«…настолько, что даже назвал сына в мою честь!»
Мальчишка в его голове и не думал униматься. Он язвил и ехидничал за троих, пытаясь скрыть своё смущение и ту досаду, что оно вызывало, однако Генрих почти не слушал его. Мерное дыхание ребёнка завораживало, словно самая чарующая музыка на земле. Такой маленький и такой ценный. Не из-за того, кем он однажды может стать, а здесь и сейчас. Просто потому, что он есть. Малыш пошевелился во сне, забавно шмыгнув носом, и Генрих с тревогой взглянул на Леттис. Даже Ричард, казалось, исчерпал свой запас красноречия, гипнотизируя герцогиню взглядом. И как только у неё выходит управляться с младенцем так просто в то самое время, как сам Генрих боится дышать, дабы не потревожить его сон?
К счастью, инструкции не заставили себя ждать.
«Так и сидеть? Ну, это-то я могу. Наверное,» – в унисон подумали оба, вновь переводя взгляд на ребёнка.
«И всё же, почему Ричард?»
«А почему, собственно, нет?»
«Просто признай, что…»
«Неси его сюда».
Вмешательство Леттис пришлось, как нельзя кстати. Лишь передав ей сына, Генрих смог вздохнуть с облегчением. Донёс. Не уронил. И даже не разбудил.
«Ничего сложного?.. – Несколько напряжённо рассмеялся тот Ричард, которого отдать, увы, было на порядок сложнее. Даже если бы кто-то согласился его взять. - Она правда так думает? Да у меня руки до сих пор дрожат! Боюсь я этих младенцев».
«Я смотрю, тебе для страха много и не нужно,» – огрызнулся Генрих, ни в какую не желая признавать, что сейчас он склонен был согласиться с Ричардом, а не с Леттис.
«Не хочу быть тем, кто подпортит твой бесстрашный образ замечанием, что руки-то у нас общие… Хотя нет, хочу».
Впрочем, пылкие речи Леттис даже Ричарда заставили замолчать. Отражение эмоций герцога или же нечто иное, но Гиллан почувствовал холодок между лопатками. Слишком поздно?
- Нет. – Уверенность, с которой говорил Генрих, заражала прежде всего его самого. Так солнце, отражаясь от полированного доспеха, вдвое увеличивает свой и без того нестерпимый свет. - Этого не случится, слышишь? Мы будем рядом так долго, как только сумеем. – Подавшись вперёд, герцог накрыл пальцы Леттис, лежащие поверх колыбели, своей рукой. Другой же коснулся её щеки, тыльной стороной ладони очерчивая дугу до подбородка. Посторонние, невесть как угодившие в их разумы? Плевать на них. Главное – это она. Его герцогиня. Его женщина. Его Леттис. - Будем видеть, как они растут, как учатся ходить. Будем подымать их на ноги, если они упадут, ругать и хвалить. Мы будем рядом. Я тебе обещаю. К тому же, если боги этого не желали, разве сумела бы ты вернуть меня к жизни? – Одна ведьма, пусть бы и обезумевшая от любви и горя, не смолга бы одержать верх над богами… ведь так?!
Но даже если бы сам Отец-Создатель ступил сейчас в покои герцога и герцогини Хайбрэй с твёрдым намерением им помешать, это не убавило бы решимости Генриха Найтона. Он готов был сражаться, всегда готов был сражаться, но сегодня – в особенности. За их будущее. Их счастье. И детей, что мирно спали в своих кроватках. Как? Хороший вопрос. Вот об этом и стоит думать.
«Если что, ты ведь не умер сегодня, хотя и должен был… – голос Ричарда был тих и, против обыкновения, весьма серьёзен. - Я имею в виду, у тебя непременно должно получится, раз уж ты всё равно изменил историю».
«У меня и получится».
«Да. И я помогу. Мы поможем. Только, я пока не знаю как…»
«Спасибо».
«За что, я ведь не придумал никакого плана?»
«Но ты хотя бы попытался… хоть это и не твой бой».
«Он твой».
«Именно».
Одинокая слезинка, которую Леттис смахнуло, стоило ему убрать руку и на шаг отстраниться, не укрылась от внимания. Сердце Генриха болезненно сжалось – не он ли давал слово, что не позволит плакать этим глазам? Обнять бы её сейчас, крепко-крепко, едва ли не на грани, за которой начинается боль, а после – уткнуться лицом в волосы, припоминая, как податливы они под его пальцами, ещё хранившими жар разгорячённого ласками тела… Но эти дети, как с ними быть? Если от младенцев можно укрыться за дверью спальни, как быть с теми, кто засел внутри… наверняка ощущая всё то же самое, что и Генрих. Проклятие! Ну что это за пытка: он жив, она рядом, а им даже коснуться друг друга нельзя?! Или всё же можно?..
«Уйди отсюда».
«Эй, а как же волшебное слово?»
«Немедленно».
«Ну нет, я уже привык, что ты вечно мной недоволен. Куда я уйду?»
«… … …, да куда хочешь!»
«Ого! Ладно, аргумент».
Две зыбкие тени – отражения Генриха и Леттис – скользнули прочь. Как раз вовремя, потому как сдерживать себя герцог Хайбрэй больше не мог, да и не хотел. Вновь шагнув к Леттис, Генрих сгрёб её в охапку, припадая к губам жадным требовательным поцелуем. Долгим, словно само время. Страсть стремительно разгоралась в нём с каждым ударом сердца, вдруг сорвавшимся в бег, и больше ничто в мире не стояло у него на пути. Впрочем, и сам мир перестал существовать. Осталась лишь Леттис – самая желанная среди всех женщин. И самая любимая.
Генрих никогда не был груб с нею. Сперва ночь за ночью приучая к себе с терпением, присущим опытному любовнику, а после – щедро мешая страсть с нежностью, которая определённо пришлась ей по вкусу. Сперва так оно всё и было, однако сегодня… казалось, ещё немного, и Генрих окончательно утратит контроль. Ткань платья раздражала, словно была его личным врагом, исключительно назло не сдаваясь под пальцами… Ах, вот значит как?
Подхватив Леттис на руки, хоть для этого и пришлось оторваться от её губ, Генрих в несколько шагов преодолел расстояние, отделяющее спальню от их гостиной. К счастью, дверь оказалась не заперта, а хорошо смазанные петли не скрипнули, потревожив сон сыновей. Сон? О да, именно то, о чём Генрих сейчас думал в последнюю очередь.
В гостиной горели свечи, в спальне же воцарился мрак. Лишь луна освещала покои, забравшись на кровать с непосредственностью ребёнка. Или женщины. Сперва Леттис смущалась и своей наготы, и своей чувственности, но после именно здесь она раскрывалась, словно цветок после дождя, даря и отнимая поцелуи, словно последние коснувшиеся лепестков капли.
