Формальный стук, вслед за которым дверь в королевский кабинет распахнулась практически сразу, оборвал письмо, которое лорд-регент читал в настоящий момент, на полуслове. Жестом велев вошедшему подождать, герцог вновь погрузился в чтение, вот только одной «мелочи» не учёл: люди, являющиеся без стука, обычно и о прочих условностях имеют весьма смутное представление.
- Чем-то заняты, Ваша Светлость? – Сияя, словно новенький золотой, Джон пробежался взглядом по корешкам книг и остановился на графине с красным вином, что покоился на резном столике подле книжного шкафа. Заметно оживившись (хотя, куда уж больше – на вкус Генриха Найтона глава его охраны и без того излучал в разы больше оптимизма, чем то позволяли приличия), Кейн поспешил наполнить один из кубков, дабы осушить его залпом. Вольность, позволенная немногим, однако ему – в первую очередь. 
- Пытаюсь сосредоточиться, – не слишком приветливо отозвался Генрих, в другой раз возвращаясь к лежавшему перед ним письму. Вести с юга не могли ни радовать, если бы не…
- Просто подумал, что если Ваши дела могут обождать, Вы лично захотите побеседовать с Его Сиятельством Адриано Грациани, – вновь наполняя кубок, Джон исподлобья наблюдал за регентом, не желая отказывать себе ещё и в удовольствии созерцать гамму эмоций на его лице.
- Скажи, я приму его позже, – равнодушно отозвался лорд-регент, выуживая из кипы бумаг ещё и отчёты казначеев. Он и так откладывал знакомство с этими цифрами с самого утра. Тянуть дальше уже просто отдаёт трусостью. К тому же с начала года «Атлантия» и «деньги» всё чаще и чаще появлялись в одной компании.
- Что, самого Грациани?..
- Да хоть Грациани, хоть… что?! – Бумаги разом оказались забыты, а неподдельное удивление в глазах Генриха наверняка с лихвой окупило ожидания его друга.
Её Сиятельство Беатриче Вентури всё ещё оставалась самой титулованной ласточкой мятежной Орллеи, что заявила о своей преданности королю Эдуарду. Несколько мелких лордов, что появились в столице следом за нею, вряд ли могли бы сравниться по важности с графиней Элшира, даже все вместе взятые. Половина изъявила готовность присягнуть Его Величеству, однако с оговоркой, что ни о каких решительных действиях против своих сюзеренов, лояльных кузену Андресу, без военной поддержки короны речи идти не может. Вполне объяснимая осторожность при том, что Генриху необходимо было закрепиться в Элшире, прежде чем устремлять взор в глубь западных земель. Что до другой половины… у лорда-регента и вовсе сложилось впечатление, что они явились в Хайбрэй лишь затем, чтобы оказаться на стороне» победителя при любом исходе этой покамест не объявленной войны. Такие до последнего тянут с решением и вступают в бой лишь наверняка убедившись: поражение противника – вопрос времени. Но граф Грациани – птица иного полёта, и если он решил сменить сторону…
- Когда он приехал? – Усмешка, искривившая губы Джона, не понравилась Генриху сразу же, однако надежда – весьма изысканный напиток, чтобы отказываться от него раньше времени.
- Он не приехал, – вопреки показной весёлости, голос Кейна сделался серьёзным, а фразы – отрывистыми. - Его привезли. Задержали на границе, которую он пытался пересечь одной из крысиных троп. Причём, со стороны Хайбрэя, а не Орллеи.
- Где он?
- В одной из камер на нижних этажах. Полагаю, оказанное сопротивление нашему патрулю исключило его из списка гостей Ваше Светлости.
Да уж, гости так себя не ведут. Как и люди, что ещё не забыли о чести и верности. Хотя, последнее принадлежит другой пьесе. Той, что подобно раскату грома прозвучала на весь материк.
Путь из кабинета в замковые темницы не занял и десяти минут, однако за это время Джон, взявшийся исполнять роль провожатого, успел пересказать лорду-регенту всю историю их случайного пленника с того самого дня, как его задержали на границе. Довольно занятная цепочка из лордов, их подозрительности и удачи объясняла, каким образом графа удалось-таки опознать – практически на одном из последних по дороге в столицу звеньев – однако Генрих пропустил её мимо ушей. Если будет желание разобраться, Кейн повторит всё позже. Все причастные и без того получат свою награду, а лорд-регент… беседа, предстоявшая ему, была куда занимательнее всего этого.
