Что бы там не говорили злые языки, Генрих никогда не рвался ни в регенты, ни тем более в короли, однако в прошлом любопытство порой заставляло его задуматься: а каково это? К примеру, что самое сложное в том, чтобы носить титул «Ваше Величество»? Груз ответственности, ложащийся на плечи вместе с тяжёлой горностаевой мантией? Или же власть, сравнимая по вкусу лишь с самыми лучшими винами, не менее дурманящая разум, чем все они вместе взятые? А может, это бремя предписанных самой историей королевства правил, что монарху надлежит соблюдать в точности до мелочей, не смея даже помыслить о свободе длинной хотя бы в половину шага?
Усмехнувшись, Его Светлость откинулся на спинку стула и оглядел королевский кабинет так, как прежде мог это сделать лишь его хозяин. И это место, и эта роль не сделались для него желаннее даже спустя месяцы. Лишь привычнее, да и то отчасти. Зато ответов для своего любопытства Генрих Найтон получил вдоволь. Самое сложное в том, чтобы быть королём, это право (читай: необходимость) вмешиваться в чужие судьбы. Не королевств, не герцогств и даже не графств, а конкретных людей. И вся сложность тут не в высокой вероятности ошибки и не в нежелании иметь дело с последствиями – ни то, ни другое никогда не пугали герцога прежде и начали теперь. Однако же Его Светлость был убеждён: связывать или разъединять судьбы – занятие для богов, но никак не для человека. Когда роль Отца-Создателя и Матери-Защитницы брались исполнять родители – это ещё куда ни шло. В конце концов, материк жил по этим законам уже не одно поколение и проживёт, наверное, ещё столько же. Но когда нити собраны в руках человека, увенчанного короной и почти абсолютной властью – это, пожалуй, чересчур.
Чересчур – какое изящное слово. «Не в меру» звучит куда категоричнее и даже грубее притом, что смысл остаётся одним и тем же. С людьми так же: наряд может быть разным, а суть всегда остаётся неизменной… Взять, к примеру, леди Ларно, что должна была появиться с минуты на минуту (удивительно ли, что в ожидании неё все мысли Генриха так или иначе оказывались рядом с графиней Дарингшир?): будучи образцово сдержанной в своём трауре, миледи расцвела теперь, впустив в свою жизнь все те краски, в которых ей было отказано целый год прилежной скорби. Разительные перемены многим бросились в глаза, но вряд ли кто-то из этих многих счёл за труд присмотреться получше, дабы понять: взгляды самой леди Ларно остались прежними. Во всяком случае те из них, что наверняка были известны лорду-регенту.
Какое-то время назад Генрих дал леди Ларно слово: графиня не выйдет замуж, если на то не будет её воли. Казалось бы, чудесное обещание – и Её Сиятельство, и боги должны быть довольны, однако почему в таком случае последние подбрасывают лорду-регенту испытание за испытанием? Очень узконаправленные испытания, можно даже сказать именные. Словно бы прознав о нежелании леди Ларно идти под венец во второй раз, завидные (и не очень) женихи столицы задались целью её туда сопроводить с позволения (а то и с благословения) Его Светлости герцога Хайбрэй. Потому как, «разве глупая женщина может знать, чего она на самом деле хочет?». Услышав подобный «аргумент» в первый раз, Генрих едва не выронил кубок с вином, во второй – слегка удивился, зато с третьего по пятый, что называется, и бровью не повёл. Выдающееся самообладание или вновь приобретённая привычка?
К слову, о привычках. Появление Кристианы и её непринуждённый реверанс ещё не вошло в их число, но приветствуя гостью, лорд-регент неожиданно поймал себя на мысли: к подобному он и рад бы привыкнуть.
- Добрый, миледи, - отозвался герцог, ничуть не кривя душой. Аромат роз, шлейфом проникнувший в комнату, живо напомнил о лете, что в детстве являло собой синоним радости. Жаль, те времена уже в прошлом и лето теперь не более, чем пора года, ждущая своей очереди вслед за весной. – Разве интересные истории – не один из способов отдохнуть? Желаете сдобрить их вином? Или же приказать подать чай? – Камердинер, проводивший Её Сиятельство, замер в дверях, дожидаясь этого вопроса. – Признаться, у меня тоже есть несколько весьма занятных историй. Пять, если быть точным. Но, поскольку все они разнятся лишь главными действующими лицами, уступаю первый ход Вам, миледи.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-07-23 12:17:38)

Повинуясь выбору леди, камердинер наполнил кубки вином, чтобы неслышной тенью скользнуть с ними к столу, а после исчезнуть из кабинета, словно его тут никогда и не было. Удивительная, хотя и вполне профессиональная, ненавязчивость этого человека, а так же его вездесущность порой сбивали Генриха с толку. Словно бы рядом с ним только что находился призрак из детских сказок, растаявший с первыми лучами солнца…
Но сейчас солнце было в зените, и сравнение вышло несколько смазанным, словно причудливая тень, сотворённая по его – солнца – прихоти. Вероятно, сказывалась некоторая усталость, которая, впрочем, прошла с первым глотком благородного напитка. Со вторым Его Светлость обратился к Кристиане, будучи готовым выслушать из уст этой женщины даже откровенно нелепую байку, если миледи вдруг захочется включить её в свои истории. Леди Ларно вообще было очень легко слушать, а говорить с нею – и того проще. Не нужно было выстраивать слова в хитроумные цепочки и выверять оттенки эмоций, опираясь на «как должно» и «как правильно». Разговор лился словно бы сам собою, увлекая Его Светлость своим неспешным течением. Куда? Лишь время, да поворот реки знают верный ответ.
