Анд гудел, как пчелиный улей, сверкал солнечными бликами оконных стёкол, звенел детскими голосами. Горожане, впервые, должно быть, за целый год, не отсиживались в домах, но высыпали на улицы, каждый со своим делом. Те же, чья работа протекала в стенах зданий, настежь распахивали окна, наслаждаясь теплом, солнцем и свежим морским бризом. Адонису радостно было видеть родной город почти таким, каким он был до эпидемии: полнокровным, энергичным, ослепительно живым. Да, редкая семья за этот страшный год не лишилась кого-то из своих близких, население Анда и всей Атлантии значительно поредело, но печать болезни и страха более не лежала на лицах людей — в воздухе, перебивая рыбный дух и соль, сладко пахло весной и надеждой. Умытые зимними дождями деревья уже цвели, на клумбах и в садах вызревали белые нарциссы, синие незабудки и разноцветные тюльпаны. Дети не старше десяти лет, с корзинами, полными цветов, предлагали свой незатейливый товар прохожим. Из дверей постоялого двора неторопливо вышел полный человек в тюрбане и переднике, и, сощурившись на солнце и почёсывая затылок, окинул проезжавших заинтересованным взглядом.
     — Не желаете ли остановиться и передохнуть, милорды? — обратился он к ним в слабой надежде на богатый улов. — На обед у нас горячий суп из чечевицы, зажаренный в сухарях лосось и вкуснейшее вино, достойное графского стола!
     Гвардейцы отвечали хохотом и шутками разной степени добродушия.
     — Нет ли у тебя молодой дочки, добрый господин? Тогда я б задержался на недельку-другую…
     Сир Джеральд, командир отряда, сопровождавшего транш на всём пути от Хайбрэя до Атлантии, в не самой ласковой форме приказал своим подчинённым закрыть рты. Гвардейцы притихли, но смешки то и дело проносились по обе стороны от движущихся по дороге обозов.
     Адонис немало усилий прикладывал к тому, чтобы не пришпорить коня и не пуститься к своему дворцу быстрым галопом, оставив позади опостылевших спутников, встретиться, наконец, с детьми и женой, удостовериться, что с ними не случилось беды за время его отсутствия. Стражи у городских ворот отправили во дворец весть о его прибытии, но не могли внятно пояснить, здоровы ли члены семьи графа. «Графиня больна», — сказал один, но другой тут же одёрнул его, — «Нездорова, всего только и делов». Уточнить, в чём суть её нездоровья, ни один из них не сумел.
     Кожевник из окна мастерской кричал на помощника, рослого парня лет пятнадцати, который уронил кожи на пыльную мостовую, спеша убраться с дороги важной делегации. Адонис бросил огорчённому подмастерью серебряную монету, и мальчик глубоко поклонился, едва не выпустив из рук те кожи, что успел подобрать.
     — Доброго вам здоровья, м’лорд! — крикнул он.
     Проезжая рыночную площадь, Адонис слышал, как один за другим замолкают голоса и стихает привычный гомон, как по толпе шумной волной прокатывается взволнованный шёпот. Люди разглядывали движущиеся повозки, отвлекались от своих дел, вполголоса гадали, что в них кроется. Толпа, прежде двигавшаяся в беспорядочном, но бодром темпе, казалось, вовсе замерла, пока обоз двигался через площадь. Наконец, ремесленник, бывавший раз во дворце, где работала поварихой его сестра, пригляделся к едущим во главе делегации, и с удивлением вскрикнул:
     — Это же наш лорд!
     — И вправду, граф! — подхватил кто-то рядом, и тут уже осознание настигло и остальных, всю толпу, от зажиточных купцов до побирающихся оборванцев, от почтенных старцев до малых детей, — Живой! Вернулся! Да здравствует наш лорд!
     Толпа всколыхнулась и подалась в его направлении. Адонис придержал поводья и, подняв руку, приветствовал людей жизнерадостной улыбкой. Обоз стал. Гвардейцы, не сговариваясь, взялись за рукояти своих мечей, готовые в каждую секунду пустить сталь в дело. Но люди уже замерли, жадно разглядывая лорда Анд, чтобы передать каждую деталь о его прибытии и его облике тем, кому не посчастливилось оказаться на рыночной площади этим утром.
     — Почтенные горожане Анда! — в наступившей тишине голос его отчётливо разнёсся над толпой, — Его величество король Эдуард V шлёт свои глубочайшие соболезнования нашим бедам, а с ними — хлеб и золото, чтобы накормить нуждающихся, обогреть каждый дом и вернуть нашему краю былое благополучие. Он неустанно молится Создателю о судьбе Атлантии. Да здравствует король!
     Гвардейцы отреагировали первыми. Их молодой и здоровый энтузиазм оказался настолько заразительным, что спустя несколько мгновений люди в едином порыве кричали нужные слова.
     — Да здравствует король! Ура!
     К Адонису сквозь толпу уже подъезжал капитан городской стражи.
     — С возвращением домой, милорд, — Карим приветствовал его глубоким поклоном, — Во дворце уже знают о вашем прибытии, и ваша семья с нетерпением ожидает вас.
     — Всё ли благополучно?..
     — Ваша семья здравствует, — немедленно откликнулся Карим, — Её светлость графиня разрешилась сыном в день вашего отъезда, и она, и мальчик чувствуют себя хорошо. Примите мои поздравления, милорд.
     Адонис кивнул, не скрывая широкой довольной улыбки, и обернулся к главе сопровождающего его отряда.
     — Сир Джеральд, мои люди проводят вас до складов, после чего вас будут ожидать во дворце. Вы — самые желанные гости Атлантии, каких только можно вообразить.
* * *
     Оставив позади медлительный обоз, лорд и его сопровождающий проехали под дворцовыми воротами всего через четверть часа. Спешившись во дворе, Адонис передал поводья выбежавшему ему навстречу конюху, и, уже не опираясь на трость, как месяц тому назад, но всё же немного прихрамывая, направился к дворцу. Все слуги, от мала до велика, высыпали во двор. Отовсюду доносились приветственные выкрики. К нему, раскинув руки и пронзительно визжа: «Папа!», с совсем не подобающей благовоспитанной леди скоростью бежала маленькая Ксанфа. За нею, явно пытаясь не срываться на бег, шёл радостный Кир.
     Адонис подхватил дочь на руки, прижал к себе, и она осыпала его лицо поцелуями. Свободной рукой он обнял подошедшего Кира, заметив, что по щекам сына бегут предательские слёзы облегчения — и за что только детям довелось пережить такое испытание? Но, хвала Создателю, оба они здоровы и веселы. Адонис обнимал сына, пока мальчик не справился с нахлынувшими эмоциями и не вытер украдкой глаза. К ним, с младенцем на руках, уже подошла Неферт. За нею ступала Маут.
     — Миледи… — он поставил Ксанфу на землю и наклонился поцеловать жену. Она выглядела бледной, под прекрасными глазами пролегли тени от частых переживаний, но улыбка коснулась и её губ. — Вы преподносите мне лучший подарок к возвращению.
     Адонис осторожно коснулся лба безмятежно спящего ребёнка поцелуем.
     — Как вы назвали его?