- Я…
Опустив Леттис на прохладные простыни, Генрих склонился над нею. Казалось, будто страсть отступила или же осталась в гостиной, обманувшись пламенем свечей. Лёгкий поцелуй, которым Генрих коснулся губ женщины, был почти целомудренным, и растаял сразу же, едва он отстранился прочь. Но только лишь затем, чтобы вновь запустить руку в её порядком растрепавшиеся волосы. Забавно, но пальцы тот час же запутались в них, словно его любимая ведьма применила свои чары, беря герцога в плен вот таким вот исключительно женским способом.
- Тебя…
Однако же плен этот не продлился долго. Пара ударов сердца, и рука Генриха оказалась на свободе. Обе руки, что тотчас же обхватили Леттис за плечи, приподнимая над простынями навстречу новому поцелую. Лёгкому, словно она сама, и страстному, словно жар, который и не думал отступать, распаляя кожу до такой степени, что ещё немного – и одежда вспыхнет сама собою.
Между тем шнуровка на платье всё никак не желала поддаваться, словно бы дразня Генриха, но наконец зловредное платье нехотя поползло вниз, обнажая плечи и грудь, скрытые за тонкой нижней сорочкой. Улыбка на миг тронула губы герцога – уж с этим врагом он совладает без особых хлопот. Только не сейчас.
- Люблю.
Оставив платье в покое, Генрих коснулся плеча Леттис губами. Тонкая ткань лишь добавляла поцелую остроты, будоража воображение, как и положено последней преграде. Затем наступил черёд ключиц, а после шеи, которую Генрих покрывал поцелуями, пока руки его ласкали спину, то с силой привлекая Леттис к себе, то позволяя ей чуть отстраниться, чтобы глотнуть воздуха.
- Ты ведь знаешь?

Он хорошо помнил самую первую их ночь. Леттис пыталась казаться непринуждённой, но вместо этого отчаянно краснела под его взглядом и смущалась от каждого прикосновения. Такая скованная, робкая и вместе с тем удивительно ласковая, она тянулась навстречу, замирая, стоило прикосновениям Генриха пересечь черту, за которой скрывалась всё ещё незнакомая ей страсть. Лишь боги знают, сколько терпения пришлось ему проявить, приучая её к себе, своему телу и своей страсти, пока нагота не перестала смущать Леттис и она не отдалась на волю своих чувств. И своей чувственности. Той самой, что переполняла её сейчас. Не будь желание столь безоговорочно сильным, Генрих охотно бы оторвался от своей герцогини, дабы полюбоваться ею сейчас.
- Реален ли я? – Кажется, миледи спросила об этом ещё там, в гостиной, а он так и не удосужился ей ответить. Ну разве так можно? Рука, скользнувшая по спине Леттис, сжала её бедро. - Ну а сама ты как думаешь? – Даже сквозь ткань платья Генрих чувствовал жар её тела. Огонь – самая опасная среди всех стихий, но и самая манящая, не так ли? Так. Пламя может испепелить тебя дотла, но вместе с тем в его власти рассыпать по телу миллиард своих искр, соединяя двоих воедино невесомой сетью – самой прочной из всех существующих. - Неужели есть что-то, что реальнее этого?
Увы, есть. «Это платье», как верно заметила его леди. Возможно, кому-то оно могло показаться воплощением красоты, но Генрих охотно совал бы его, если… а что, кстати, ему мешает? Тем более, что Леттис уже справилась с застёжками на дуплете Генриха. Миг, и рубашка тоже исчезла в темноте. Что ж, значит, платью там одиноко не будет – вдвоём они быстро отделались от него, вновь падая на кровать.
- Ты любишь сильнее? – Генрих редко отказывал себе в удовольствии подразнить Леттис. От того, как она распалялась, придумывая достойный ответ между поцелуями и ласками, их страсть приобретала особый вкус. Пряный и терпкий, словно горячее вино, капли которого он собирал, касаясь губами живота  или небольшой, но восхитительно упругой груди. Вот и сейчас его рука взлетела вверх, словно случайно задевая грудь под тончайшей тканью рубашки. И хоть пальцы всего на миг задержались на ней, торопясь завладеть шеей, которую Генрих так и не закончил целовать до поединка с платьем, сосок тот час же затвердел, отзываясь на мимолётную ласку. - Сильнее, чем я? – бриджи определённо мешали ему рассуждать здраво… ну, или хоть как-нибудь. Как и сорочка Леттис, однако пока ещё Генрих умудрялся сдерживать себя. Но то, что надолго его не хватит, она и сама могла понять, когда вес его тела прижал Леттис к кровати. Руки, которыми герцогиня ласкала его торс и плечи, оказались заведены ей за голову – уловка, которая всегда срабатывала на ура, как бы Её Светлость не силилась перехватить контроль. Не то, чтобы он был против инициативы, которую проявляла Леттис… но лишь тогда, когда Генрих сам позволял это ей. - И как же ты намереваешься это доказать? – Держать руки женщины за головой можно и одной рукой, другой же – вновь касаться её тела. Сперва шеи, затем груди, тонкой талии и бедра, которому Генрих уделил особое внимание, добравшись аж до колена. Тонкая ткань нижней сорочки заскользила вверх тот час же (наверняка наученная горьким опытом платья), и Генрих, победно поцеловав Леттис, закинул её ногу себе на спину. Ещё ближе, почти на грани. Дыхание сделалось хриплым, прерывистым, а после и вовсе обратилось в стон. К чёрту всё, в особенности игры, – желание заполнило собою и разум, и тело, обращая кровь в жидкий огонь.
Торопливо распутав завязки бриджей, Генрих приник к телу женщины со страстью, помноженной надвое. Тонкая ткань ничуть не мешала ему устроиться между бёдрами Леттис. Глухой стон сорвался с губ в тот самый миг, когда двое стали единым целым. А после наслаждение накатывало приливными волнами с каждым движением, с каждым поцелуем, которым они успевали коснуться друг друга в промежутках, что становились всё более и более короткими. Беспорядочные поцелуи, беспорядочные вздохи и руки, то сплетающиеся вместе, то едва ли касающиеся друг друга кончиками пальцев.
Стремясь продлить наслаждение, выпив всё, до последней капли, Генрих всё ещё пытался сдерживать себя… вернее – пытался пытаться. Но как же это непросто, если женщина охотно отвечает на твою страсть, подстраиваясь под ритм, ставший общим с первых мгновений…
…Близость с женщиной, страсть, разделённая пополам, сама по себе приносит наслаждение. Обоим, если любовник хоть сколько-нибудь смыслит в том, что вообще делать с той, кто оказалась в его объятиях. Но близость с женщиной, которую любишь всем сердцем, удовольствие особенное. Ни вкус победы в бою, ни первый крик младенца, ни стремительный бег лошади не способны коснуться его даже вскользь. Да что там «коснуться»? Приблизиться.
В миг, когда наслаждение становилось нестерпимым, Генрих часто шептал её имя, мешая его со стоном, а после – какое-то время так и лежал, наслаждаясь эхом этих своих ощущений и изгибами тела Леттис, разгорячённого его страстью, пока она не выскальзывала из-под него, ссылаясь на то, что ей тяжело.

