Гонец с посланием для Фйельского короля отбыл на следующий день после памятного совета, и чем бы ни был занят лорд-регент, его мысли то и дело возвращались к письму, которое Тэм Уоллес прочтёт не позднее, чем через шесть или семь дней. Прочтёт и… каким окажется ответ Его Величества?
Его Величество. Это обращение претило Генриху даже в мыслях. Приветствовать убийцу своего брата подобным образом означало едва ли не то же самое, что склонить перед ним голову, признать, что смерть одного короля от руки другого – свершение, угодное богам. Генрих не лгал достопочтенным лордам, собравшемся в Малом зале, его душа и впрямь жаждала мести. Вот только не любой ценой. В особенности если ценой этой почти наверняка пришлось бы стать Хельму, его благополучию и его будущему.
А значит, придётся и приветствовать, и склониться. Улыбаться, глядя в глаза убийце Чарльза, и молить небеса лишь о том, чтобы ему – Генриху – хватило самообладания.
С головой погружённый в подобные мысли, лорд-регент и пропустил покушение. Генрих Найтон никогда особенно не жаловал охрану, полагая себя в состоянии защититься и без посторонней помощи. Ну а в стенах королевского замка она и вовсе казалась чем-то немыслимым: кто может напасть на лорда-регента в собственном доме? Никто, за исключением…
- Как именно мне следует понимать это, Ваше Величество? – Обернувшись к маленькому королю, Генрих с трудом удержался от улыбки при виде его торжествующей мордашки. Джон Кейн стоял в паре шагов от Эдуарда, старательно делая вид, будто к увесистому снежку, прилетевшему в спину его друга, он не имеет ровным счётом никакого отношения.
- Я вызываю тебя на бой, дядя Генрих! – Заявил Его Величество, едва ли не подпрыгивая на месте от предвкушения предстоящей игры. Раскрасневшиеся на морозе щёки, сияющие азартом глаза и улыбка – от уха до уха. Пройдёт ещё немало лет, прежде чем на смену детским забавам и шалостям придёт ответственность за целый народ, и Генрих надеялся, что у него получится воспитать Эдуарда достойным этой ответственности. Вот только образ нынешнего пятилетнего малыша вряд ли однажды сотрётся из его памяти.
- В самом деле? – Губы лорда-регента всё же тронула усмешка. - И на чём же мы будем биться?
- Вот, – Его Бесхитростное Величество широким жестом указал на несколько дюжин снежных орудий, одно из которых уже было отправлено лорду-регенту в качестве вызова. - А ещё у меня есть крепость, смотри!
Крепость и впрямь была. Проходя мимо несколькими минутами ранее, Генрих рассеянно скользнул по ней взглядом, полагая, что слуги, присматривающие за садом в зимнее время, ещё не успели убрать кривобокую снежную кучу в половину человеческого роста. А выходит, что и не планировали.
- И ты полагаешь достойным вести бой из-за стен крепости, в то время как я буду беззащитен?
- Ну… Ты тоже можешь построить себе крепость. Вон там, например, – ирония в голосе дяди смутила племянника, однако не на столько, чтобы отступить.
- Вон там, – напускная задумчивость лорда-регента продлилась всего ничего, прежде чем уступить его вкрадчивому тону: - я – герцог, Эдуард, а герцоги не занимаются строительством крепостей.
Как, впрочем, и короли. Вот только Эдуард ещё слишком мал, чтобы парировать его выпад подобным замечанием. Вместо этого Его Величество изволили призадуматься. Даже губу прикусили и шапку на затылок сдвинули. Шапку мигом вернула на место верная Анна, ну а Генрих счёл возможным прийти на помощь своему королю.
- Сейчас я должен идти, но мою крепость может возвести кто-то другой. К примеру, наш с тобой друг Джон.
Непочтительное «Ещё чего!» застряло в горле у Кейна, стоило Эдуарду с восторгом обернуться к нему.
- Я помогу! – Обнадёжил Его Величество, заметив отсутствие восторга на лице своего новоявленного зодчего. Впрочем, восторга не испытал не только Джон, но и Анна Маршал, глядевшая на него в точности так, как ещё недавно – на самого лорда-регента. Вот же упрямое создание! Подозревая друзей, с неё станется проглядеть врагов… - Ну а после мы поиграем с тобой, дядя Генрих?
- Даю слово, Ваше Величество. Теперь же мне и впрямь пора.
Лорд Баратэон, послание от которого Его Светлости передали аккурат после завтрака, обнаружился под раскидистым дубом, который категорическим образом не вписывался в композицию остального сада и оттого был любимцем Генриха столько, сколько тот себя помнил.