Впрочем, течение несколько забурлило вслед за словами о похищенном письме. История и впрямь начиналась довольно интересно, но необычно ли? Тайна личной переписки во все времена привлекала любопытствующих разной степени вовлечённости в дела государства и всех его подданных. Или не всех, а лишь тех из них, шантаж в отношении которых мог принести пользу, в том числе и практическую. Но до шантажа не дошло, и письмо благополучно вернулось к своей хозяйке из рук довольно неоднозначной особы, что на первый, что на второй взгляд.
- Лестер Фосселер, – следом за Кристианой имя бывшего герцога Гасконии произнёс и Генрих. С лишившимся титула вместе с собственной жизнью Фосселером (а воскресшем уже без него) лорд-регент был знаком лишь поверхностно. Но даже эта поверхностность терялась из виду в прошлом, когда наследник восточного герцогства посещал столицу вместе со своим знаменитым предком. А с Леттис им не представлялось случая поговорить о её брате. И вот теперь, когда ситуация располагала к тому, чтобы составить о нём хоть какое-то мнение, Его Светлость без удовольствия обнаружил себя в тупике. Бывший герцог, бывший пропавший без вести, растерявший в безвестности не только свои права, но и свою память, объявился в столице… И что? Как к этому относиться? Что думать? И чего, собственно, ожидать?
Ответом на последний вопрос стала вымученная улыбка Кристианы. Возможно, миледи и впрямь имела в виду его догадки, возможно, ей просто не по вкусу была роль гонца, которую «доверил» ей бывший герцог – так или иначе Генрих постарался придать своей собственной улыбке хоть немного оптимизма, чтобы поделить ею с собеседницей. Лестер Фосселер наверняка захочет обратно свой титул, но вопрос о том, как разделить его между ним и Кеннетом, не должен омрачать мысли леди Ларно. Для этого ей и одного из потенциальных женихов хватит.
- Пожалуй, всю правду об исчезновении Лестера Фосселера не знает даже он сам… если потеря памяти и впрямь имеет место быть. – Надо бы сделать отметку в собственной памяти и расспросить обо всём Леттис. Хотя, знай она что-то сверх «официальной версии», неужели сама не выступила бы посредником между ними? Судя по обрывкам фраз, бывший герцог Гасконии был одним из тех, кого леди Гвиннбрайр любила вполне себе искренне и без принуждений. - Мне известно не больше, чем остальным: исчезновение, признание герцога мёртвым, а после – внезапное появление на лесной дороге, бредущим непонятно куда и непонятно откуда. И большего, боюсь, нам уже не узнать.
Да и стоит ли? Прошлое в прошлом. Тут на настоящее не всегда хватает часов в сутках, и будущее периодически напоминает о себе с недвусмысленными требовательными оттенками в голосе.
- Скользок? Вот даже как? – Задумчиво переспросил Генрих, принимаясь вертеть бокал вокруг своей оси и рассеянно наблюдая, как его содержимое рубинного оттенка и пряной терпкости норовит заглянуть за край. - Что ж, отказать в аудиенции, даже испрошенной столь необычным способом, я ему не могу. Да и не хочу. Признаться, Фосселер довольно любопытная личность уже хотя бы благодаря истории своего чудесного воскрешения. Вы спрашиваете мой совет, миледи? Всё зависит от того, чего Вы ждёте от лорда Фосселера и от общения с ним? Ну и от того, нужны ли Вам его игры, разумеется.
Откинувшись на спинку кресла, Его Светлость окинул леди Ларно внимательным взглядом, а после непринуждённо усмехнулся, салютуя ей бокалом. Довольно непростой вопрос. И совет наверняка будет из той же оперы. Им обоим понадобиться немного времени, чтобы обдумать и то, и другое. Так почему бы не скрасить его забавной историей, которая против обыкновения никого и ни к чему не принуждает?
- Что ж, теперь мой черёд. Арчибальд Честер. Вам говорит о чём-нибудь это имя, миледи? У меня в запасе ещё четыре имени и обладатели их всех прямо таки горят желанием обручиться с Вами, но этот – самый настойчивый. Хорошо хоть однажды Вы взяли с меня обещание, благодаря которому теперь можно не ломать голову, как разделить одну невесту между пятью женихами так, чтобы никто не ушёл обиженным!..

«…несомненно бы остерегалась его.»