Отредактировано Henry IV Knighton (2017-02-19 22:31:27)

Первая волна страсти схлынула, оставляя после себя пустоту, до краёв наполненную блаженством и умиротворением. Куда-то идти, что-то делать, говорить с кем-то – зачем? Не всё ли равно, что там будет этим далёким утром, которое ещё сперва должно наступить, прежде чем диктовать герцогу Хайбрэй свои условия? И оно наступит, непременно наступит, заставив Генриха полностью поменять своё мнение, но когда это ещё будет?
Устроив голову на груди Генриха, Леттис будто бы слушала стук его сердца, нехотя замедлявшего бег и выравнивающего ритм. Кажется, сердцу тоже не чужды безумство и ненасытность в любви, и герцог уже не раз убеждался в этом, деля ночь с любимой им женщиной. А менестрели всё о возвышенном, да о возвышенном… Ну и к чёрту их. Вместе с лютнями и флейтами. В мире, который заливала луна своим прохладным серебряным светом, не существовало никого важнее, чем Леттис, и жар её дыхания, скользившего по груди, до дрожи контрастировал с прохладой простыней, на которых они лежали, взяв передышку от страсти.
Передышку? А ведь и впрямь. Генриху всегда будет мало Леттис. Пожалуй, он не насытится ею, даже если сотня ночей соединятся в одну, и весь мир погрузится в глубокий сон. Весь мир, кроме них двоих. Воспользовавшись тем, что Леттис отстранилась, занявшись шпильками, Генрих освободился от остатков одежды, а после охотно запустил руку в её волосы, привлекая возлюбленную к себе, чтобы уже привычно перебирать тёмные пряди пальцами, наслаждаясь ими, словно струящимся шёлком.
- Соскучилась? – Говорить было лень и в то же время необходимо, дабы не обмануться сном, растратив в пустую такую хорошую ночь. - Ты же не имеешь в виду то, что было между нами сейчас? – Недоумение было разыграно им, словно по нотам, однако же в голосе звучала улыбка – та самая, которая осталась на его губах вместе со вкусом губ Леттис. - Что? Даже «очень-очень»? Но мне не показалось, будто ты скучала,  объятия сделались жарче, а поцелуй, которым Генрих помешал миледи ответить, требовательнее.
Однако насмешка, в равной степени ласковая и дразнящая, которой Генрих попытался укрыться от Леттис, скоро сошла на нет. Пожалуй, для этого герцогине даже не нужно было продолжать, разбрасывая слова, словно ловчую сеть, с какой ловко управлялись егеря. Герцог Хайбрэй и не сомневался, что всё обстояло именно так, как она говорила: разделить тяжесть пережитого на двоих, будто бы от этого она сможет стать легче или же проще. Не сможет. И не станет. Потому что как бы не тяжело ему пришлось «на той стороне», Леттис Генрих этого пережить не позволит. Пусть бы и с его слов. Делить что-то на двоих – величайшее счастье, когда любишь и знаешь, что любим в ответ… вот только в понятие этого «что-то» из рук вон плохо укладывается смерть. Да что там – пожалуй, она не укладывается вовсе.
- Я не помню, – нехотя проговорил Генрих, когда тишина, нарушаемая лишь лёгкими, рассеянными прикосновениями то к волосам, то к нежной коже, дразняще скрытой от него под тончайшей, но всё же сорочкой, нависла над герцогом Хайбрэй в темноте, требуя ответа не меньше, чем Леттис. Хорошо, хоть лгать не пришлось. Нагота – не лучший союзник лжи.
Он и впрямь не помнил. Не знал. Не считать же знанием боль, что сжигала его изнутри, по капле вытравливая жизнь из лёгких, которые жгло огнём при малейшей попытке сделать вдох? Впрочем, он и дышать тогда разучился, раскрывая рот словно рыба, выброшенная на берег, но не ощущая вокруг себя воздуха, который можно было глотнуть. Следом померкло зрение, и тогда боль взяла его в оборот. Хорошо хоть кричать Генрих тогда не мог, хотя и хотелось.
Ну а после… ничего, из которого его вырвал голос Леттис и её осторожные прикосновения. Настолько осторожные, словно бы его леди боялась, что даже ими она может причинить боль. Зря. Генрих ещё никогда не чувствовал себя таким живым и свободным от боли, как в тот миг, когда сознание вернулось к нему вместе со способностью дышать, а после и видеть. Хотя, с последней действительно приходилось мириться, но в сравнении с тем, что он испытал прежде, эта цена казалась смешной. Словно бы весь мир оценили в пару монет, да ещё и с пометкой «торг уместен».
- Знаешь, наверное, это правильно, что никто из живых не имеет представления о том, каково там. Как по мне, нам с тобой это тоже не нужно, – коснувшись щеки Леттис, Генрих добрался до подбородка, а после заставил её поднять голову. Тьма царствовала по обе стороны от серебристой луны, однако же ему показалось, что он и впрямь видит упрямое и совсем немного растерянное выражение в глубине небесных глаз Леттис. - Не нужно, – словно заклинание повторил Генрих, запечатывая слова поцелуем. Долгим и бесконечно нежным. - Я здесь, Леттис, рядом. Я хочу жить и любить тебя, милая. Если чем-то и стоит делиться, то лишь этим.
Вообще-то не только. Ведь ещё есть прикосновения, есть ласки, есть изгиб бедра, обжигающий пальцы. Небольшая упругая грудь, чьё прикосновение к его телу освежает на губах и в памяти страсть нынешней ночи… И разнесчастная сорочка, пусть бы она и подчёркивала больше, чем укрывала от взгляда.
- Сними её, – с заметной хрипотцой в голосе попросил Генрих.

Её прикосновения – пусть бы и нежные (настолько, что могли бы смело назваться целомудренными, будь на герцоге и герцогине побольше одежды… ладно, будь на них хоть какая-то одежда!) – дразнили Генриха, будоража кровь, что тот час же обращалась огнём, текущим по венам. Мог ли он помыслить, что женщина, запустившая шишкой ему в затылок в день их знакомства, станет столь желанна и столь необходима для герцога Хайбрэй? Ночи, которые Генриху приходилось проводить без Леттис, становились для него испытанием. Сладость её губ, соблазнительные изгибы тела и шёлк волос, струящийся между пальцами – воспоминания сводили с ума даже тогда, когда Генрих наверняка знал, что следующую ночь проведёт уже в их с Леттис постели. Пусть бы и просто засыпая рядом с нею под умиротворяющую колыбельную размеренного дыхания… Ну, или же совсем не умиротворяющую.