- Жди здесь, – приказал Генрих своему другу, кивком головы приказывая одному из охранников отпереть дверь доверенной ему камеры.
- Но…
- Жди. Здесь. – Тон, которым это было произнесено, не оставил возможности для возражений, а взгляд Его Светлости… Пожалуй, будь на месте Джона кто-то более робкого десятка, тяжёлое отражение предгрозового неба с едва наметившимися молниями остро отточенной стали в серых глазах Генриха и вовсе заставило бы его отступить. И чем дальше, тем вернее. Однако Джон оставался Джоном, а Адриано Грациани… - Законы гостеприимства велят поприветствовать Вас в столице, Ваше Сиятельство, – произнёс Генрих, едва дверь за его спиной закрылась. – Если бы не обстоятельства, при которых Вы в столицу прибыли. И дабы не ходить вокруг да около, не соблаговолите ли объяснить, что привело Вас на земли Хельма, принадлежность к которому Вы и Ваш зять столь горячо отрицаете? Привело не как друга, а как… признаться, мне даже сложно подобрать сравнение, подходящее как Вам, так и Вашему образу.
Упоминание Андреса больше не отдавало ни горечью, ни разочарованием. Скорее пустотой. А ещё обречённостью, не сравнимой даже с атмосферной этого места. Грубо сколоченный стол, пара стульев, узкая койка с небрежно брошенным на неё латаным одеялом – довольно роскошные условия для того, кто пошёл против своего короля в угоду собственным представлениям о чести. Особенно учитывая, сколь разительно отличаются от этой камеры этажом ниже.

Гнев, охвативший герцога при виде Его Сиятельства, не поддавался объяснению лишь на первых парах. Да, на роль главного демона, «благодаря» которому Орллея погрязла во всех мыслимых и немыслимых бедах, назначил Грациани лорд-канцлер Хельма. Однако целиком ли изо лжи состоял этот титул? Опутав Орллею паутиной надуманных обид, западные лорды противопоставили её короне, которой испокон веков присягали на верность их предки. Как в хорошие, так и в плохие времена. Воспользовавшись отказом в помощи, которую корона попросту не могла им дать, они отвернулись от истинного короля, решив отчего-то, что у короля новоявленного с чудесами будет получше. Не все, определённо не все, но нынешний гость Его Светлости уж точно.
Однако стоило Его Сиятельству заговорить, и всё как рукой сняло. Спокойствие, которое ещё мгновение тому приходилось играть, остудило разум Генриха подобно свежему ветру, ворвавшемуся в душную комнату, где вовсю пылает огонь.
Граф облюбовал стул, герцог остался стоять, небрежно прислонившись к двери и скрестив на груди руки.
Законы, говорите, меняются?..
- Время, в которое мы живём, требует переписать некоторые законы из тех, что ещё недавно казались незыблемыми, – толика сожаления в голосе сопровождалась пожатием плеч. Не враги и даже не противники – всего лишь собеседники, которым довелось затронуть досадную тему. – Не мне объяснять Вам это, - «…учитывая, сколько законов – что правовых, что человеческих – успела нарушить Орллея, затеяв игру в независимость.» - К тому же орллевинским графам по-прежнему рады на землях Его Величества. Вам следовало всего-навсего сообщить на границе о цели своего визита, и Вас беспрепятственно пропустили бы в Хайбрэй.
Масштаб радости лорд-регент, конечно, преувеличил. А тот факт, что милорд Адриано стремился не попасть в Хайбрэй, а оттуда убраться, не упомянул намеренно. Грациани не производил впечатление новичка в словесных поединках, следовательно читать между строк он умел. Но если всё же нет… что ж, можно пойти навстречу дорогому гостю и дать ему подсказку. Одну. Что по нынешним временам непозволительная щедрость.
- Решение о наведении порядка на наших границах было принято в середине зимы, милорд. Сейчас на исходе первый месяц весны. Просто удивительно, что эта весть облетела ещё не все дома западных лордов!..
«Но ещё более удивительно, как Вам удалось пересечь границу с Хельмом в эти недели, минуя патрули. Или же объяснение в том, что сие знаменательное событие имело место ещё до собрания совета?..»
