый врасплох досадой, что то и дело мелькала за правым плечом лорда-регента, не желающего в полной мере отпустить прошлое, Генрих едва не пропустил удар Ретеля. Ретель… интересно, а в курсе ли он, что самая большая и самая ядовитая змея в очерченном графе гнезде – добрый дядюшка Генриха, ставший и его родственником, а вовсе не сам Генрих? Или же Его Сиятельство и вовсе не попал в перечень змей по версии Эйдана Ретеля? Зря. Очень зря. Недооценить противника – уже наполовину проиграть в схватке. А союзником Эдвард Девантри быть попросту не умеет. Во всяком случае, если союз этот обоюдоострый, а не сулящий выгоду только лишь ему самому.

- Увы, в таком случае слишком многих придётся убить, – невольно вырвалось у Генриха вместе с усмешкой. В суждениях графа о змеях (и не только о них) была своя правда, но слишком уж прямолинейная, а в придворных играх без изворотливости никуда. Генрих понял это уже давно, ещё наблюдая за здешними интригами с высоты юношеского роста, но признал лишь с принятием регентства. Правила игры были установлены задолго до него, и не ему менять их на иные, пусть даже пришедшиеся по душе не только Эйдану Ретелю, но и самому Генриху Найтону. Во всяком случае, не сейчас, когда в приоритете совсем другие битвы и другие победы. Слишком самонадеянно? Возможно. Лишь время рассудит, но уж никак не он сам.
Атака графа застала врасплох. А наказание за невнимательность вылилось в необходимость приоткрыть противнику часть своих истинных умений, чтобы не проиграть поединок в самом начале. Череда коротких ударов оказалась как нельзя кстати, и Генрих с удовольствием включился в игру клинков, позволяя себе отвлечься от мыслей в пользу боя. Поединок – действо далеко не бездумное, но думы эти совершенно иного характера. Более честного, даже не смотря на изрядную долю военных хитростей, запасом которых обладает и самый неискушённый противник. Граф Ревейншир к числу неискушённых не относился. Означало ли это, что и честности в нём осталось меньше, чем в любом новобранце? Отнюдь. Несомненно, мир стал бы проще, если бы всё в нём зависело напрямую друг от друга, но люди – слишком сложные создания, чтобы подчиняться правилам подобного рода. Пожалуй, честности в Эйдане Ретеле было поболей, чем во всех, с кем Генриху приходилось вести дела в последние месяцы, вместе взятых. Исключения имели место быть – без них вообще никуда в непростом человеческом мире – но ровно столько, чтобы подтвердить собою правило.
- Ваши извинения приняты, граф, даже не смотря на то, что в них нет нужды, – произнёс Генрих, парируя очередной удар. Лелеять обиду, ревностно взращивая из неё зверя, чьи когти однажды полоснут по горлу его же хозяина, никогда не было одной из составляющих характера герцога Хайбрэй. Поединок с достойным соперником куда лучше любых слов о прощении.
Открытая рука графа (а заодно и бок) уж слишком очевидно напрашивались на атаку, и удержаться от неё – стремительного выпада на уровне рефлексов, а не разума – было довольно не просто. Ретель не мог так подставиться, значит это ловушка. И приглашение в неё слишком большой соблазн, чтобы… А, впрочем, почему бы и нет? Ведь если ловушка угадана, она не захлопнется вдруг, перешибая  хребет.
Короткий удар, разбившийся об ожидаемую защиту, и короткая же улыбка, признающая воинские таланты противника. Пожалуй, одержать верх над графом будет удовольствием, не сравнимым даже с женской лаской и глотком отменного вина… но стоит ли оно той стены, что почти наверняка сама собой выстроится между ними? Определённо нет. Вокруг Генриха и без того хватало стен, а Эйдан Ретель… из него получится превосходный враг, но обрести в лице графа союзника во сто крат дороже. И важнее. Особенно, если смотреть на степень важности глазами Его Величества. Маленький король, приходящийся племянником им обоим, как никто из его предшественников нуждался в союзниках, что не устроят свору у подножия его трона, выясняя, кто из них больше предан и Его Величеству, и Хельму. Преданности много не бывает. Как и верности. И друзей…
Возможно ли это? Наступит ли однажды тот день, когда Генрих без оглядки назовёт Эйдана своим другом? Пожалуй, даже Отец-Создатель не знает этого наверняка – слишком большой путь предстоит пройти им обоим. Вот только со временем в Хельме сейчас даже хуже, чем с фуражом в армии маршала Ретеля.