Этот момент, предшествующий стону наслаждения, Генрих всегда ловил с особой жадностью. Дыхание Леттис учащалось настолько, что, того и гляди, растворится в страсти, словно вино, отданное в дар огню: ещё миг тому назад оно плескалось в кубке, а уже в следующий испарилось в языках пламени, на долю мгновения окрасив его бордовыми или пурпурными бликами. Генрих собирал их губами, припадая к обнажённому телу с такой страстью, будто эта ночь – последняя в их жизни, и нужно успеть выпить её до дна.
Нужно? Кому? Генрих нуждался совсем не в этом. В частности, когда Леттис оседлала его и нарочито медленно принялась стаскивать с себя сорочку, Генрих определённо нуждался в том, чтобы она разобралась с чертовски неуместной тканью как можно быстрее… и в то же время не смел пошевелиться, скользя взглядом вслед за сорочкой. Кожу Леттис, и без того не тронутую солнцем, свет луны высеребрил, вырывая женщину из ночной тьмы. Впрочем, с нею Генриху никогда не бывало темно – с Леттис, а не с луной – её глаза сияли неистовством, а руки и без света находили точки на его теле, которые распаляли страсть даже мимолётным, а то и вовсе случайным прикосновением. Случайным? Как бы не так…
Однако сейчас руки герцогини были заняты сорочкой. Сперва она обнажила бёдра, которые Генрих не замедлил накрыть руками, теснее прижимая к собственному телу, затем тонкую талию (Его Светлость непременно уделил бы время и ей, да вот «беда» - как раз в это время его ладони добрались до ягодиц), и наконец грудь, соблазнительно вздымающуюся при каждом вздохе. К счастью, на этом сорочка окончилась, как и «безучастность» Генриха. Он ещё позволил женщине выгнуться, наслаждаясь её красотой и ощущая столь сильное желание, как будто до этой ночи не прикасался к Леттис по меньшей мере месяца два, но после руки настойчиво скользнули по спине, привлекая любимую к себе, и даже волосы, кинувшиеся было на подмогу своей хозяйке, не сумели опутать его запястья. Не сейчас.
Скользнув по телу, руки Генриха накрыли грудь Леттис. Устремляясь вверх, пальцы чуть разошлись в стороны, сжимая соски, тот час же затвердевшие в ответ на грубоватую, но вместе с тем осторожную ласку. На грани. Как и сама страсть в соседстве с любовью.
С губ женщины сорвался вздох. Ещё не тот, который Генрих ловил, желая раствориться в одном с нею наслаждении, но уже и не случайный. Казалось, ещё один удар сердца, и она накроет его ладони своими, но вместо этого Леттис выскользнула из его рук, чтобы припасть к губам в поцелуе. Если подумать, против поцелуя Генрих ничего не имел… однако же его ведьма (вот уж точно! И как он не замечал этого раньше?!) едва коснулась их, ускользая всё дальше и дальше. Вернее, ниже и ниже. Генрих подался было за ней, но в следующий миг откинулся на подушки, уступая губам Леттис. Куда подевалась застенчивая невеста, которую он высвобождал из платья в их первую брачную ночь, едва не скрипя зубами от разрывающего на части желания?.. Не то, чтобы Генриху не хватало её робости, однако же сложно было поверить, что общим с нынешней искусительницей у неё был не только он сам и эта постель. Хотя, даже сотню ночей спустя Леттис в его объятиях бывала разной. Сегодня, к примеру, Её Светлость вознамерилась доказать свою страстность… Чёрт, да уже доказала!
Пальцы запутались в волосах, с губ сорвался хриплый вздох, а после Леттис вновь оказалась верхом. И на сей раз именно так, как было нужно. Обычно Генрих главенствовал в их постели, но сегодня он без колебания отдал это право своей любимой.
Плавные движения лишь распаляли желание, превращая предвкушение блаженства в сладостную пытку… во всяком случае, так бывало прежде, когда Её Светлость перехватывала инициативу. Сейчас же Генрих ощущал себя так, словно этот финальный огонь уже охватил его, но жар, чей предел был известен, становился лишь горячее, распаляясь, словно в горне по велению кузнечных мехов.
Руки Леттис подались навстречу. Миг, и её пальцы переплелись с пальцами Генриха с силой, на которую способна лишь женщина, охваченная страстью. Но небольшая грудь с затвердевшими сосками всё ещё манила к себе, и Генрих не счёл нужным противиться этой прихоти, пусть бы и пришлось высвободиться из рук Леттис, а после, снискав на свою голову обиженный стон, рывком сесть на постели, впиваясь в приоткрытые губы страстным поцелуем.
- Не останавливайся, – шепнул Генрих, когда одна его ладонь добралась, куда следует, а вторая легла на спину ведьмы. Ведьмы? Пусть так. Главное, что она – его ведьма. Самая любимая и самая желанная на этой земле, даже если богам и будет угодно проклясть их любовь.

Неловкое молчание сопровождало Ричарда и Саммер на протяжении всего длинного коридора, по которому они чинно плыли плечом к плечу, как и полагается двум благовоспитанным призракам. Кажется, оба они прекрасно понимали, по какой такой надобности герцог и герцогиня Хайбрэй выставили их за дверь едва ли не пинком под призрачный зад, и это понимание… не смотря на то, что у Ричарда были женщины, в присутствии Саммер эта тема удивительным образом смущала его. Хвастаться своими победами в кругу приятелей – это одно, но запросто рассуждать на темы секса с девушкой, которая в детстве была твоим другом, а теперь бесконечно привлекает в том числе и в этом смысле… нет, до этого Гиллан пока не дошёл. Да и вряд ли дойдёт когда-либо!
- Ну что, куда пойдём? – Наконец-то Ричард решился прервать изнуряющее молчание, пусть бы для этого ему и пришлось собрать воедино всю свою непринуждённость, отпущенную богами до конца его дней. - В библиотеку? Хотя… много же мы там начитаем, – призрак неловко вздохнул и смущено потёр свой призрачный нос.
В том состоянии, в котором прибывали сейчас студенты-историки родом из далёкого будущего, был ряд преимуществ. К примеру, они могли свободно ходить сквозь стены (как всякий уважающий себя призрак-новичок Гиллан вдоволь «набегался» туда-сюда, пока это перестало его забавлять) и перемещаться в пространстве, не касаясь пола. Как это у них выходило, Ричард не понимал, и поначалу исправно перебирал ногами, как при обычной ходьбе, которую он освоил года в полтора. Но однажды впереди послышался шум и Гиллан метнулся к стене, желая как можно скорее укрыться в ней, дабы избежать слухов, что Его Светлость таки умер и теперь шатается по замку, пугая честных людей. Получилось. И метнуться, и укрыться, и избежать.
Но у всякой монеты имеется обратная сторона, как и у всяких преимуществ – свои недостатки. К недостаткам призрачного состояния Ричарда Гиллана и Саммер Кристалл относилась их невозможность хоть как-то воздействовать на внешний мир: ни открыть дверь, ни взять в руки кубок, ни перелистать книгу. Ну, и кой им в библиотеку?..