Терпение – лучший союзник, которым располагал лорд-регент в этой беседе, странной до невозможности уже одним фактом того, что она вообще имела место быть. А если в комплекте к нему шла паутина из слов и полунамёков, плетению которой изо дня в день обучали Его Светлость некоторые лорды… Можно сказать, что в этой камере соотношение сил виделось ему, как три к одному. Тесновато, ну да разве кто-то в обиде?..
Меж тем Его Сиятельство продолжил, а Генрих сосредоточился на том, чтобы стереть улыбку со своих губ. «Перемещение путников карается законом?» О да, коль скоро путники первыми отвергли Хельм. С чего подобный жест должен был быть односторонним? Просто потому, что им – тем самым страдающим от произвола короны путникам – так захотелось? Ну, вот как на это ответить при том, что перед ним не ребёнок, которого заперли в четырёх стенах в наказание за проступок? Пожалуй, не придумали ещё таких слов.
«На землях Хельма я не делал ничего запрещённого…»
- Помилуйте, граф, если бы меня интересовало, чего Вы не делали в Хельме, об этом я бы и спросил. К тому же, признаюсь честно, я и впрямь удивлён, что вижу Вас так далеко от семьи, в кругу которой Вам полагалась бы находиться, учитывая свадьбу в Борромео. Но вместо этого Вы оказываетесь за много миль от дома да ещё и в столь неподобающем лорду виде, уж простите за прямоту. Разве могло что-то казаться важнее событий, хорошо известных нам обоим?
Соболезнования, которые Его Светлость намеревался принести, так и не прозвучали. Учитывая отношения между ним и Андресом, с графа сталось бы счесть их насмешкой над горем, постигшем их семью. А смерть – не повод для насмешек, за кем бы она не явилась.

Ответ Грациани едва не вызвал улыбку – Генрих с трудом сдержался, чтобы губы не дрогнули, стирая невозмутимость с его лица. Первая ловушка из расставленных Генрихом захлопнулась. Территория Хельма огромна? Да. Но вести предназначались Орллее – той самой, чей представитель запутался в её статусе, словно в рыбацких сетях. Ещё недавно милорд наверняка называл запад независимым, теперь же вернул его в состав Хельма, чья территория… Граф наверняка не желал ничего подобного, открывая рот, но слова тем и отличаются от мыслей, что их могут услышать как минимум двое. Услышать и обратить оружием.
- Верно, милорд, и о чём я только думал? – Мысли о притворном сокрушении были отброшены лордом-регентом, как недостойные. Ему самому вполне хватит услышанного, следовательно, и граф достоин получить ни монетой меньше. - Территория Хельма и впрямь слишком велика, чтобы тот факт, что вести из столицы не успели домчаться к каждому лорду Орллеи – его западного герцогства – вызывал удивление.
Впрочем, мысли лорда Адриано очевидно мешались со словами. Это волнение? Или… ну, что там это ещё могло быть? Увы, Найтон не слишком хорошо знал своего гостя (вернее будет сказать – не знал его вовсе), чтобы делать выводы. Но в волнение всё же слабо верилось, а в глупость… доведись милорду угодить ещё в одну ловушку и Генрих всерьёз подумает над этим. Пока же недооценивать своего противника виделось Его Светлости главным оскорблением, которое только можно нанести им обоим.
- А столько времени – это сколько? – Невинно поинтересовался лорд-регент, глядя на графа пронзительно честными глазами.
Новый виток разговора всё же сделал своё неблагодарное дело, вызывав у Найтона усмешку. Бедные, бедные орллевинские лорды, которые вынуждены искать себе любовниц аж в Хайбрэе!.. Интересно, это потому, что поблизости нет никого, кто удовлетворял бы их изысканному вкусу? Но чем графу так не угодили орллевинки? Неужто в самой Орллее её уроженок считают дурнушками? Странно, потому как остальной континент склонен думать иначе. На тему любовниц можно было рассуждать бесконечно, а вот на тему жён… 
- В таком случае жёны неверных орллевинских лордов должно быть счастливы тому, как корона печётся о нравственности их мужей! Впрочем, неужто нелюбовь орллевинцев к орллевинкам носит повсеместный характер? Значит ли это, что и кузен Андрес…
Проклятие! Слова сорвались с языка прежде, чем он успел его прикусить. Свадьба в Борромео разом перечеркнула все грехи герцога перед его супругой. Мёртвые не требуют ответа у живых, а живые не в праве трепать имена мёртвых, словно заношенный плащ на промозглом ветру.