Откровенность. Вопрос Ретеля о том, возможна ли она в этих стенах, едва не застал Генриха врасплох в другой раз. Ну, разумеется – именно таким должен был стать ответ, поддайся лорд-регент первому порыву. Безусловное доверие к людям, без которого эта самая откровенность попросту невозможна, а то и опасна, покидает нас вместе с детством, оставляя неизменным лишь доверие к одному человеку – себе самому. Но тот факт, что Генрих Найтон безоговорочно доверял Генриху Найтону, не означало, что и Эйдан Ретель может сделать то же самое. Во всяком случае, с позиции последнего. Чертовски верной по нынешним временам.
- Я даю Вам своё слово, – пауза длинной в пару мгновений поменяла местами атаку и оборону, которая успела порядком наскучить лорду-регенту. - Всё сказанное останется между нами.
Стребовать с Ретеля зеркальную клятву? Не стоит. Иные подарки не просто безвозмездные дары в знак дружбы, симпатии или признательности, а ещё и кредит доверия. И от того, как кредитуемый им воспользуется, зависит слишком много, чтобы отступить под напором возможного риска.
…И вновь смена ролей. Кажется, атака даже больше по душе графу, чем Генрих решил в начале поединка. Впрочем, сейчас ему не до поединка. Безумный мир, в котором людям приходится выбирать стороны, бесцеремонно распахнул двери в тренировочную залу, с непередаваемым нахальством вваливаясь внутрь на правах хозяина, не знакомого ни с правилами хорошего тона, ни с законами гостеприимства. Возможно, баррикады существовали во все времена и наивность Генриха дорого ему обойдётся… Однако стремление видеть в людях достоинства прежде их недостатков было частью натуры герцога Хайбрэй. Убери эту часть, и от лорда-регента мало что останется. А разве есть что-то хуже, чем потерять себя? Пожалуй, только потерять тех, кто стал тебе дорог…
- Что ж, откровенность за откровенность, – клинки скрестились с почти различимым скрежетом стали о сталь. Игры воображения порой куда более непредсказуемы, чем игры между людьми: что на политической, что на турнирной арене. - На чьей Вы стороне, Ваше Сиятельство? Кому принадлежит Ваша верность и Ваш меч? Чьи интересы для Вас важны настолько, чтобы ради них поступиться своими амбициями, если таковые не обошли Вас стороной? – Не утруждая себя отражением атаки, нацеленной по ногам, Генрих попросту подпрыгнул, пропуская оружие Ретеля под собой, а едва подошвы его сапог вновь коснулись отполированного множеством ног камня сам перешёл в наступление. Точные, выверенные удары всякий раз встречали отпор. Однако победа в поединке впервые за долгое время не была целью лорда-регента. Куда важнее было получить ответ (Ретель обещал, что тот будет откровенным) на свои вопросы, ну а если при этом незримая линия между нападением и защитой сместится к центру залы – что ж, в этом нет ничего дурного.
Вопросы, на которые существует лишь один правильный ответ – самые простые вопросы подлунного мира. Даже если они касаются латинской грамматики. Как правило, верных ответов сразу несколько, и определить, какой из них хоть сколько-нибудь вернее остальных… пожалуй, среди зимних снежинок и то проще выбрать самую необычную. Но никто и не говорил, что будет просто. А впрочем… на заданные лордом-регентом вопросы единственно верный ответ всё же существовал. Сам Генрих отыскал его уже давно, наступив на горло своей гордости и амбициям. И вот это было по-настоящему сложно.