«…нет, ну а куда ещё?!» – Мысленно воззвал Гиллан, успев привыкнуть и к беседе с Его Светлостью, происходящей в их общей голове, словно в радио-эфире. Генрих не отозвался. К счастью. Потому как Ричард довольно хорошо представлял, какие мысли сейчас бродят в голове лорда-регента… и куда бы тот его послал, вздумай скучающий двойник вмешаться в ход этих мыслей с таким вот вопросом. Да уж, в фильмах про призраков эти самые призраки проводят время куда как веселее. Киношники всё лгут?.. Тоже мне новость!
Портретная галерея? Восточное крыло, каким оно было во времена Генирха Найтона? Столица за пределами замка со своей средневековой ночной жизнью, о которой вряд ли задумывался хоть кто-то из современников Ричарда? Ну, и как это поможет раскрыть заговор и вырвать у смерти одного знакомого герцога, который, хоть и язва первостатейная, но в некотором роде не чужой Ричарду человек? Хоть ты уподобляйся дядюшкам Каспера и иди пугать дядюшку Генриха!
Кстати, а почему бы и нет?..
- Ты знаешь, в какой части замка обитал Эдвард Девантри? – Торопливо спросил Ричард, беря Саммер за руку. Друг для друга призраки были вполне себе ощутимы, что означало, ну, или хотя бы могло означать… чёрт, не время!
Тем более, что она знала. Вернее – помнила. 
- Тогда идём. – По губам Гиллана скользнула недобрая усмешка. Разумеется, он не собирался уподобляться зловредным привидениям из мультфильма, но грех не воспользоваться своим нынешним состоянием и не подслушать (или подсмотреть) что-нибудь полезное! Ну а потом уже можно и мультфильм вспомнить… Генрих ведь не слишком огорчится, если его «доброго дядюшку Эдварда» вдруг хватит удар?
Башня лорда-канцлера встретила непрошенных гостей тишиной, что и не удивительно, учитывая, что за окнами царила ночь – глубокая, словно бездонный колодец. Всем истинно добрым людям полагалось спать (ну, или не спать, если вдруг отыщется занятие поинтереснее, никак не связанное с дневными хлопотами)… а значит Девантри и впрямь не был добрым человеком, поскольку в его кабинете горело с полдюжины свечей, при свете которых Его Сиятельство перечитывал какое-то письмо, порядком потрёпанное временем и многочисленными руками. Всё это Генрих узнал, на мгновение просунув голову сквозь очередную стену, после чего удовлетворённо кивнул Саммер. Хоть со стороны двое призраков и были похожи на заговорщиков (строго говоря, при виде призраков мало у кого будет время и желание классифицировать их тем или иным образом – призраки они призраки и есть, этого, обычно, бывает достаточно!), как такового плана у них при себе не было. Ричард только и успел поделиться с девушкой расплывчатым «а вдруг», «что, если» и «может быть».
Однако сейчас план казался очевидным – привести в исполнение «подсмотреть» и «подслушать»! Но как это сделать? Чего доброго, старика и впрямь удар хватит, если парочка любопытных привидений, которые, к тому же, выглядят точь-в-точь, как герцог и герцогиня Хайбрэй, пройдут сквозь стену, а затем станут заглядывать к нему через плечо, уверяя, что Его Сиятельство нисколько им не мешает. Мда, и что теперь? Не в портретную же галерею теперь идти, в самом деле, пока Их Светлости там, а Его Сиятельство тут?
- Пока ты обитала в голове у Леттис, ты, случаем, не почерпнула там сведений, как становиться невидимым или что-то вроде того? – Озадаченно потёр подбородок Гиллан. - Уж очень интересно, что этот старый хрыч читает по ночам.   
[NIC]Richard Gillan[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2f7GC.png[/AVA]

Решимость Саммер обернулась победой. Пусть и маленькой, но от того не мене сладкой. Всегда приятно знать, что твои силы не ограничиваются барьером, который ты сам возвёл для себя по неведенью. Кому-то достаёт безумства проверить их на прочность своим нахальством, а кому-то остаётся лишь ждать инструкций. Сказать по правде, Ричард всегда принадлежал к первой категории людей… тогда откуда в нём эта осторожность? От предка, что ли, нахватался? Так предок вроде как и сам не из робких… Или же так даёт о себе знать искреннее желание помочь герцогу обмануть смерть? Ради Генриха? Нет, скорее уж ради себя самого: принимая участие в какой-либо компании (пусть бы даже в он-лайн игре) всегда стремишься к тому, чтобы она окончилась хорошо, даже если не ты её главный герой. Да, наверное, в этом всё и дело. А желание выглядеть героем в глазах Саммер… проклятие, да нету такого желания! С чего вообще ему взяться! Девушку из двадцать первого столетия, пусть бы даже она и будущий историк, глупо очаровывать средневековыми подвигами. Вот разве что средневековый аналог ей нравится куда больше…
«Похож на орллевинский. Я его не знаю, а ты?»
- Знаю, – рассеянно отозвался Гиллан, ошарашенный своими невольными открытиями, которые вполне себе успешно маскировались под благородные мотивы, настолько, что даже не уловил смысл вопроса. Нет, язык-то он и впрямь знал – спасибо бабке, родившейся и выросшей в Элшире – вот только… - …зачем?
Красноречивого взгляда, который бросила на него Саммер, хватило, чтобы выдернуть Ричарда из пучины собственных бессвязных рассуждений и вернуть на грешную хайбрэйскую землю. Почему земля «грешная», Гиллан не знал: истовым петерианином он не был, но раз его бабка-орллевинка так говорила, должно быть не без причины. Правда, старушка именовала «грешным» весь континент, тем самым словно бы примиряя между собой всех исторических противников, каждый из которых отчего-то мнил себя лучше своего соседа… Чёрт, опять мимо! Вот так всегда: хочешь произвести впечатление – непременно облажаешься.
Скользнув вдоль стены, как это сделала Саммер совсем недавно, Ричард оказался за спиной у лорда-канцлера, не подозревающего о своей популярности среди замковых привидений, и оказался он там как раз вовремя, чтобы пробежаться по строчкам взглядом, прежде чем Его Сиятельство сложил письмо пополам и убрал в верхний ящик своего стола. Судя по тому, как что-то негромко щёлкнуло, в ящике имелось потайное отделение, вот только не оно сейчас завладело мыслями Гиллана. Не смотря на то, что старо-орллевинский имел отличия от своей современной версии, да и почерк у автора прямо таки изобиловал завитушками, втиснутыми, по мнению Ричарда, и к месту, и не к месту, текст письма он прочесть успел. С трудом подавив желание напугать старика до заикания вот прямо сию секунду, как Саммер и предлагала, Ричард поспешил вернуться к девушке.