Понимал ли он? Ну, разумеется. Понимал так же ясно, как и то, что на смену дню непременно придёт ночь, а с огнём не следует играть, если боишься обжечься. Остерегался? Разве что самую малость. Ровно настолько, чтобы не позволить опасению затмить свой разум, превратив безобидную тень на стене в ужасающего монстра из детских кошмаров, и вместе с тем не забыть об осторожности, если человек без памяти вдруг окажется её достоин. Но сильнее всего в лорде-регенте говорило любопытство. Странно, ещё недавно Генриху казалось, что он позабыл, каково на вкус это чувство. В его нынешней жизни не было место удивлению, не окрашенному разочарованием в людях, которые не должны были, просто не имели права предавать ни его самого, ни всё то, во что они верили вместе. Но у нынешнего герцога Хайбрэй и бывшего герцога Гасконии не было общего прошлого, которое придётся вымарывать целыми страницами, оставляя в душе пустоту. Следовательно, и разочарования – самого удручающего наказания за любопытство – не предвидится.
Кивок головы – жест, должный показать леди Ларно, что её предупреждение услышано и принято к сведению. Ну а вопрос, заданный ею, принадлежит к числу риторических более, чем полностью.
- Не сочтите за наглость, миледи, – весьма нелишняя оговорка при условии того, что Генрих, окажись он по другую сторону дубового стола, счёл бы, - но лорд Фосселер не просил назначить Вас место и время предполагаемой встречи? Как мне кажется, он не захочет её афишировать своим появлением в замке, – иначе вся эта таинственность и особенно затея с письмом оказалась бы лишними. А Генрих по собственному опыту знал, как раздражают побочные планы на пути к действительно важной цели. Навязывая леди Ларно роль посредника, Лестер наверняка должен был отсыпать ей хоть сколько-нибудь полномочий. Дабы не заставлять миледи метаться туда и обратно бессчетное количество раз.
«Я давно не жду от общения с мужчинами ничего хорошего…»
Довольно откровенное признание. Смелое. Дерзкое. Из тех, что не принято произносить вслух, даже если единственный, кто может подслушать – собственное отражение в зеркале. Генрих – не отражение. Значит ли это, что леди Ларно доверяет ему больше? Ну вот, дерзкие слова повлекли за собой не менее дерзкие мысли. Самонадеянность – это ведь тоже дерзость? Пусть так. Пока что она его собственность. А со своими вещами можно делать всё, что угодно. Даже ошибаться. Было ли ошибкой померещившееся доверие леди Ларно – покажет время. У времени вообще много секретов, которые оно с завидным терпением раскрывает людям по одному, до бела раскаляя их к ним интерес.
- Я не имею привычки отказываться от своего слова по причине «передумал», леди Ларно, – произнёс Генрих, пряча улыбку за глотком вина. - Как по мне, эта причина – и не причина вовсе, если затрагивает ещё чьи-то интересы, помимо собственных. – Излишнее оправдание даже притом, что это и не оправдание вовсе. Генриху не в чем было оправдываться ни перед собой, ни перед Кристианой… ни пред кем-то другим. Полагая необходимость оправдываться одной из величайших слабостей, Его Светлость избегал поступков, которые могли бы повлечь её за собой. Поначалу было не просто, но затем действовать так, чтобы не о чём было сожалеть, вошло у него в привычку. - Я не передумал, миледи, и не передумаю, если Вы прямо не скажете мне о том, что это необходимо сделать. Ни один из Ваших «женихов» не получил от меня уклончивого обещания подумать. И не получит, сколько бы раз они не возвращались к этому разговору, ссылаясь на плохую память. – Вероятно, свою, а не лорда-регента, который и впрямь не отказал себе в категоричности. - Что до Лестера Фосселера, совета на чей счёт Вы у меня спрашивали… Никто не в праве принудить Вас продолжать знакомство с кем-либо, если этот кто-либо вызывает у Вас опасения. Ну, или хотя бы антипатию. – Безусловно, и  этикет, и негласные правила, навязанные обществом, могут попытаться сделать это. Однако, разве леди Ларно знает о них недостаточно, чтобы не суметь отыскать лазейку, а то и две? Пустые улыбки и вежливые фразы, за которыми скрывается всё та же пустота, в состоянии отвадить даже самого настойчивого собеседника… правда лишь в том случае, если у него нет намерений жениться. Впрочем, довольно о женитьбе.
Или же нет? На удивление сама Кристиана не пожелала оставлять эту тему. Лишь направила её в иное, безопасное для себя, русло. Или же опасное куда более прежнего, если взглянуть на всё под другим углом. Леди Ларно желала свадьбы, но не своей, а брата. Когда-нибудь, в необозримо далёком будущем, которого граф Ратлендшир (обычно вслед за именем в памяти возникал образ, но на сей раз он не спешил явиться, отговариваясь теми же проблемами, которые держали Его Сиятельство подальше от столицы вот уже не один год) станет дожидаться, только если невеста будет очень уж хороша. Статусные помолвки хороши для детей (вернее, для их родителей, но не суть), а не для того, кому уже давно пора иметь своих собственных. Достойную и юную? Скорее уж очень достойную и очень юную, но первого «очень» должно быть несоизмеримо больше. Дочь графа? Маловероятно, чтобы возможность породниться с равным себе по положению удержала бы Его Сиятельство от вмешательства в собственную жизнь. Среди графских дочерей достаточно невест, которым уже пора алтарю. Что помешает выбрать одну из них? Невеста, стоящая на ступень выше их всех.