«Да будет Создатель милостив к Вам, леди Грациани, простите меня.»
Воспоминание об убитой жене Андреса возвратило Генриха к теме, что проигнорировал его собеседник. Свадьба в Борромео и её плоды, что расцвели в ином мире десятками душ, одной из которых стала дочь графа. Вариантов два: либо перед Его Светлостью сейчас сидит во сто крат худший отец, нежели он сам, либо Грациани покинул Орлею не менее двух месяцев тому. И с тех пор не только не возвращался, но и вестей не получал. Чем же Его Сиятельство был так занят? Поломничеством? Лорд-регент чуть наклонил голову, давая понять, что оценил игру…
…Пощёчина в служении дьяволу достигла своей цели. Однако даже тень не выдала изумления Его Светлости на маске благодушного внимания, сидевшей на лице, словно влитая. Не выдала, но и не стёрла: ни равнодушием, ни временем.
- Пособнику ведьм? – Усмешка Генриха сделалась сочувственной. Кажется, он поторопился счесть этого человека игроком. Никакой тонкости, никакой интриги, никаких полутонов – лишь прямота, которая наскучивает ещё в самом начале партии. Что на уме, то и на языке, так граф? - Если я спрошу, что именно Вы имеете в виду, Вы не сочтёте за труд пояснить? Что до остального: не могу не согласиться, каждый сам выбирает свой путь. Кому служить, кому вручать свою верность, а кого предавать в наивном расчёте, что это предательство никогда не вернётся обратно.
Предательство не перестанет быть предательством, сколь вдохновенно человек с кинжалом в руке не станет объяснять толпе свои исключительно благие мотивы, загибая пальцы один за другим. Возможно, она поверит, заворожено глядя на тело у ног оратора, из чьей спины он и вытащил свой кинжал, дабы похвастать перед собравшимися. Но надолго ли? Вероятно, до первого союзника новой идеи, в чьей крови окрасится то же самое оружие. Если союз, соблюдаемые веками, так легко оказался разрушен, дорого ли стоит тот, которому нет и года? Предавший однажды уже не сумеет остановиться.
И всё же, как истолковать слова графа?
Шатёр, в которых была заключена та самая сделка, был сожжён, деревья – в чьих кронах могли запутаться слова столь опасного сговора – пущены на дрова для него, а люди… Людей, которые знали о сделке, можно было пересчитать по пальцам. И ни один из них – Генрих поклялся бы в том своей жизнью – не мог предать тайну, которую обязался сохранить во что бы то ни стало. Часть из любви к королю, другая – во имя преданности герцогу, а третья… заговори они и костёр инквизиции поглотил бы их в первую очередь. Весь Хельм полагал выздоровление Чарльза чудом (лорд-регент знал это по слухам, которые частью стекались в замок, а частью брали в нём своё начало). Ну а то, что король Чарльз на деле был спасён ведьмой… Даже подозрения, даже не подкреплённые доказательством сплетни могли бросить в огонь всех, чьи имена связаны с этим делом. Слишком безупречное оружие, чтобы не быть использованным. Бьющее без промаха и нацеленное аккурат в сердце, за какой бы бронёй оно не было укрыто.
Его собеседник не мог знать об этом, равно как и Андрес, и вообще кто-либо кроме тех, кто оказался напрямую причастным к тайне. Той самой, за которую милосерднее умереть, нежели выдать. Но что тогда означают слова Грациани? Такой же блеф, как и слухи, пущенные в народ лордом-канцлером, или… Нет, люди определённо не могли рассказать ему эту историю.
Значит, с дьяволом связались как минимум двое в этой комнате. Но если один ради спасения брата, то другой… каковы его мотивы? Или же вот он – новый виток предательства? Вонзать кинжалы в спины людей стало не интересно и «независимая Орллея» принялась за богов? Абсурд, Отец-Создатель, ну какой абсурд.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-06-20 17:54:28)

Упрёк в связях с Дьяволом обескуражил Его Светлость и вполовину не так сильно, как последовавшие за ним разъяснения. Чарльз быстро пришёл в себя после ранения и помогли ему в этом ведьмы, поскольку набожные орллевинцы не верят в чудеса и лекарей? И причастен к этому обязательно Генрих, который не слишком-то ладил с Его Величеством едва ли не всю свою жизнь? Подобная логика сводила на нет даже то, что, в общем-то, эти утверждения и были правдой, нуждающейся лишь в нескольких незначительных правках.