Эдуард Найтон – единственный законный король Хельма. И верность ему, словно щит, оберегала Генриха от предательства. Во всяком случае от того, которое мог бы совершить он сам. Начни с себя – разве не так говорится?..

Откровенность Ретеля, на которую осмелился рассчитывать лорд-регент, оказалась… Чёрт, а ведь она и впрямь оказалась самой, что ни на есть откровенностью! Несмотря на данное слово, Генрих ожидал от графа в лучшем случае лабиринта из слов, смысл которых сосредоточен в центре, куда ещё нужно будет добраться, полагаясь исключительно на чутьё – не слишком точную, зато единственную карту. Привычка к диалогам подобного рода встряла на пути у этой откровенности подобно назойливому придворному, для которого односложные ответы вовсе не означают отсутствие интереса к сплетням. Дурная привычка, но въедливая. Понадобилось немало усилий, чтобы обойти её, а заодно и удар не пропустить. Честность – честностью, но и от поединка отвлекаться не след.
Семья. Если подумать, в мире и впрямь нет ничего дороже. Жаль только большинство начинает думать, только когда от семьи уже мало что остаётся. Задним умом, так сказать… Эйдан Ретель имел полное право не верить, но Генрих разделял эту его позицию. Разделял настолько искренне, что это порой пугало. Кто-то считает, будто привязанности делают человека слабее, чем он есть. Возможно. Вот только никакая сила в мире не стоит того, чтобы идти к ней чередою потерь. К тому же, силу можно черпать и в стремлении защитить тех, кто тебе дорог.
Кто тебе дорог… У лорда-регента осталось возмутительно мало таких вот людей. У Эйдана Ретеля и того меньше. Парируя очередной удар, Генрих вдруг осознал это, как никогда прежде, и где-то глубоко внутри шевельнулась… жалость? Вот уж нет. Жалость способна унизить вернее оскорбления, перчаткой брошенного в лицо, в отличие от сочувствия, если оно и впрямь искренне. Но даже его всё-таки следует попридержать при себе. Как и горечь от того, что человек по другую сторону клинка не был ему другом. С каждым словом – точным, как и его атаки – маршал севера вызывал в Генрихе всё большую приязнь, всё большее уважение. И эта откровенность… Да будет Создатель ему свидетелем: Ретелю не доведётся раскаиваться в ней.
- К сожалению, детство Эдуарда не в нашей власти. Оно и ему-то уже не принадлежит. – Горечь всё же нашла выход, вот только повод оказался иным. - Однако мне отрадно слышать о том, что Вы намерены бороться за мир для него, поскольку это и мои намерения тоже. А ещё Хельм, каким тот был во времена его деда. И мир с Фйелем – первый шаг, без которого другие, увы, невозможны.
Кажется, или поединок на мечах и впрямь превращается в продолжение малого совета? Хотя, если бы достопочтенные лорды взяли в руки оружие, возможно, все они куда вернее достигли бы согласие. В бою, как и в переговорах, тоже есть место для лжи, однако ложь эта совсем иного порядка. Более честная, что ли… Отец-Создатель, что только не придёт в голову!
Да и не только ему одному. Эти нелепые слухи о том, что Генриху позарез нужен трон, а вместе с ним и корона, пробрались и в тренировочную залу. Да не одни, а в компании ещё большего абсурда, спешащего рассказать всем, кто готово был слушать, что Его Светлость спит и видит, как бы организовать Его Величеству несчастный случай. Стараниями сплетников он уже и травил Эдуарда, и с башни сталкивал, а уж сколько раз высказывалось предположение о том, что вернее всего будет задушить дитя подушкой, и считать было бесполезно. Сперва Генрих приходил в ужас от обрывков сплетен, достигающих его ушей – ну, в самом деле, хоть ты их воском заливай! – однако после научился игнорировать их, как и прочие слухи подобного толка, большего попросту не заслуживающие.