Пристальный взгляд в глаза леди Ларно – попытка понять: стояли ли за её пожеланиями те же рассуждения, или всё это не более, чем совпадение? Совпадений не бывает? Бывают. Ещё как бывают. Просто не так часто, как ими принято маскировать свои замыслы.
- Достойную и достаточно юную, – слово в слово повторил Генрих, пытаясь уловить весь смысл, который леди Ларно вдохнула в свои слова, до последней капли. - Полагаю, Ваш брат не в курсе этого намерения, иначе уже внёс бы в него свои коррективы. – Довольно невинное замечание, которое следовало толковать несколько иначе… Да чего уж там: очень даже иначе. Граф Ратлендшир – не хозяин не только своему будущему, но и настоящему? Он может сколько угодно делать вид, что принадлежит лишь себе и своим намерениям, однако истинная хозяйка Его Сиятельства уже давно взяла судьбу графа в свои тонкие и обманчиво слабые руки?
И леди Ларно не замедлила с ответом. Скорее уж она с ним даже опередила. «Свои земли» - намеренная оговорка, которая никогда не покинет этого кабинета, растворившись в рубиново алом вине довольно опасным снадобьем: лекарство, если в меру, и яд, если чересчур.
- Полагаю, Вам известно о том, что у меня есть дочь, – упоминание Эделайн в который уже раз за эту зиму укололо Генриха виной. Чуть позже он подумает и об этом тоже, но не сейчас. Сейчас – не время. - Она ещё слишком мала, чтобы мысли о её будущем можно было отнести к насущным, – и уж тем более, чтобы причислить их к череде безусловных и нерушимых. - Но когда этот день наступит, мне бы хотелось, чтобы её избранник был человеком достойным, не лишённым мудрости и благородства. Полагаю, в этом желании нет ничего необычного. Каждый отец желает своему ребёнку лишь лучшего. Как думаете, леди Ларно, Ваш брат – лучшее? – Если прежде Генрих словно бы рассуждал сам с собою, теперь он неуловимо подался вперёд, чтобы вновь встретиться взглядом с Кристианой. Питал ли герцог иллюзии на счёт её брата? Разумеется, нет. Лучшее, что он может сделать – это не дожить до свадьбы. Но понимала ли это Кристиана? Осознавала ли, что лорд-регент не допустит, чтобы эта – возможная – помолвка завершилась свадьбой? Вероятно, он не самый лучший отец для маленькой Эделайн, но, чёрт возьми, не на столько же он плох, чтобы и в самом деле бросить дочь на алтарь выгоды!

- Только если Вас это не затруднит, – тон, каким леди Ларно пообещала известить лорда-регента о следующем ходе Лестера Фосселера, сказал не больше, чем она сама. А вот усмешка, что ему предшествовала… Похоже, Кристиане не по вкусу не только бывший герцог, но и игра, в которую тот втягивает или уже втянул её.
К слову, игра весьма странная. К чему вовлекать в неё графиню, отводя ей лишь скромную роль гонца? Неужели в Хельме разом закончились чернила и бумага? Или же Фосселеру жаль пары монет, чтобы подкупить любого из слуг, который передаст его послание камердинеру? Весьма и весьма сомнительно. Значит, в этой партии миледи отведена роль иная.
Догадывается ли о ней Кристана? Знает ли наверняка? Может ли статься, что её предостережения относительно Фосселера всего-навсего ход? Слишком много вопросов, а ответов – ни одного. Но… невиновен, пока не доказано обратное – кажется, так говорил кто-то из наставников юного принца? Что ж, до сего дня у Генриха Найтона не было поводов не доверять женщине, сидящей перед ним. Не то, чтобы они знали друг друга достаточно хорошо, но разве для доверия требуется время? Возможно, но только не в случае герцога Хайбрэй. Его воспитали с тем, чтобы доверять. Но доверять лишь однажды. Стоит предать это доверие – и всё, другого шанса не представится. Исключения… Генрих пытался их отыскать, но, увы, безуспешно.
Меж тем улыбка вновь коснулась губ Кристианы. Причём улыбка такая, что так и тянуло ответить тем же. Не время. Её брат и его доверие. Интересно, как они вообще очутились в одном предложении при условии, что сама леди, похоже, брату не доверяет чуть менее, чем полностью?
- Старание – это много, леди Ларно, но не достаточно. Ваш брат, – «или, вернее будет сказать – Вы?..» - оправдает моё доверие. Иначе и быть не может.