- Приветствую Вас, граф, – короткий поклон не был приписан герцогу этикетом, однако маршал Юго-Востока куда больше заслуживал уважения, чем большая часть этих чопорные правила. - Прошу простить меня, если заставил Вас ждать. Вы хотели поговорить со мной – я весь внимание, – улыбнувшись, Генрих жестом указал на тропинку, петляющую между деревьев, предлагая Баратэону совместить разговор с прогулкой, как и приятное с полезным в известной каждому присказке.

В прежние времена прогулки по саду не доставляли Генриху большого удовольствия. Находя сие занятие прескучным, принц предпочитал под любыми предлогами увильнуть от необходимости составлять компанию матушке или сестре, относившим прогулки по саду к числу развлекательных мероприятий. Возможно, для них так и было, однако принцы – что Генрих, что Чарльз – никогда не жаловали придворные сплетни настолько, чтобы отдаваться им целиком, как фрейлины Её Величества. Вот разве что сами фрейлины могли несколько скрасить прогулку… Скрасить, но не заставить её полюбить.
Нечто похожее на это чувство зародилось около года тому назад, когда королевский сад, ставший домом для призраков и воспоминаний из прошлого, поманил лорда-регента одиночеством. Деревья и люди, всё реже забредающие сюда с наступлением холодов, словно бы оставались где-то в ином измерении в то время, как Генрих переступал порог своего собственного. Лишь тени да отражения связывали эти два мира. И стужа, что в королевском саду словно бы обходила стороной одного из последних представителей королевской династии.
Зато лорда Бэйлоршира стужа щадить не спешила, заставляя гостя с восточных земель плотнее кутаться в тяжёлый меховой плащ. Граф заявил, что привыкает к здешней погоде, однако как долго он ещё пробудет в Хайбрэе, чтобы адаптацию можно было считать завершённой? Впрочем, вряд ли Баратэон желал говорить об этом. У Генриха имелись предположения о том, в какую степь уведёт их нынешний разговор, однако если регентство и успело его чему-то научить, так это тому, что спешка до добра не доводит. Впрочем, граф не стал затягивать со вступлением, по военной привычке перейдя сразу к сути.
Гаскония. И её несомненный приоритет для восточных лордов. Удивительно? Ничуть. Ожидаемо? Безусловно. Скорее уж Найтон был удивлён тому, что этот разговор не состоялся раньше. Союз Хайбрэя и Гаскони выдержал проверку временем и невзгодами, оставаясь одним из столпов, на которых всё ещё держался Хельм. Однако любой союз предполагает не только выгоду, но и обязательства. Вероятно, настало время обсудить последние, вернее их перспективу. Лорды Гасконии были слишком хорошо осведомлены об истинном положении дел, что давало лорду-регенту все основания полагать: ценой за их верность будет выставлено нечто, что он сумеет заплатить... Прошло совсем немного времени, прежде чем Генрих получил подтверждение своим мыслям. Едва заметная улыбка коснулась губ лорда-регента в то время, как порыв ветра взъерошил его волосы. Зима испытывала герцога Хайбрэй стужей, сам же он испытывал себя верностью.
- Я понимаю Вас, Ваше Сиятельство. Единственное, о чём я сожалею сейчас, так это о том, что не могу сделать больше того, о чём Вы просите, - проходя вдоль живой изгороди, Генрих провёл рукой по заснеженным веткам, внося сумятицу в их укутанную зимой гармонию. Если низкие тучи сыпанут снегом, как и грозятся с самого утра, его хулиганство окажется стёртым с лица королевского сада. Жаль, в жизни всё происходит по иным законам, и для того, чтобы что-то исправить, приходится прилагать немалые усилия вместо того, чтобы смиренно ждать милостей от погоды и от судьбы. Судьба может дать вторую попытку, но вот на третью её уже вряд ли получиться уговорить. Первая попытка лорда-регента не задалась с самого начала – вынужденный решать разом дюжину вопросов, он преуспел едва ли в трети из них – второй же стал союз с Гасконией. Шанс, который Генрих Найтон просто не смеет упустить. К тому же, на данном этапе от него и требуется всего ничего: не противоречить голосу разума. - Я разделяю Ваши стремления, граф, и понимаю мотивы. Надеюсь, мир с Фйелем будет заключён, но даже если эти надежды пойдут прахом,- последние слова дались с трудом, однако проблема не исчезнет, если по детской привычке избегать её в разговорах, - Атлантия не должна платить за ошибки, которые совершала… – «корона…» – не она. Я благодарен Вам и герцогу Фосселеру за неоценимую помощь, которую Вы оказали. Надеюсь, однажды я сумею ответить тем же. Ну а пока единственное, что я могу – согласиться с Вашим решением.