- Признаться, я не слишком хорошо разбираюсь в природе слухов, чтобы судить о том, откуда они вообще берутся. Как, впрочем, и сплетни. Возможно, всё дело в том, что людям свойственно судить о других по себе. И в этом я мало от них отличаюсь. Но жизнь Эдуарда… Видите ли, граф, от моей семьи и без того осталось слишком мало, чтобы обменивать жизнь моего племянника на корону, которая мне без надобности. Откровенность за откровенность, Ваше Сиятельство: Вы даже представить себе не можете, что на самом деле скрывается за сиянием драгоценных камней короны. У моего отца не было выбора, как и у Чарльза, а теперь вот и Эдуарда – все они были рождены королями – но у меня-то он есть. И я ни за что не отдам предпочтение короне, когда впереди маячит свобода, которой – оцените иронию – лишены все короли, как прошлые, так и будущие. Мой долг велит мне находиться рядом с Эдуардом до тех пор, пока я ему нужен, и воспитать в нём качества, необходимые достойному правителю Хельма – думаю, мы с Чарльзом оба знали, о чём речь, ещё с детства – но после… Как Вы находите столицу, Ваше Сиятельство? Согласились бы по доброй воле провести здесь остаток дней?
С Хайбрэем – сердцем одноимённого герцогства и самого Хельма – мало какой из городов мог сравниться по красоте и величию. Вот только за этим фасадом скрывалось столько лжи, что порой становилось нечем дышать, а за каждым поворотом поджидало предательство, готовое вонзить кинжал в незащищённую спину, да ещё и провернуть клинок, чтобы уж наверняка. Фальшь, интриги, борьба за власть – сладкий пирог, только-только вынутый из печи, но уже провожаемый к столу сотнями жадных глаз… У Генриха не было доказательств своей догадки, однако интуиция заверяла: Ретель видит всё то же самое. Возможно, не так ясно, как сам Генрих, но всё же видит. И вряд ли увиденное нравится ему хоть сколько-нибудь сильнее лорда-регента.
Атакуя, Генрих не отвёл взгляда. Не то, чтобы у него и вовсе не было секретов, за которые стоит опасаться, окажись Ретель искусным чтецом человеческих душ. Секреты были у всех. Однако тайны Его Светлости не имели ничего общего с тем, о чём сейчас шла речь.
Ну, или почти не имели. Случайно или намеренно, но граф выудил одну из них на поверхность, порывом колючего зимнего ветра швырнув в лицо Генриху вопрос о его дочери, словно пригоршню снега.
Помимо этого любовь к Эдуарду, что в глазах Эйдана Ретеля не слишком-то вязалась с отсутствием любви к Эделайн, оказалась сравнима ещё и с ударом под дых. Вернее, не сама любовь, а то, с каким сомнением говорил о ней маршал. В этом сложно было признаться, однако, окажись Генрих на его месте, пожалуй, задал бы тот же вопрос. Возможно не вслух, но какая, в сущности, разница? Вот только герцог Хайбрэй был на своём месте. И с этого самого места открывалась такая картина, что даже детский рисунок, сотворённый неумелой рукой, имел куда больше сходства с зеркалом, чем с водной гладью, перечёркнутой дождём. 
Ну вот и что ему на это ответить? Эдуард не причастен к смерти женщины, которую Генрих любил настолько сильно, что жизнь без неё кажется чей-то изощрённой пыткой, растянутой на вечность вперёд? При взгляде на Эдуарда Генрих не видит за его плечом Тамилу, в тысячный раз вспоминая о том, что её нет и уже никогда не будет рядом? Попытки полюбить Эдуарда «хотя бы потому, что так должно» никогда не обернутся ненавистью, которую однажды может разжечь в душе Генриха неспособность простить дитя за то, к чему причастны лишь боги? Безумие. Его терпкие нотки угадывались в каждом из так называемых ответов, капля за каплей, глоток за глотком отравляя и разум, и сердце.