А вот теперь можно вернуть ей улыбку. Точь-в-точь такую же, как у самой леди Ларно. Поняли ли они друг друга? Несомненно.
Принять решение или обдумать всё ещё раз? На размышления у него ещё лет двенадцать, раньше свадьба всё равно не состоится. Неужели не хватит, чтобы как следует взвесить все плюсы и минусы, скрупулезно разложив их по чашам весов?
- Передайте мои поздравления лорду Фредерику.
Глоток вина в честь помолвки. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем о ней будет объявлено официально. Ну а пока Кристиана (вспомнить бы, кем они будут приходиться друг другу, если этот союз всё же будет заключён) перевела разговор на другую юную леди. Чуть постарше Эделайн, но всё же ребёнка. Альгерда Моцарт – воспитанница леди Анны и… племянница леди Ларно? Вот как? Генрих не посчитал нужным скрыть своё удивление, и графиня, которая определённо сочла это неведение забавным, поспешила продолжить, являя лорду-регенту одну семейную тайну за другой. Тайну? Пожалуй, что так. Прогреми эта история на всё королевство, герцог Хайбрэй наверняка знал бы о ней даже при всей его нелюбви к сплетням.
Неприятная история, и впрямь неприятная. Но интересная, как леди Ларно и обещала в начале.
- Не любят, – отстранённая улыбка скользнула по губам Генриха. Он словно бы говорил сам с собою, на мгновение или два позабыв о компании Кристианы. - Но мне казалось, что и женщины не питают особой приязни к поражениям. – Тему войн между полами можно было продолжать бесконечно, но стоит ли? По мнению Генриха с женщинами и вовсе не стоило сражаться. В любом поражении немного чести, но больше ли её в подобной победе? - Не вижу никаких препятствий, чтобы юная Альгерда проводила чуть больше времени со своими родными. Полагаю, будь её отец прав в своих опасениях, об этом уже стало бы известно. – Не вопрос, но утверждение. Опрометчивое, поспешное, неразумное? Пусть так оно и кажется. Не каждая «красивая, умная и самостоятельная» - ведьма. Но и обратного это утверждение не исключает.
Подарок леди Ларно несколько озадачил лорда-регента, однако теперь он не подал и виду. Лишь отставил бокал с вином на расстояние вытянутой руки, напоследок коснувшись узора пальцами. Имя Аннабелль в разговоре о колдовстве? Нет, это слишком невероятно, чтобы оказаться правдой. Его маленькая кузина с застенчивой улыбкой не может оказаться ведьмой хотя бы потому, что… Продолжения не нашлось. Генрих торопливо перебирал в уме воспоминания, в которых мелькала эта златовласая девочка с огромными глазами и… их было мало. Категорически мало, чтобы отыскать хоть какой-нибудь аргумент. У Аннабелль не может быть дара, проклинаемого церковью? Может. Как и у Кристианы. У Анны. Елизаветы, Генриха, Леттис… Любое из имён может быть отмечено даром, и любой из его обладателей может однажды сгореть в очищающем пламени. Или же нет. Если достанет ума и осторожности. Совсем, как «умным и самостоятельным»…
- Признаться, я не совсем понимаю, к чему Вы клоните, миледи, - «…не хочу понимать. Или всё же стоит?» - Чего именно дядюшка не знает об Аннабелль?
Дядюшка и кузина. То немногое, что ещё осталось от его прежней семьи. Доказательства должны быть не просто вескими, а неопровержимыми, чтобы лорд-регент мог принять какое-то решение. Костёр? О нет. Любовь к огню – отличительная черта его брата. Сам же Генрих придерживался иного мнения: любая способность (талант, дар – не суть важно, какое слово первым придёт на ум) словно монета. Упадёт одной стороной – вред, другой – благо.
Брак Эйдана Ретеля и Аннабелль Девантри был последней попыткой примириться с дядюшкой. Попыткой, надо признать, неудачной. Можно ли вернуть всё назад? Нет. А постараться исправить?

Тема поражений и впрямь казалась неисчерпаемой.  Пожалуй, сравниться с нею могла лишь тема войны, но и её леди Ларно коснулась словно бы мимоходом. Лишь тема мужчин по-прежнему не вдохновляла графиню. Настоящему мужчине не жалко поиграть? Если следовать логике Кристианы о том, что настоящих – не осталось, проигрывать она не собирается. Разве что на показ. Чтобы затем расправиться с противником, опрометчиво утратившим бдительность, с той же непринуждённой улыбкой, что нет-нет, да и проскальзывала по губам.
Пожалуй, даже возникни у лорда-регента абсолютно безумное желание дать бой этой женщине, теперь он поостерёгся бы связываться с леди Ларно. Ввязаться в бой и проиграть означает… чёрт, а ведь она права – ни одному мужчине не оправдать проигрыш в собственных глазах, и Генрих Найтон не исключение. Значит, придётся побеждать. Но победа эта вероятно будет здорово горчить подозрением о том, что победитель – всего-навсего фигура на игровой доске, сделавшая именно тот ход, которого желал настоящий игрок. Леди Ларно – настоящий игрок? Очень даже может быть. Отталкивает ли это? Ничуть, хоть лорд-регент и успел порядком устать от разного рода игр.