- Письмо написал некто Грациани. Не уверен, но вроде бы это один из сторонников мятежного орллевинского герцога: кажется, я где-то встречал упоминание его имени… Если не ошибаюсь, он приходился то ли отцом, то ли дедом супруге герцога. Но суть не в этом, а в сговоре,  который эти два… – достойное определение недостойным лордам так и просилось на язык, и лишь присутствие Саммер спасло их от поругания, ограничив Ричарда неразборчивым бормотанием сквозь плотно стиснутые зубы, - затеяли для того, чтобы избавиться от регента. В том письме, Грациани обещает подельнику, что вскоре после скоропостижной смерти герцога Хайбрэй его мятежный кузен склонит колени перед малолетним королём – мол, он это устроит. Получается, что Девантри добьётся того, чего не смог незадачливый лорд-регент, тем самым укрепив своё влияние и принизив все усилия Генриха, дабы перетянуть к себе его сторонников. Ну а после – жаль, в письме не указано, как именно – эти два деятеля планируют сделать регентом орллевинского герцога, и управлять страной от его имени. Кажется, эти престарелые гении решили, будто круче них только Алые Горы, а континент – их собственная площадка для игр… Пошли пугать!
Признаться, Ричард и сам не ожидал от себя такой вот решимости. Пожалуй, с него сталось бы и впрямь застращать старика до смерти… если бы не обстоятельство, которое заставило призрака вжаться в стену, одновременно удерживая за руку и Саммер, которая рванула было за ним (интересно, чтобы помочь или помешать?): лорда-канцлера в кабинете не было. И ладно бы он просто окончил все свои полуночные дела и тихо-мирно отправился спать – призраки торчали как раз у единственной двери, отделяющий кабинет от приёмной, и уж точно не пропустили бы показавшегося из неё графа Девантри… Тогда где он?! Ответ напрашивался сам собой.
- Потайной ход, – одними губами произнёс Ричард, после чего выбрался таки из стены и задумчиво огляделся вокруг. Потайной ход это плохо – тот час же вспомнился тот, которым воспользовалась герцогиня: если не знать наверняка, ни за что не угадаешь, что именно стоит нажать, а что – повернуть. Да и как они в своём нынешнем состоянии смогли бы что-то нажать?.. Призраки на то и призраки, чтобы… ходить сквозь стены, не утруждая себя открытием потайных дверей.
«Я идиот!» – Мысленно выругался Гиллан. Показалось, или где-то на заднем плане поддакнул герцог Хайбрэй, которого он – Ричард – тут, между прочим, спасает?!
Заглянув за свободную от книжных полок стену и обнаружив за нею какие-то заурядные покои наподобие небольшой гостиной, Гиллан решил поподробнее изучить полки и… оказался вознаграждён. Крохотная комната, освещённая лишь пламенем свечи, которую принёс с собою Его Сиятельство, на первый взгляд напоминала чулан, в котором хозяйские дети устроили себе «тайное убежище», собирая на полках коллекционные фигурки, любимые комиксы и флаконы из-под духов. К слову, редкий ребёнок мог бы переплюнуть здешнего «малыша» по числу последнего – аккуратные ряды флаконов выстроились на нескольких полках строго по линии. Некоторые из них были наполнены чем-то, казавшимся мутным до черноты, некоторые напротив, словно бы стояли тут про запас, ожидая, пока их наполнят содержимым – настолько прозрачным и невесомым казалось их собственное. «Комиксы», к слову, в чулане тоже присутствовали, занимая добрую половину одной из полок и соседствуя с парой больших шкатулок из серебра, инкрустированных россыпью кроваво-красных рубинов. Камни зловеще переливались в пламени свечи, пристроенной совсем рядом с ними, пока граф задумчиво вертел в руках один из пузырьков. Интересно, яд? Тот самый, что должен был отправить герцога к праотцам? А если так, то есть ли тут противоядие? Хороший вопрос. Знать бы ещё, как выделить его – это возможное противоядие – из череды флаконов, как две капли воды похожих друг на друга… Нет, подписаны-то они были, вот только значение этих символов наверняка знал один лишь граф Девантри. Три точки, квадрат, волнистая линия… Нет бы подписывать, как следует! А в идеале ещё и инструкцию прилагать.[NIC]Richard Gillan[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2f7GC.png[/AVA]

- Логично, нелогично… кто этих предателей разберёт?.. Слишком хитровыделанные для нас, простых смертных, – всё ещё в полголоса ворчал Ричард, вытягивая шею, дабы рассмотреть все пузырьки, мелькающие в пальцах Его Сиятельства. Лезть под руку даже столь наглый призрак отчего-то не отваживался. Не то, чтобы в нём вдруг проснулась почтительность в отношении почтенного возраста или положения Эдварда Девантри, но вдруг старик (по закону подлости, распространяющемуся на все времена и ситуации без скидки на век) умудрится его увидеть и двинет коней раньше срока? Нет, пока из этого плешивого отравителя не вытрясут противоядие, пополнять собою ряды замковых приведений ему рано!
Один из мутных флаконов наконец исчез в рукаве лорда-канцлера, а любопытные призраки машинально нырнули в стены, когда целеустремлённый граф круто развернулся на каблуках и зашагал к выходу, унося за собою свечу. На сей раз Ричард не стал медлить, за что и был вознаграждён лицезрением того, куда именно стоит нажать, дабы потайная дверь встала в пазы. Короткий вздох удовлетворения одновременно сорвался с губ Гиллана и Девантри – кажется, оба на сегодня сочли свои дела завершёнными.
Но если граф покинул кабинет, предварительно переместив загадочный пузырёк в потайной ящик своего стола (невидимый для канцлеровского глаза Ричард Гиллан довольно кивал головой, словно гордый отец, чей малолетний сынишка самостоятельно донёс конфетный фантик до урны), поближе к письму, призраки никуда не торопились. Двойник лорда-регента Хельма так и вовсе нахально «уселся» в кресло лорда-канцлера, только что не закинув ноги на его стол. Правда, последнему помешало вовсе не воспитание, а Саммер, облюбовавшая этот самый стол.   
- Ну вот и всё! С утра наведаемся сюда в компании Генриха, а Его Сиятельство пускай пока покараулят палачи… желательно, прямо в пыточной, чтобы лишний раз не бегать. Полагаю, собственную жизнь Девантри ценит куда выше жизни нашего горе-герцога, а значит охотно поделится с нами как противоядием, так и планами на будущее. Мы молодцы?
Отличный план! Жаль, до утра неосуществимый. Нет, одному Ричарду, может, и хватило бы бесстыдства, чтобы вломиться в покои герцогской четы, которая вовсе не играть в шахматы там собиралась, когда выставляла прочь посторонних призраков, но с Саммер об этом даже думать нечего было. Вернее, только думать и оставалось. О том, как ей идёт улыбаться одними уголками губ, когда думает, что никто этого не видит. О том, как досадливым жестом она убирает прядь волос, упавшую на глаза, пусть бы в этой привычке в их нынешнем состоянии нет никакого практического смысла. О том, как… Да много о чём. Они встретились вновь совсем недавно, но и за это короткое время Ричард уже успел заметить за девушкой тысячу мелочей, каждую из которых ревностно, словно сокровище, хранила его память. Сказать бы ей… но нет, нельзя. Надеяться на взаимность – слишком большая самонадеянность, а выставлять себя на посмешище – самый короткий путь к тому, чтобы потерять Саммер, пусть бы их и связывала «только дружба», от которой Гиллан уже готов был на стену лезть.