В последний момент Ретель отвёл удар, позволив не отвечать. Вот только камень, пущенный с горы, остановить и то проще. Маршал севера не был Генриху другом… а значит того, что он полезет копошиться в до сих пор не затянувшейся ране с самыми что ни на есть благими намерениями (иными словами, продолжит «допрос», щедро разбавляя его сочувствием и советами), можно не опасаться. К тому же, что если ответ этот нужен герцогу куда больше, нежели графу?..
- Жизнь была бы проще, если бы мы могли выбрать, кого нам любить, а кого, пожалуй, не стоит. Моя дочь – моя ответственность и, возможно, моя же ошибка… Не Эделайн, а то, насколько мы далеки друг от друга. Но на ошибках учатся и я… – Внезапно Генрих остановился, опустив меч. Острие коснулось каменных плит, а взгляд лорда-регента – чего-то, скрытого далеко в прошлом. Поединок не успел утомить его, так почему тогда перехватило дыхание? И как быть с маской, с которой он уже свыкся? Вопросы… одни вопросы. А ответов с каждым вздохом всё меньше. Да уж, откровение – обоюдоострый клинок, да к тому же ещё и на совесть отточенный. - Вы вправе делать обо мне какие угодно выводы, граф. Вправе подозревать, вправе сомневаться. Что бы я ни сказал Вам сейчас, слова останутся словами. Лишь время подтвердит или опровергнет их, как и мою искренность. Надеюсь только, что неприязнь ко мне не затуманит Ваш взор при взгляде на тех, кто и впрямь может стать врагами Эдуарда, или уже ими стали. А что до Эделайн… молите Создателя о том, чтобы Вы никогда и не сумеели меня понять. Во имя Аннабелль. Кажется, моя кузина чудная девушка и заслуживает счастья.
Вновь подняв меч, Генрих в задумчивости скользнул по клинку взглядом. Возможно, пожалеть придётся вовсе не Эйдану. А, впрочем, нет. Глоток откровенности стоил многого. Даже того, чтобы ради него оказаться поднятым на смех. И ошибиться… Хотя, нет. Последнего он определённо не стоил. Вот только что-либо менять уже поздно.
- Итак, граф, – прежняя маска легла на лицо, как влитая, а голос вновь зазвучал с непринуждённостью и нарочитым спокойствием, словно клей, схватывающий эту самую маску, - Вы поддержите мои намерения заключить с горцами мир? Или примете сторону Хайгардена и Томаса Девантри – адептов войны во имя…Впрочем, не стоит повторяться. Вы и сами присутствовали на совете. Сами их слышали.
От нейтральной позиции не осталось и следа. Бой ещё не окончен. Не ради победы, но ради него самого.

Пожалуй, каждый в глубине души считает свой дом самым лучшим (если речь не идёт о полуразвалившейся лачуге, продуваемой всеми ветрами, разумеется). Хотя бы потому, что всё в этом самом доме до сих пор хранит воспоминания о временах, не в пример более счастливых или же беззаботных. Всё плохое, если оно не преобладало в соотношении два к одному, со временем сглаживается, если не забывается вовсе, уступает место новым горестям и новым проблемам, в сравнении с которыми те, что остались в прошлом, кажутся и вполовину не такими серьёзными. Чем старше становится человек, чем больший отрезок пути остаётся у него за спиной, тем ценнее для него память о безупречном счастье, отполированном временем до зеркального блеска.
Дом Генриха его нынешний напарник по тренировочному мечу окрестил «змеиным гнездом». Пожалуй, стоило бы обидеться. Ну, или же хотя бы возразить, горячо возразить графу, объясняя, как тот не прав. Интриги? В мире, которому принадлежат они оба, интриговать всегда считалось едва ли не хорошим тоном, прививаемым детям с малого возраста. Ложь? Цветёт везде, где есть правда. Одно без другого – всё равно, что день без ночи, да и стоит не дороже. Предательство? О, оно наверняка появилось на свет вместе с первыми людьми, когда один из них позавидовал другому и не придумал ничего лучше, чем прибегнуть к подлости, сулящей скорый результат. Весь этот мрак разлит в воздухе, и лишь то, что разлит он неравномерно, не делает одни дворянские дома заметно чище других. Вот только как быть с тем, что все эти контраргументы звучат как оправдания? Маленькие дети с их «На себя посмотри!..» вызывают лишь умиление, а взрослые, пробующие вести себя так же – отвращение и презрительную жалость.