Но что останется, если перестать играть? Искренность? Увы, нет. Люди слишком привыкли к своим ролям и маскам, чтобы в одночасье расстаться с ними. Пустота? А вот это уже больше похоже на правду. Отказавшись играть вместе со всеми, даже ребёнок рискует остаться в одиночестве. Значит, следует стать тем, кто определяет правила и подбирает игроков себе под стать. Желательно из числа тех, с кем играть интересно.
Интересно и опасно. О да, опасность придаёт совершенно особый привкус всему, к чему прикасается. Идо определённого момента это даже нравится… ну а потом обоняния достигает запах дыма от костров инквизиции. Щедро пропитанные смолой поленья охотно делятся своей жизнью с огнём, словно бы созданные именно для этой стихии. Пламя пожирает их жадно и торопливо, словно бродячий пёс – подачку, отражаясь в десятках, а то и сотнях глаз пришедших взглянуть на богоугодное дело. Люди бояться боли? Чушь. Людям боль нравится. Правда лишь чужая, загнанная в угол боль, которая так славно вспыхивает от первого же брошенного факела.
Ну а почему, собственно, и нет? Дар даётся лишь в обмен на бессмертную душу – это знает каждый петерианец потому… Потому, что так утверждает церковь, почему же ещё? И церковь эта достаточно сильна, чтобы подобная участь ожидала каждую ведьму. И Аннабелль. Маленькую милую кузину Аннабелль, если та окажется…
Даже в мыслях не получалось окончить это предложение. Особенно после рассказа Кристианы. Рассказа, ничем не отличавшегося от многих других. Лишь для леди Ларно её был особенным. Да и то, пожалуй, лишь потому, что она наблюдала ту казнь своими глазами. Ну а Генрих… довольно странно, но герцог не мог припомнить ни одной ведьмы, свидетелем конца которой он стал бы. А это довольно не просто сделать, коль сама судьба выделила место подле столб непримиримого короля, каким был Чарльз. Быть может, отчасти поэтому Генрих и пренебрёг этим местом? Быть может. Теперь он и сам не сумел бы отыскать верного ответа в прошлом. Но от того, чтобы не думать, кем сумела бы стать та или иная «приспешница тьмы», это не спасало. Теперь же все они – безымянные и безликие – разом обрели и то, и другое. Имя и облик, общие для всех. Белль. Хрупкое светловолосое создание, что никому не причинило зла. Интересно, остановило бы это Чарльза? Или же он собственноручно препроводил бы воспитанницу матери на костёр, а лорд-канцлер подал бы факел? Ну а Ретель? Неужто занял бы место в первом ряду зевак, успокаивая себя мыслью о том, что брак с Аннабель был лишь гарантом союза с Эдвардом Девантри? Или вмешался бы, разом сделавшись в глазах толпы пособником ведьмы?
Дурная мысль. Подлая и злорадная в своём торжестве, а ещё – совсем не свойственная лорду-регенту. Генриху бы подумать о том, как поступит он сам … Он и подумает. Но позже. Сейчас необходимо выяснить кое-что ещё. Выяснить наверняка. Но прежде всего – прояснить.
- Он не узнает. Не должен узнать. Во всяком случае – пока. – Принять решение оказалось просто, а вот объяснить  его себе удалось не сразу. Швырнуть козырь в лицо лорда-канцлера означало выбить почву у него из-под ног. Ненадолго. Слишком ненадолго, чтобы что-то успеть. Если слова леди Ларно окажутся правдой, эту карту следует разыграть с осторожностью, да ещё и не в одной партии за вечер. Причём разыграть так, чтобы карта не угодила в огонь. По неосторожности или же по умыслу… для Белль это вряд ли будет иметь значение.  - Не такие, как все, – интересная интерпретация ёмкого слова «ведьма», весьма интересная, - меня не пугают. Каждый из нас сам выбирает, кому служить: свету или же тьме. Не способности это делают и не отличия. Они лишь помогают пройти по выбранному пути чуть дальше, нежели остальным. В Ваших словах, леди Ларно, меня пугает совсем другое: уверенность, с которыми Вы произносите их. – Обвинение, не без изящества затесавшееся между рассуждений и воспоминаний, было слишком серьёзно, чтобы выносить его, не имея на то веских доказательств. И пускай графиня не требовала передать  леди Раленд инквизиции немедленно, да и вовсе, казалось, не желала ей зла, Кристиана не могла не понимать, что вероятность такого итога присутствует, как и вероятность пожара от свечи, без присмотра брошенной у оконной занавеси.  - Откуда Вам известно, что Аннабелль… что у неё есть дар? И кто ещё, кроме Вас, – «…ну а теперь ещё и меня…» - об этом знает?