Но молчание затянулось, оборачиваясь неловкой, давящей тишиной, которая непременно завершится какой-нибудь глупостью, сорвавшейся с губ одного или другого. Нет, так дело не пойдёт.
- Она – герцогиня – сказала «несколько дней», так? Как думаешь, что происходит с нашими телами в том мире? Время остановилось, как в дешёвых комедиях, где герои обнаруживают, что пережитые приключения – не более, чем сон, просыпаясь в своей постели? Или уже утром нас найдут и, не сумев разбудить, отправят на больничные койки? – Не то, чтобы Ричарда, привыкшего жить «здесь и сейчас» так уж заботила описанная им перспектива. Нет, прогреметь на всю столицу парочкой коматозников, нарушивших границы частной собственности, ему не хотелось, но если ситуацию не изменить – какой смысл трепать себе нервы, тревожась о её последствиях? Вся его глубокомысленная гипотеза была лишь ступенькой на пути к вопросу, который на самом деле интересовал Гиллана. Причём, интересовал не с сегодняшнего вечера, а едва ли не с того самого дня, как Саммер Кристалл впервые вошла в аудиторию, где студенты-историки ломали зубы об очередной гранит, который, по мнению профессора, и предложившего сие экзотическое меню, на отлично поддавался разгрызанию. - Наверняка твои родители с ума сойдут от тревоги. И… твой парень тоже. Ты с кем-нибудь… у тебя кто-нибудь есть?
Этот вопрос Ричард намеревался задать самым что ни на есть беззаботным тоном, должным продемонстрировать праздное любопытство и ничего кроме, но… голос дрогнул, выдавая истинную заинтересованность своего хозяина. Поход в кафе так толком и не расставил приоритетов, да что там, он и на один единственный вопрос ответить не смог. Дружба – отличное чувство, нет, кроме шуток, отличное! Но не тогда, когда хочется гораздо большего. Даже чем просто роман – короткий и яркий – словно жизнь той самой свечи, которую девушка задула в кабинете лорда-канцлера какое-то время тому назад. В конце концов, уж если даже у этого зануды Генриха получилось, почему у него – Ричарда – не должно?..[NIC]Richard Gillan[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2f7GC.png[/AVA]

«Был. Но сейчас я свободна».
Сохранять на физиономии бесстрастное выражение, когда губы так и норовят разъехаться в стороны в самой, что ни на есть, довольной усмешке, - та ещё задача. Но Гиллан пытался. Со всем прилежанием, на которое в принципе был способен. Свободна, она свободна! А это значит… ничего конкретного, в общем-то, но шанс есть. Дело за малым – верно этим шансом распорядиться. И на сей раз выбрать не кофе, а кино. А лучше совместить одно и другое.
Однако от воспоминаний об афише на ближайшие дни его отвлекла всё та же Саммер, вернее, её короткий и не изобилующий эмоциями экскурс в семейные отношения, царящие в доме Кристалл. Странно, но в детстве, которое помнил Ричард, именно о своей семье он мог сказать «у нас каждый предоставлен сам себе», родители Саммер, напротив, всегда окружали её опекой, в которую, словно в паутину, умудрялся порой вляпываться и он сам. Даже Анна, которую Ричард, разумеется, помнил, гармонично вписывалась в прошлое, ставшее для Гиллана настоящим.
Легкомысленное отношение к жизни и друг к другу в семье Ричарда закончилось поздним осенним вечером, когда незнакомый женский голос в телефонной трубке потребовал позвать кого-то из родителей столь непререкаемым тоном, что четырнадцатилетний Ричард каким-то шестым, седьмым или каким там по счёту чувством понял – случилось непоправимое. Гибель старшего брата едва не разрушила семью до основания, но неожиданным образом сплотила её уже на следующее после похорон утро. Хватятся ли его, если студенты-историки не объявятся вскоре? Мать оборвёт телефоны, воображая тело, с головой укрытое белой простынёй. А отец, чего доброго, запрёт младшую дочь в её комнате и проглотит ключ, посулив выпустить не раньше, чем Джесси исполнится тридцать. Да уж, надо как можно скорее разобраться с проблемами Его Светлости, дабы потом не пришлось разбираться со своими собственными.
«Ну а ты, Ричард? Ты живешь один?»
- Да… и нет одновременно, – усмехнулся Гиллан, охотно отвлекаясь от невесёлых ассоциаций и переводя взгляд на Саммер. Любопытно, этот вопрос из той же оперы, что и его – о парне? Или кто-то чересчур откровенно надеется, окрылённый первым (пусть бы и не своим) успехом? - От родителей я съехал ещё в начале учёбы, теперь снимаю квартиру с друзьями. Марк и Джон, ты их знаешь. И если первый ограничивается своей комнатой и холодильником, не мешая мне верить в то, что я и впрямь живу один, для бардака, который Джон способен устроить из ничего, не существует границ и закрытых дверей. Так что, можно сказать, сюжет этого фильма уже работает в пределах отдельно взятой квартиры… – озадаченно подвёл итоги Ричард, запуская в волосы пятерню и умудряюсь увязнуть даже столь нематериальном состоянии. - Но ты права, призраком быть и правда уже надоело, пусть бы даже таким полезным, как ты или я.
Только вот лукавая усмешка Саммер и её «непристойное» предложение заметно смутили Ричарда. Во-первых, столь вопиюще коварное выражение лица удивительным образом шло ей, а во-вторых… мужскую солидарность ещё пока никто не отменял. Заявиться в покои герцога Хайбрэй сейчас мог бы лишь ни к ночи упомянутый Джон, но уж никак не Ричард Гиллан, который (благодаря всё тому же Джону) был очень даже в курсе того, что именно обладатель личной жизни намеревается с делать с тем, кто бесцеремонно суёт свой нос в те её аспекты, которые в принципе не нуждаются ни в любопытствующих, ни в группе поддержки.
К счастью, Саммер и не подумала настаивать, равно как и дожидаться ответа. Только вот при чём тут какой-то перстень?.. Ах да, точно.