Проклятие… И ведь крыть-то нечем! Разве что промолчать в попытке создать какую-никакую иллюзию глубины, за которой змеиное гнездо может показаться чем-то иным. Не тем, чем оно является на самом деле. Возможно, однажды две эти правды – надуманная и истинная – сольются в одну, но когда это ещё будет? Да и застанет ли эти времена Его Светлость герцог Хайбрэй?
«По своей воле я бы никогда не променял небесные просторы, но если Эдуарду это будет нужно…»
Будет нужно? Неверная постановка вопроса, Ваше Сиятельство. Не будет. Уже нужно.
- Эдуард всегда будет нуждаться в людях, которым он сможет доверять без опасения, что за это придётся расплатиться короной, а то и жизнью. Но сейчас – особенно, так что с синим небом придётся повременить… и мне, и Вам, граф. Хотя бы до тех пор, пока он не сумеет обойтись без нас.
Взгляд серых глаз скрестился с голубыми. Подобно двум клинкам – не тренировочным, а боевым – что в равной степени способны как отнять жизнь, на которую нацелено остриё, так и защитить её в поединке с третьим. Даже ценою своей собственной? Что ж, если понадобится…
«Я доверяю Вам, граф, чёрт бы Вас побрал! Но заклинаю всем, что для Вас свято, не предавайте это доверия, не вынуждайте о нём пожалеть. Моя сторона – это сторона Эдуарда, и если Вы считаете так же, применительно к себе, нам нечего делить. И некого.»
«Спасибо за честность.»
Молчаливый кивок, означающий и «пожалуйста», и ответную благодарность одновременно. Честность – не тот дар, который можно вручить любому и каждому. Необходима уверенность в том, что одариваемый отнесётся к нему с должным уважением и не забудет о подарке, едва отзвучат дежурные речи.
- Вы уже виделись с ним, граф? С Эдуардом? Я не имею в виду все эти церемонии, на которых за каждым из нас следят десятки глаз, жадных до ошибок и могущих разглядеть их в чём угодно. Наедине. Без посторонних. Леди Маршал в расчёт брать не следует – она не относится к их числу, поскольку привязана к Его Величеству такой любовью, на которую способна не каждая мать, выносившая дитя… – Грустная усмешка скользнула по губам в то время, как клинок рассёк воздух, чтобы вскорости встретить препятствие в лице своего собрата. - Однако же, Анна Маршал ему не мать. Матерью Эдуарда была и всегда будет другая женщина – та, о которой вряд ли кто-то сумеет ему рассказать лучше, чем это сделаете Вы. Чтобы не произошло между всеми нами в прошлом, Эдуард должен помнить их – своих родителей.
Эта беседа, вплетённая в поединок, больше всего походила на глоток свежего воздуха, которым Генрих всё никак не мог насладиться вдоволь. Откровенность и честь – пожалуй, этого ему недоставало не меньше, чем ушедших родных, чем любви Тамилы, чем… просто любви. Возможность не взвешивать каждое своё слово, не просчитывать реакцию собеседника, не подбирать к нему этих триклятых ключей, зачастую сводящихся к банальной взятке… Пожалуй, лорд-регент давно уже не был так близок к себе, как сегодня. Это пьянило и вместе с тем вызывало страх. Как и разговоры о Чарльзе поначалу. Слишком много недоговорённостей осталось между ними, слишком много событий, которых не должно было случиться, а так же тех, что которые так и не попали на страницы истории из-за гордыни, сумевшей взять в оборот обоих сыновей Генриха Найтона. Именно поэтому герцог Хайбрэй и избегал с племянником разговоров о его отце – из опасения, что не сумеет сам удержаться на краю пропасти, от которой взялся оберегать Эдуарда. Однако в последние пару месяцев всё изменилось. Поначалу верные слова Генриху подсказывало какое-то болезненное нежелание того, чтобы мальчик забыл об отце (детские воспоминания, увы, одна из самых ненадёжных вещей в мире, даже если самим детям и кажется иначе), а после… Его Величество Чарльз I оказался не самым безнадёжным из братьев. Уж во всяком случае, не безнадёжнее Генриха. Но королева Адриана… у Её Величества остался собственный брат, чтобы рассказать о ней, не унижая шаблонными фразами, за которыми не разглядеть даже очертаний некогда жившей женщины.