Весьма аккуратная, но всё же непреклонность, с которой леди Ларно обошла вниманием его первый… да чего уж там – его главный вопрос – не укрылась от внимания самого лорда-регента. Поднявшись со своего места, он приблизился к высокому столику, целиком принадлежавшему кувшину с вином и нескольким кубкам, чтобы наполнить свой – давно опустевший. Следом настал черёд гостьи, за которой Генрих наблюдал тем пристальнее, чем сосредоточеннее казалось со стороны его занятие. Кувшин с вином и резной кубок в тонких пальцах молодой женщины – разве есть в мире что-то более важное?..
Есть. И в настоящий момент это причина, по которой графиня предпочла не ответить. С чего вдруг такая скрытность, когда она уже поделилась с ним секретом куда более значимым? А если причина и впрямь серьёзна, почему не солгать, выдумав письмо, попавшее не в те руки (с письмами такое вообще сплошь и рядом случается), или случайно подслушанный разговор с… с кем-нибудь, не суть важно? Вероятность того, что поднаторевший в этом искусстве за время своего регентства, Генрих распознает ложь существовала, но была она столь же неосязаема, как блики на тёмно-рубиновой поверхности вина:  вроде и чувствуешь неладное, а доказать нечем.
Вопросы следовали за герцогом по пятам, и вместе с ним задержались у одного из окон на несколько долгих мгновений. Окна королевского кабинета выходили в сад. Будучи ребёнком, Генрих часто играл в нём, изредка устремляя взор к этим окнам. Слишком высоко и далеко, чтобы разобрать хоть что-то, но Его Высочеству нравилось думать, что именно сейчас отец наблюдает за ним, скрытый от взглядов всего континента тяжёлыми бархатными шторами. Совсем как причины, по которым сегодняшняя гостья Генриха остановилась в шаге от правды. Не доверяет настолько, что даже лжи для него пожалела? Или напротив: не доверяет пока, но всё же не хочет возводить между ними столь ненадёжную стену, чтобы ни один из них не пострадал от неё после, когда в той стене уже не будет нужды?.. Жизнь рядом с сильными мира сего приучила Генриха выбирать худший из всех возможных вариантов, которые приходилось с кем-то делить, но интуиция, сдобренная неподдельным интересом, что вызывала в нём леди Ларно с самой первой их встречи, настаивала на обратном. Что ж, сделать вид, будто маленькая уловка Кристианы ей удалась, и впрямь не сложно.
- Никто, – смакуя это слово, будто вино, Генрих вновь вернулся в своё кресло. - Что ж, я тоже на это надеюсь. Правда, попавшая не в те руки, может погубить мою кузину. А я уже порядком устал хоронить членов своей семьи. Знаете, смерть стёрла всё, что разделяло нас в жизни, и когда наступило время прощаться… Чарльз перестал быть королём, развязавшим войну, но остался моим братом, – глоток вина, чей цвет не самые талантливые поэты столетиями сравнивали с кровью, пришёлся кстати, чтобы смочить губы. И всё же, почему кровь, а не… что-либо иное? - Аннабелль… скажите, она может случайно причинить вред себе или кому-то ещё? – В отсутствии у леди Раленд дурных намерений герцог Хайбрэй отчего-то был уверен с той же категоричностью, как и в том, что солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Разве может эта девочка, на чей век уже хватило испытаний, намеренно желать зла? Но вот случайно – совсем другое дело. За ней бы приглядеть, удержать за руку, если юная Белль со своим щенком (щенок?.. а ведь и правда, было у неё в детстве этакое недоразумение с совершенно дурным нравом!) окажется слишком близко у края пропасти. Обычно это работа семьи, вот только «обычно» крайне плохо уживается в одном предложении с «ведьмой». Ведьма… да уж, у богов то ещё чувство юмора! Жаль только людям его не оценить. Им бы с последствиями справиться… 
- Возможно, это не моё дело, но как надолго Вы намерены задержаться в столице на сей раз? Ваши земли требуют внимания, – «…Вашего внимания, хоть мы оба и понимаем, что это должно быть обязанностью Вашего брата,» - но неужели у Вас не найдётся талантливого управляющего, чтобы доверить Дарингшир, - «…и Ратленшир, чего уж там...» - его заботам? Впрочем, насколько мне помнится, обязанности гофмейстерины не предполагают неотрывного нахождения при дворе, а значит и жизнь Ваша изменится ровно настолько, насколько Вы сами того пожелаете. Мне по душе Ваши интересные истории, леди Ларно, да и Аннабелль не помешает друг. Друг, облечённый достаточной властью, чтобы защитить её от внимания, которое может навлечь беду на леди Раленд.
С чего Генрих взял, будто бы две эти, похожие друг на друга не более, чем зима – на лето, женщины были подругами? Да, в общем-то, ни с чего. Разве что вопрос, оставленный Кристианой без ответа. Ну, или же Её Сиятельству придётся опровергнуть свою приязнь к Аннабелль, что вынудит графиню раскрыть некоторые карты… Пусть так. Всё равно лорду-регенту не найти никого лучше на должность гофмейстерины. Двор, оставленный без присмотра после смерти королев, следовало приструнить. Слишком много они позволяли себе в последнее время.