Пожалуй, выдумка дядюшки про голодающую Орллею не такая уж и нелепость, если поставить её в один ряд с байками западного герцогства. Простая бессмыслица всегда работает лучше и эффективнее, нежели та, которая едва ли не на половину состоит из противоречий.
- Какая захватывающая история, милорд! Скажите, Вы сами выстроили эту нелепую цепочку, прежде чем поведать её остальным «наблюдательным», или же прибегли к помощи профессиональных сказителей?
Меж тем собственные вопросы герцога Хайбрэй Его Сиятельство проигнорировал. Ну, и как это понимать?
Как рассеянность, свойственная людям, чья молодость осталась далеко позади? Но даже в столь неприглядном виде Адриано Грациани не производил впечатление впавшего в старческое слабоумие.
Как отказ говорить с тем, кого граф не считает достойным себя собеседником? Сомнительно, вон как оживился, когда разговор затронул ведьм!.. Но даже если высокомерие и имело место быть по эту сторону тюремной решётки, вряд ли его следовало записывать в число союзников графа Лореншира. Человек, который слишком сильно задирает нос, рискует не заметить того, что творится у него под ногами, и даже свернуть себе шею, не разглядев лестницу вниз. Лорду-регенту случалось видеть подобное. Достаточно неприглядное зрелище, чтобы раз и навсегда усвоить данный урок на чужом примере.
Как нежелание отвечать на неудобные вопросы? А вот это, пожалуй, уже ближе к истине…
Истина – на редкость заманчивое слово, с какой стороны на него не взгляни. Одни готовы на всё, чтобы защитить её, другие – ровно на то же самое, чтобы выведать. Но неужели Грациани и впрямь думает, что его истинный маршрут останется тайной за семью печатями просто потому, что ему так хочется? Забавная, но такая наивная вера!.. Впрочем, разве вера бывает иной? Если в дело вмешивается логика, расчёт или же те, кто склонен считать по-другому, вера гаснет, как свеча на ветру, и отогнать тьму становится нечем. Его Светлость чуть наклонил голову, давая понять своему «гостю», что не против того, чтобы огонёк веры составил ему компанию до конца этой престранной беседы, что ещё вчера казалась в принципе невозможной.
На службе каждого именитого дома, чья история уходит в глубину веков, а влияние простирается далеко за пределы собственных земель, корнями переплетаясь с волей иных домов, состоят самые разные люди. Простодушные и коварные, благородные и бесчестные, милосердные и жестокие – те, кто не видят смысла в собственной жизни, не коверкая чужие клещами и раскалённым железом. Они получают истинное наслаждение от вкуса и запаха чужой боли, предпочитая её и вину, и женщинам, и всем прочим удовольствиям, доступным вне пыточных застенков. Они совершенствуют своё мастерство годами, растягивая смерть на дни, а то и недели, раз за разом возвращая тех, от кого отвернулись боги, к жизни, до краёв переполненной страданиями и кровью… Их сторонятся едва ли не больше, чем прокажённых, полагая собственные грехи чем-то сродни детской шалости в сравнении с тем, сколько грехов и сколько проклятий за годы верной службы собрали их руки. Но именно их навыки порой приносят куда больше полезной информации, нежели золотые реки и самые щедрые посулы.
Были ли подобные люди на службе короны? Ну, разумеется, были. Их владения располагались пару этажами ниже и обходились за версту доброй половиной стражников королевской темницы. Самому Генриху довелось побывать там лишь однажды, ещё совсем мальчишкой, что сунул нос, куда не следует, рисуясь перед братом… Впечатлений хватило надолго, а Чарльзу тогда по первое число влетело от отца.
Так что, пускай граф лелеет свою тайну, пока она ещё есть у него. Жестоко отнимать у человека игрушку, не дав толком насладиться ею. Даже если эта игрушка уже и принадлежит другому.