«Нам нужен мир.»
Нужен, граф, несомненно нужен. А ещё нам нужны границы. Те, в которых Хельм существовал до тех пор, пока одному герцогу горячего нрава не захотелось примерить корону. Забавная всё-таки штука эта жизнь. Ещё недавно Генрих мог головой поручиться за Андреса, в то время как Чарльз и маршал севера – верный соратник Его Величества – оставались для герцога этакими тёмными лошадками, с которыми нужно держать ухо востро, пока они (ну ладно, один из них – тот, который в короне) не затеяли ещё какую-нибудь войну. Теперь же с Эйданом Его Светлость ведёт довольно откровенные беседы, открывая кредит доверия, а с Адресом… Только лишь Матери-Защитнице ведомо, чем обернётся будущее для бывших братьев, однако что-то подсказывало Генриху, что следующая встреча станет последней для одного из них. И даже если встреча эта окажется не следующей, а той, что за ней, разве от этой отсрочки что-то изменится между ними? Орллея – часть Хельма. И для того, чтобы вернуть эту часть на причитающееся ей место на карте мира, Генрих Найтон готов на всё. Даже умереть или самому стать… Нет, не стоит об этом.
- И всё же, что Вы думаете об Орллее, граф? Я не ищу войны с ними и закрытие границ – альтернатива, которая… несомненно повлечёт за собой некоторые затруднения для торговой братии по эту сторону границы, – короткий смешок получился извиняющимся. Мол, я и сам понимаю, как обтекаемо звучит эта фраза, но сейчас не до конкретики. - Однако же, это позволит нам перенаправить ресурсы на север и пострадавший от чумы юг. Несомненно, главы торговых гильдий постараются наварить на этих обстоятельствах как можно больше, однако корона сделает всё, чтобы покрыть разницу между желаемым и разумным из казны. Смею надеяться, мы все останемся в выигрыше. Кроме Орллеи, которой не плохо бы попробовать свою «независимость» на вкус и понять уже, что без согласия Хельма она ещё и слишком дорого стоит.
Возможно, следовало бы напрямую пообещать увеличить материальную поддержку северной армии, как Генрих и намеревался поступить, однако давать подобное слово, уже имея обязательство перед епархией Хельмана Хайгардена, было бы неосмотрительно. К тому же поступки всегда говорят громче любых слов, какими бы искренними те не казались.

Семья. Слово короткое, но ёмкое. Громкое даже. Однако вместе с тем некоторые склонны недооценивать его силу в то время, как другие придают понятию ненужный пафос и многозначительно замолкают, предоставляя собеседнику самому додумать едва ли не вооружённый до зубов отряд отпетых головорезов, которые в случае чего бросятся на него по щелчку пальцами. Что хуже? Пожалуй, это тот редкий случай, когда неверного ответа попросту нет. Для каждого семья видится разной, и кто сказал, будто те самые головорезы не могут ею быть? Могут. А тот, кто считает иначе, просто обделён воображением.