Ну а решение, пришедшее в голову словно бы само собой, было простым и изящным в этой своей простоте. Там, где семья оказывается бессильна, результатов могут добиться друзья. Друзья Аннабелль и друзья Генриха – возможно ли, чтобы это были одни и те же люди? Ну, или хотя бы один и тот же человек. Женщина. Та, в чьей хорошенькой головке наверняка скрывается ещё множество секретов. Как важных, так и попросту любопытных. Дружба, как и доверие, не рождается просто так. И то, и другое нужно будет заслужить, и лишь недостаток времени может встать на пути.
А может и не встать, если леди Ларно примет предложение, что свяжет её со столицей незримыми и нерушимыми узами: тонкими, словно весенняя паутина, и прочными, словно оковы из стальных звеньев. Со столицей и со временем.

Заверения Кристианы касаемо Аннабелль, совпавшие с его собственным мнением о леди Раленд, успокоили Генриха. Разумеется, оба они могли лишь предполагать, но на данный момент времени хватало уже и того, что предположения эти одинаковы. Вероятно, он сумеет понять больше после разговора с кузиной. Или же нет… Проклятие! Многолетняя охота на ведьм привела лишь к тому, что люди растеряли те крупицы информации о них, что были когда-то собраны их предками. Инквизиторы называют её ересью, но редкую информацию нельзя обратить на пользу. Как и ведьмовские таланты. Чарльз – явное тому доказательство… был доказательством, да и не таким уж явным.
Отогнать прочь опасные мысли удалось не сразу. Генрих не собирался лгать себе, да и разговор с леди Ларно ещё не зашёл так далеко, чтобы начать раздумывать, а нужно ли лгать ей, однако для революций подобного рода время ещё не наступило. Наступит ли? Выпадет ли на его век? Возможно. Вот только как ни продолжай этот ответ,  в королевском кабинете и без того уже довольно было сказано слов о магии.
Имя кузена Томаса, между тем прозвучавшее не в контексте имени его сестры, озадачило Генриха. Не такой, как его отец – вот уж точно! Оказывается, в сравнении с собственными детьми и шлейфом их тайн, лорд-канцер прямо-таки открытая книга!.. Да уж, нелепейшее сравнение. Не такой, как может показаться на первый взгляд… ну а это как понимать? Целиком доверяться самому первому мнению в отношении кого бы то ни было – та ещё глупость, но в случае виконта Девантри это самое мнение или взгляд и вовсе вели себя странно. Словно смотришь на человека сквозь толщу воды, которая в непрерывном своём движении искажает черты его лица, то приподнимая уголок губ в язвительной ухмылке, то прорисовывая тревожную складку между бровями. И поди догадайся, чья это прихоть: воды или человека.
Но сироты, спасённые из пожара, и впрямь не было первым, что могло придти в голову при упоминании Томаса Девантри. Выходит, леди Ларно права, и следует присмотреться к виконту попристальнее? Хотя, что бы Генрих там не увидел, позиция самого Томаса в отношении него и его регентства стала понятна ещё на совете.
- Говорите, зрительниц рядом не было? Откуда, в таком случае, об этом происшествии стало известно Вам? – Улыбка вышла несколько натянутой, если не сказать напряжённой. Права леди Ларно или же она ошибается, для Генриха ровным счётом ничего не изменится. Томас не горел желанием быть ему братом в прошлом, так с чего вдруг взяться этому желанию в будущем? Ну а навязчивость никогда не входила в число недостатков Генриха.
Согласие Кристианы обрадовало лорда-регента. Оказывается, он и не заметил, что успел привязаться к леди Ларно и беседам с нею. Беседам как о пустяках, так и о чём-то, что по-настоящему важно. Впрочем, когда заходила шла об этой женщине, одно плавно перетекало в другое, и так бесчисленное количество раз.
- Достойные люди, которым можно довериться, настоящая редкость по нынешним временам, – с едва заметной усмешкой проговорил герцог, баюкая в ладони кубок. Повинуясь движениям его пальцев, вино устремлялось к краям кубка, но когда расстояние между ним и свободой уменьшалось едва ли не до толщины волоса, Генрих чуть наклонял кубок в обратную сторону и благородный напиток вынужден был вернуться на исходную. Судя по всему, дурацкая привычка вертеть что-либо в руках во время беседы намеревалась прожить столько же, сколько и сам герцог Хайбрэй, если не дольше. - Рад, что Вы приняли моё предложение. Что же до Леттис… надеюсь, Вам и впрямь удастся найти с нею общий язык.
Ему, кстати, не мешает заняться тем же. Ушедшую семью не способны вернуть даже боги, так почему бы не попытаться создать с Леттис новую? Настоящую, без недомолвок и масок. А заодно и без тайн, с которыми спустя годы недоверия порой категорически не ясно, что делать. И как не разбить их, подобно изящным глиняным чашкам атлантийской работы.