Кстати, об Его Сиятельстве, что изволил напомнить о себе, пытаясь поставить точку в разговоре.
«Не спешите, милорд, аудиенция закончится лишь тогда, когда я этого пожелаю. Ну а что до того, чего именно я хочу услышать от своего пленника…»
- Больше ничего, благодарю Вас, – безразлично-учтивая улыбка и равнодушно-вежливый тон не вязались ни с планами Найтона, ни с самим этим местом. - Вы и так сказали достаточно. Теперь я хочу, чтобы Вы послушали меня. – Подпирать дверь лорду-регенту наскучило, а для прогулок от стены к стене здешняя камера не годилась от слова «совсем», и внимания Генриха удостоился второй стул – близнец того, что облюбовал Грациани. Оседлав сей предмет мебели в точности до наоборот, чем предписывал этикет, лорд регент скрестил руки на спинке стула и лишь затем одарил своего собеседника долгим и пристальным взглядом. Говорят, глаза – зеркало души. А ещё говорят, будто бы некоторые и впрямь видят её отражение под чужими ресницами. Лорд-регент никогда не принадлежал к числу этих некоторых, а что до графа Грациани… лишь ему самому и Отцу-Создателю ведомо, сколь далеко простирается проницательность этого человека. То, что собирался сделать Генрих, не было рискованно и не было безрассудно. Что-то – возможно честь, а возможно совесть – подсказывало, это будет правильно. Снять маску и без тени притворства в последний раз протянуть руку с открытой ладонью. Но будет ли принят этот дар? Не окажется ли он небрежно отброшен в сторону гордыней, что уже привыкла притворяться благородством? Лорд-регент не знал верного ответа на это вопрос. Зато он наверняка знал другое: если не попытается сейчас, ничего из того, во что он продолжает верить вопреки действительности, никогда  таковой и не станет. - Я хочу, чтобы Вы услышали меня, граф. А после передали мои слова Андресу. Хватит. Хватит уже этих игр в независимость, замешанных на надуманных обидах. Продолжая упорствовать в своём желании надеть корону, Андрес погубит тех, кого заразил своими идеями. И, что куда хуже, он погубит Орллею и народ, который должен защищать не от демонизированной им же короны, а от войны, которую мой кузен может развязать. И от пиратов, – вздох помимо воли вырвался из груди Генриха. Кто бы знал, как сильно он устал ото лжи, что развевалась сейчас вместе с орллевинскими флагами. Лжи настолько небрежной и очевидно притянутой за уши, но упорно именуемой истиной по ту сторону новой границы. - Насколько я знаю, одним из поводов, послуживших сигналом к безумию, охватившему запад, стало то, что корона не пришла на помощь именно в стычках на море. Этот повод хорош лишь для того, чтобы завести толпу, но мы-то с Вами в состоянии рассуждать логически, не так ли, граф? Какую именно помощь мог оказать Хайбрэй в разгар войны с Фйелем? Какую именно реальную помощь? Флот из заражённых чумой портов Атлантии? Вы действительно готовы были рискнуть и получить чуму вместе с кораблями? К тому же, мы с Вами оба знаем, что моего кузена не назовёшь никудышным адмиралом. Только полное ничтожество и абсолютный бездарь не сумел бы дать отпор висельникам Тиля при том, что в его распоряжении весь флот и все ресурсы Орллеи – те самые, которые корона предпочла оставить западу вместо того, чтобы отнимать ради войны с севером. Так ради чего должны умирать люди, граф? Ради выдуманного для них предательства? Я предлагаю Андресу покончить с этим фарсом и принести присягу истинному королю единого Хельма – Его Величеству Эдуарду. И лишь в таком случае я гарантирую прощение ему и всем мятежникам, которых привлёк блеск ложной короны. Орллее, Хайбрэю и Гасконии незачем воевать друг с другом. Кровь, пролитая на полях возможных сражений, будет кровью единого Хельма, который невозможно представить ни без одной из его частей. Передайте это сообщение Андресу, граф, и добавьте, что я даю ему своё слово: если он решит принять его и прибудет в столицу, ничья кровь не окропит эту землю и ничьи ошибки не обернутся приговором.
Последний шанс. Самый последний. И если герцога Орллеи хоть сколько-нибудь заботит кто-то, кроме него самого и его несоразмерных амбиций, он воспользуется им с умом.