У Генриха Найтона с воображением было… не то, чтобы совсем замечательно, но и не так уж плохо. В общем, ему хватало. В отличие от всё той же семьи. Эдуард, Елизавета и даже Эделайн (не смотря на то, что все поступки в отношении маленькой леди Найтон и утверждали обратное) были его семьёй, тем, что от неё осталось. И сейчас Генрих был готов на всё, чтобы сохранить эту семью, дать им хоть немного, но счастья. Настоящего и защищённого. И если набраться наглости и предположить, что он сам – один из компонентов этого счастья, что ж, значит в жизни несколько больше смысла, чем казалось Его Светлости после похорон жены. Первой жены. Вторая, к слову, тоже успела стать ему семьёй. Не эталонной, но… где они вообще водятся, эти самые образцово-показательные семьи? Разве что в сказках… Но даже если и так, у их с Леттис сказки ещё есть шанс. Как и у всякой, чьи строчки только коснулись бумаги.
Ну а за пределами личных покоев и вовсе царит реальность. И в этой реальности правота Эйдана Ретеля очевидна. Они и впрямь нужны будут Эдуарду, даже когда тот превратится из мальчика в мужчину, способного удержать в руках меч, а на плечах – тяжесть принятых решений. И нужность эта согревает, подобно огню, к которому первым делом протягивает руки человек, укрывшийся от зимы в покоях с камином. Вот только порою огонь гаснет. Сам ли собой или под влиянием обстоятельств.
- Надеюсь, Вы правы, – только и сумел ответить Генрих, отражая удар и нанося ответный. Поединок продолжался своим чередом, и ни один из них не намеревался уступать другому. Завораживающий танец на углях взаимной опасности – самый лучший из всех, что когда-либо существовали и будут существовать после того, как поединщики развеются прахом.
Упоминание Альгерды Моцарт вызвало улыбку. Как, впрочем, и всегда, стоило разговору коснуться этой маленькой леди. Её выходки, о которых нет-нет, да и узнавал лорд-регент, поражали воображение (в том числе то, которое застыло на отметке «золотой середины») даже не смотря на то, что никоим образом не укладывались в представления о… как там Ретель сказал, «милой молодой леди»? Нет, ни к «милой», ни к «молодой» вопросов нету, но «леди»… Разве что мир решит встать с ног на голову.
- Что она натворила, граф? Предположений у меня тьма, но я не поставлю ни на одно из них, ведь леди Моцарт у нас не из тех, кто повторяется!
А вот неожиданная смена темы обескуражила, пожалуй, ничуть не меньше леди Альгерды. Контрабандисты? Нельзя сказать, чтобы Генрих никогда не думал о подобном явлении, вот только мысли его были направлены исключительно на борьбу с братией, для которой не существует ни границ, ни законов. Границ? Значит ли это, что его «альтернатива войне» откроет лазейки для контрабанды с обеих сторон? И если значит, то как с этим быть? Растерянность лорда-регента Хельм не потерпит и не простит, а вот время на размышления выторговать можно.
- В ваших словах что-то есть, но, признаться, я и не думал о том, чтобы… а, впрочем, все средства хороши, не так ли?
Не все. Но если не останется выбора… Однако выбор пока есть. И время. И контрабанда, пусть и не уже, но скоро. Проклятие, как всё же не хочется связываться с людьми, чьи понятия о чести даже не искажены, а отсутствуют напрочь. Ещё одно «преимущество» короны: королям не дано выбирать, с кем вести дела. И всякая попытка доказать иное заканчивается войной. С ведьмами уже была, Генриху осталось лишь развязать с контрабандистами.
- Хельман Хайгарден имел со мной беседу, затрагивающую и Трансуол тоже. Я заверил его в том, что корона окажет реальную помощь его епархии в восстановлении того, что было разрушено войной.  Надеюсь, финансовых вливаний должно хватить, чтобы вернуть людям уверенность в завтрашнем дне, ну а самих людей – на покинутые ими земли. Если не ошибаюсь, он планирует отъезд в ближайшие дни… ну а Вы? Не думайте, будто я указываю Вам на дверь, граф. Я всё ещё надеюсь, что Вы успеете поговорить с Эдуардом. О леди Адриане или о чём-либо ещё. Вы верно заметили: мы оба его семья, и я не намерен мешать вашим встречам. Однако дела не ждут. Решения, принятые на совете, так и останутся просто словами, если мы не претворим их в жизнь.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-10-25 20:47:11)