За разговором Генрих и его гость почти до конца прошли главную аллею. Помедлив, герцог жестом указал на боковую. Петляя между деревьями, она вела к небольшому искусственному водоёму, летом затянутому лилиями, а зимой – льдом. Если младший принц отдавал предпочтение старому дубу, старший часто находил уединение на скамье у воды. Генрих не брался угадывать, когда Чарльз приходил сюда в последний раз, и даже себе не сумел бы ответить – почему именно к пруду пришёл сегодня он сам. Быть может, таким образом лорд-регент подсознательно хотел ощутить за своим плечом тень брата, что заварил всю эту кашу, и теперь не меньше, чем Генрих, должен держать за неё ответ? Или же в заснеженном саду просто было всё равно, куда идти?
Всё равно… Один из грехов, вменённых Генриху слишком поспешно, чтобы он сумел хоть слово вставить в свою защиту. Впрочем, а так ли это необходимо, если судить его станут не по словам, а по поступкам?
- Впрочем, кое-что я всё же смогу сделать. Купцы, чьи контракты будут разорваны в связи с закрытием границ, обратят свой взор на юг вернее, если корона пойдёт на некоторые налоговые послабления в адрес тех из них, кто изъявит желание наладить торговлю с Атлантией, – склонившись к зеркалу воды, Генрих выудил из-под снега один из декоративных камней его оправы. Будь сейчас лето – находка непременно отправилась бы на дно (помнится, ещё когда лорд-регент был немногим старше Его Величества Эдуарда, садовник ни раз пенял матушке на подобные выходки Его Высочества, нарушавшие композицию). Теперь же Генрих попросту вертел его в руке, чтобы чем-то себя занять. - Чума отступила, однако же, страх перед ней ещё не скоро уйдёт из сердец и умов людей. И я ума не приложу, что именно я должен делать, чтобы победить этот их страх… Ведь чем сильнее мы боимся, тем уязвимее становимся.

- Поддержать мир или настаивать на войне – каждый волен выбирать сторону самостоятельно. Но принимать окончательное решение – удел короля, - произнёс Генрих, подбрасывая свой трофей на ладони. – Во всяком случае, во Фйеле дела обстоят именно так, - короткий взгляд и едва наметившаяся улыбка могли о многом поведать графу, даже не обладай он и половиной от той наблюдательности, что отмерили боги Его Сиятельству.
Во Фйеле, но не в Хельме. Нужно быть непроходимым глупцом, чтобы считать, будто от имени Хельма говорит лишь он – герцог Хайбрэй, и права, данного ему покойным братом, для этого вполне достаточно. Регентство, может, и наделяет правом голоса всякого, кто занимает место по правую руку от юного короля, но оно же и заставляет взвешивать каждое произнесённое регентом слово, соизмеряя его даже не с золотом, но с завтрашним днём. Увы, заставляет не всякого, но лишь того, кто отдаёт себе отчёт: он говорит от имени короны, что никогда не будет принадлежать ему. А разве кто-то может усвоить это лучше принца, рождённого вторым?
Любое решение, принятое Найтоном, вступит в силу только если его поддержат лорды, союз с которыми – каменное плато, удерживающее Хельм над уровнем Вдовьего моря. И, в частности, лорды Гаскони, представитель которых стоял всего в шаге от герцога. Верность – безусловно возвышенное понятие, однако же за неё не приходилось платить разве что героям баллад, посвящённых далёкому прошлому. Быть может, времена тогда были другими. Или же поэты просто не умели подобрать подходящих по стоимости слов, что вписались бы и в слог, и в ритм. Даже у любви есть плата, так почему верность должна доставаться даром?
Понимал ли это лорд-регент? Считал ли зазорным оглядываться на тех, кто должен был идти за ним следом? Конечно, да. Разумеется, нет. Потому как если поддаться гордыне, позволить ей внушить себе чувство собственного превосходства над миром, может статься, что за спиной не останется никого из тех, кому не страшно её подставить.
Во Фйеле дела обстоят именно так… Но что с того, что в Хельме иначе? Главное удержать его в своих руках, чтобы годы спустя передать Эдуарду. Тщеславие, которого Генрих не был лишён, как и подавляющее большинство живущих на земле в одно с ним время (а так же до и после него), требовало этого с упрямством, которому позавидует и стадо отборных баранов.