- Я увидел… тебя, – воспоминания приходили с трудом, словно бы преодолевая течение – не слишком бурное, но довольно настойчивое, чтобы можно было им пренебречь. Разгневанная девушка, надменно вздёрнутый подбородок и тот самый перстень, кажущийся непомерно громоздким в сравнении с тонкими пальцами. - Вернее, её – герцогиню. Но кого она отчитывала и по какому случаю… нет, я видел слишком мало, чтобы понять, что к чему. Разве что, Её Светлость была зла, как чёртова дюжина тильских пиратов, мучимых похмельем!.. Но если бы Джон или остальные увидели что-то подобное – поверь, об этом бы уже знала вся группа. Так что, думаю, твои опасения беспочвенны. Да и не завидую я что завсегдатаям таверны, что орллевинскому палачу, если им на головы свалится… ну, скажем, профессор Чисхолм! Тиль вмиг обезлюдеет, а несчастный орллевинец сам полезет в петлю, лишь бы только не слушать о «вопиющем не соответствии Вашего, молодой человек, понимания истории собственно истории, как она есть»! – Подражать интонациям наставника все его студенты учились ещё в самом начале знакомства – уж больно колоритными они выходили, в два счёта подымая настроение даже после особенно сложного теста (тем же Чисхолмом, кстати, и организованного, а значит даже самые совестливые не особенно страдали от угрызений). - Ну а орллевинский… о, это длинная и увлекательная история, изобилующая неожиданными поворотами и невероятными совпадениями! А если в двух словах – моя бабушка родом из Кьетшира, где до сих пор говорят по орллевински, вот она и научила, когда перебралась к нам лет десять тому назад.

[NIC]Richard Gillan[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2f7GC.png[/AVA]

Генриху Найтону нечасто снились сны. Вернее, очень даже может быть, что и часто, вот только он совершенно не помнил их, открывая глаза. Ни образов, ни эмоций, ни даже ощущения прикосновения к чему-то запретному, принадлежащему совсем не той реальности, что и ты сам. Нечасто, больше похожее на никогда… Вот только и из «никогда» порой случаются исключения.
Нынешним утром, к примеру, Генрих проснулся, отчётливо помня не сам сон, но чувства, что он вызвал в его душе. Сладкие и дразнящие, влекущие за собой и игриво ускользающие прочь, оставляя память о прикосновении лишь на кончиках пальцев. Даже просыпаться не хотелось.
Ровно до тех пор, пока в сновидение не проникла тьма, в считанные мгновения затопив всё вокруг. Свет сменился пустотой, теплота – неотвратимостью, а яркие краски – забвением, что вязкой паутиной льнуло к коже и волосам, навязчиво и неустанно повторяя о том, что забудет не он. Забудут его. Нет уж, в бездну такие сны. Реальность, пусть бы и доверху наполненная проблемами, а порой даже войнами, и вполовину не столь безысходна.
К чести реальности, она встретила лорда-регента более, чем просто достойно. Силуэт Леттис на фоне окна мигом приковал к себе взгляд, коль скоро рука не нашла её рядом. Кажется, Генрих отыскал бы её и посреди толпы (нежность и страсть к этой женщине, смешанные в пропорции один к одному, являли собой отличный маяк)… вздумай столько посторонних заявиться в покои герцога и герцогини Хайбрэй в столь ранний час.
Бриджи отыскались рядом с кроватью, рубашка – на спинке кресла, но леди Фосселер так и не пошевелилась, пока Генрих натягивал на себя предметы одежды. Судя по всему, мысли Леттис витали сейчас где-то далеко, быть может, даже в том самом месте, где герцогу Хайбрэй довелось побывать в своём сне (до того, как он обернулся кошмаром). Он мог бы любоваться ею часами, вот только как быть с желанием прикоснуться? Заключить в объятия, коснуться волос поцелуем, и не размыкать рук так долго, как это будет возможно?..
«Не хочу, чтобы наступал день…»
- Увы, родная, это не в нашей власти. Но день тоже может быть счастливым. Все дни, что отмерены нам богами. Клянусь, я сделаю всё, чтобы так оно и было… – Опрометчивая клятва, учитывая обстоятельства. Но разве ж это повод, чтобы не выворачиваться наизнанку в попытках сдержать прозвучавшее слово? Цель не всегда должна быть тебе по плечу. Просто потому, что иначе так никогда и не сможешь подняться хоть на ступеньку, но выше той, что уже и так принадлежит тебе. По заслугам или по праву рождения. - Я люблю вас – тебя и мальчиков. И ради этой любви… ты должна пообещать мне Леттис, – нехотя размыкая объятия, Генрих взял лицо Леттис в ладони, вынуждая глядеть себе прямо в глаза, - что никогда не повторишь того, что уже пришлось тебе сделать. Ты просишь не прогонять тебя, но как я могу согласиться с этим, зная, на что ты пошла? Твоя жизнь для меня важнее собственной. Просто помни об этом, договорились?
«Как ты себя чувствуешь? Ты бледный…»
- Я в порядке. Разве что немного не выспался. Полагаю, причину ты уточнять не станешь?..
Любви не может быть много. Равно как и поцелуя – рассуждая подобным образом, Генрих склонился к супруге в намерении коснуться её губ…
- «Ваша Светлость, есть кто дома?..»
- «Чёрт, а я уж было забыл, как ты раздражаешь…»
- «Взаимно! – Неслышимый стороннему уху голос Ричард так и сочился насмешкой. - Вы там уже встали?»
- «Не твоё дело».
- «Ну, тогда я вхожу-у-у!..»
Миг, и Гиллан ввалился в покои герцога и герцогини Хайбрэй прямо сквозь стену, сияя улыбкой и волоча за собой Саммер, вцепившуюся в его рукав. Генриху показалось, что девушка изо всех сил упирается ногами в ту самую субстанцию, по которой перемещались призраки вместо паркета или ковров, но короткое (зато яркое!) знакомство с Ричардом свидетельствовало о том, что подобные мелочи не в меру нахального юнца не остановили бы, даже волочись за ними ещё парочка замковых приведений – ярых поборников нравственности и уединения. Впрочем, гостя из будущего несколько извиняло то, что значения этих слов он, по всей видимости, не знал даже в теории…
- И горазды же вы спать! – Заявил наглец, окидывая комнату взглядом и словно бы не замечая царившего в ней художественного беспорядка. - Особенно в то время, как мы с Саммер, не покладая рук и не щадя себя, трудимся над твоим… в смысле, Вашим спасением.
- В таком случае, как успехи? – холодно поинтересовался Генрих, продолжая испепелять Ричарда взглядом (даром что безуспешно). Саммер же досталась короткая улыбка и приветственный кивок немногим раньше. А ещё взгляд, задержавшейся на призрачной фигуре девушки дольше необходимого. Её сходство с Леттис обескураживало настолько, что Генрих поспешил найти руку возлюбленной и сжать её в своей, убеждаясь в реальности как Леттис, так и происходящего.
- Отлично. Можно подумать, у нас бывает иначе! Под «нас» я подразумеваю себя и её, конечно же, а не… эй! – Ощутимый тычок в бок от Саммер несколько поумерил запал нахального приведения.
«О моей голове больше и не помышляй».
«Больно надо. Вдруг наткнусь на что-нибудь с пометкой «18+»?»
«Что?»
«Проехали».
- В общем, решили мы проследить за вашим лордом-канцлером. Ну и сволочь же он…