Копыта дробно стучали по неровной земле, глухим эхом повторяя такт сердечного ритма. Время близилось к вечеру, северный ветер бил нещадно, не жалея ни людей, ни скаковых животных. Мерин Эдварда приглушенно фыркал, недовольный частыми ударами шпор, и рвался вперед, подгоняемый резкими толчками. Из-за холма показался белокаменный монастырь, увенчанный деревянной крышей с тяжелым, чугунным колоколом. Бум, бум, бум, - лились громоподобные звуки.
Лошадь резко свернула в сторону протоптанной тропы и пальцы Эдварда от неожиданности крепко зажали кожаные поводья. Жеребец громко заржал и, подстрекаемый неутомимым шенкелем, помчался вперед. Серебристо-червленое знамя с восстающими грифонами широким полотном развевалось позади графа. Дозорные, как только приметили герб дома Девантри, поспешили открывать входные ворота и колонна гнедых лошадей стремительно ворвалась на задний двор монастыря. Эдвард Девантри бодро спешился с коня, в одной руке у него были поводья, другую он по обыкновению спрятал за спину.
  -  Ваша Светлость, какими судьбами? - Спросила появившаяся из ниоткуда монахиня, кланяясь так низко, что у мужчины проскользнула мысль, не клюнет ли она носом землю. Нередкие морщины избороздили лицо пожилой женщины, но чистый и выразительные глаза вносили долю смуты в её образ - ей можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят, и все семьдесят.
  -  Сообщите Изабелле, что приехал её брат, Эдвард Девантри. - Лорд обернулся на сопровождающих его солдатов и вновь обратился к старухе. - И предоставьте моим людям место. Я не знаю, сколько времени я пробуду здесь.
Монахиня кивнула, хлопнула в ладоши и тихие, как тени девочки-служанки подобрали взмыленных лошадей под уздцы и повели к водопою, а оставшаяся часть проводили облаченных в доспехи мужчин к другому зданию.
  -  Как она себя чувствует? - Эдвард ощутил беспокойство, волнами исходившее от монашки, но мог бы сполна отдать ей должное - ни один мускул не дрогнул у неё на лице, ни один чувственный всполох не обличил её ложь, когда она кратко оповестила его о приподнятом настроении королевы-матери. Сейчас в Хельме новая королева и старая уже не нужна. Но для Эдварда Адриана - наивная дурочка, возомнившая себя хитрющей интриганкой - никогда не была ни важным человеком, ни тем более авторитетом. Его веселило и одновременно ужасало то, с какой легкостью она крутит Чарльзом. Веселило, потому что сам был когда-то таким - влюбленным и бесхитростным, а ужасали его внимательные глаза королевских врагов, днем и ночью блюстители которых наблюдали и высчитывали слабости монарха и его семьи.  Когда-нибудь (желательно все же никогда) Чарльз заплатит железную цену за свое простосердечие, однако только эта цена сможет закалить в нем твердый дух.
Эдвард знал, что Изабелла не станет рассказывать ему правду о том, как она себя чувствует и что её терзает. Какими бы они близкими ни были, их чувства всегда оставались лишь их собственными, вот уже больше четырех десятков лет. Тем более королева уже давно травит себя убеждениями, что после смерти мужа здесь ей будет житься намного лучше, хотя обстоятельства все время доказывали обратное. Лорд не пожалел бы денег на обустройство бедного монастыря по любой прихоти сестрицы, он бы мог соорудить здесь хоть второй королевский замок, будь её на то воля, но ей на старости лет захотелось пожить в нищете. Он как-то вскользь упомянул, что был бы рад возвращению её домой, - туда, где она родилась, но даже воспоминания детства не проняли Изабеллу, и он оставил любые попытки забрать родственницу из этого места. Знала она или нет, что все то время, что она была здесь, за ней наблюдали? Вряд ли, иначе она мгновенно положила бы этому конец, прислав гонца с отрубленной головой шпиона в плетеной корзинке.
Монастырь не сиял богатством: холодные, белые стены, пустые коридоры и стеклянная тишина. Как ни странно, Эдд любил тишину, но ещё сильнее он любил комфорт и роскошь, и ни за что не лишил бы себя этого удовольствия. Комнатушка (именно комнатушка, подумал Эдвард, проходя комнату за комнатой вперед) Изабеллы располагалась в конце коридора и по виду ничем не отличалась от других. Последний раз он был здесь довольно давно и не мог вспомнить, были ли здесь уже облупившиеся стены или это домишко медленно разваливается по частям? Если так, то короле стоило бы найти убранство поспокойнее.
У королевских покоев старая монахиня тихо пожелала удачи и откланялась, а её заменила молодая девушка, вся обернутая белым балахоном. Смущенно щуря глаза, она постучалась в дверь, на цыпочках вошла, что-то сказала и вышла, приглашая Эдварда внутрь.
Граф едва удержался от возгласа удивления. Казалось бы, что со стороны спальни выглядит все как одна, а тут тебе и перины с мягчайшими одеялами, и кресла с золоченным деревом, и книги, и даже камин. Ему о таком не сообщали. Ему вообще информацию передавали каждый раз предельно сухо и непонятно, то ли все живущие таким образом жизни такие немногословные, то ли они по какой-то причине не хотели распростроняться. Повиновение он не любил, но сейчас, когда он стоял напротив удивленной (а сестрица от неожиданности даже забыла как скрывать свои эмоции) Изабеллы, ему стало не до таких мелочей. Видимо, ей так и не сообщили о его приезде.
  -  Прошу прощения, очаровательная миледи. Вы выглядите просто великолепно, затмили бы любое солнце. - Эдвард отвесил шутливый полупоклон, подскочил к все ещё ошарашенной даме и легко поцеловал ей руку. При все этом его лицо не выдавало никаких эмоций.