- В мир с Фйелем я верю не больше Вашего, граф. К тому же, мне доводилось слышать о случаях, когда одной веры бывало достаточно, лишь на уроках Святого Писания. – Произнёс Генрих, жестом предлагая продолжить путь. В конце концов в саду, укрытом зимой, ещё полно извилистых тропок, а стоять на одном месте… Признаться, даже Его Светлость начинал ощущать холод, норовящий укрыться под меховым плащом то ли от полуденного света, то ли от однообразной белизны вокруг. Что в таком случае говорить о госте, привыкшем к более мягкому климату юго-востока? - И Беркшир, и Ревейншир, и даже Драйменшир – основная атака может быть направлена против любого из них. Мы уже обсуждали тактику с маршалом и даже сошлись с ним во мнении по ключевым моментам. Однако есть и ряд спорных вопросов, в которых ни я, ни граф Ретель не считаем возможным уступать. Вы не хуже меня знаете, что военная стратегия не прощает подобных недоговорённостей, поэтому если Вы, милорд, сочтёте возможным присоединиться к нам после ужина, я буду крайне признателен за Ваше мнение. В особенности раз уж Вы сами упомянули Беркшир в качестве первой цели.
Беркшир. Земли, на которые Его Светлость собирался купить мир, в который и сам очень-то верил. И правильно, коль скоро опыт маршала юго-востока говорит о том же. Если война всё же придёт на их земли (или, вернее будет сказать, «когда война придёт»?), она не пройдёт мимо владений лорда Эрленда. И как поступить в таком случае? Отдать по доброй воле либо приготовиться стоять на смерть?
Первый вариант уже не казался разумным, следовательно, оставался второй. Был, правда, ещё и третий, который категорически не нравился герцогу ни до, ни во время, ни после Малого Совета, а следовательно и прав на существование почти не имел. Не уступить, но и не драться, а лишь создать видимость драки… Довольно подлый план, не набирающий очков, даже если назвать его стратегией и укрепить несколькими примерами из истории. Генрих хорошо помнил уроки своих наставников. Но помнить и знать – одно. А делать просто потому, что подвернулась подходящая оказия, совершенно другое. Вот и остаётся готовиться к войне, проповедуя мир. Одно хорошо: Елизавета не достанется убийцам их брата.
Известие о торговле с югом – решение, которое противникам Его Светлости придётся очень постараться, чтобы исказить до неузнаваемости – определённо пришлось по вкусу и графу. Найтоны никогда не забывают о своих долгах и возложенных на них обязательствах. Так говорил отец, так же хотелось думать и Генриху.
Хватит ли силы, чтобы выстоять? Лорд-регент дорого бы отдал, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Слишком много составляющих нужно было учесть, слишком много вариантов просчитать, слишком много поставить на кон, рискуя не получить взамен и половины… Уходить всегда проще, нежели оставаться. Но даже уйти можно с честью. А много ли чести в том, чтобы сделать это под развевающимися на ветру знамёнами, сотканными из вымышленных причин?
Так и не сумев ответить на этот вопрос, Генрих ограничился кивком. Камень с пруда в последний раз мелькнул в его пальцах, прежде чем утонуть в снегу.
- Пусть так и будет, милорд, пусть так и будет, - в задумчивости проговорил лорд-регент. – Как говорится, у страха глаза велики. Надеюсь, это тот самый случай. – Разговор с лордом Андом предстоял не из лёгких. Даже если слухи окажутся просто слухами. Не надавить, не запугать, не принудить, но предостеречь и убедить в том, что юг не забыт и никогда не будет брошен. Сумеет ли Генрих найти нужные слова? Услышит ли его граф Андширский? Пожалуй, лишь время сумеет дать им обоим ответы. - Кстати, не желаете ли задержать в столице подольше, дабы вместе со мной заглянуть этому… страху в глаза? – Необходимости в конспирации не было, однако слова сложились предложением сами собою. - По моим подсчётам его должны доставить самое позднее в первых числах февраля.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-05-13 19:40:31)

Отказ маршала Его Светлость воспринял ровно. Лишь кивнул в знак согласия со словами графа о недопустимости вмешательства. Предстоящий бой целиком и полностью надлежало вести Генриху. Гаскония и граф Бэйлоршир и так сделали в этой войне больше, чем можно было ожидать. Да и настаивать дальше означало бы расписаться в собственной неуверенности и, не приведи боги, в бессилии, что не соответствовало истине ни в коей мере. Лорд-регент готов был бороться и за Хельм, и за будущее, о котором он грезил для Его Величества.
Совет пришёлся в пору, а сравнение с политикой вызвало усмешку. Похоже? Разве что отчасти. Бой честнее, будь он поединком на рыцарском ристалище или войной, где каждый сам за себя и вместе с тем против всех. Интриги, ложь, многоходовые комбинации – всё это теряет смысл, когда клинок окропляется первой кровью. Либо ты, либо тебя. Победишь? Хорошо, можешь передохнуть, пока звуки горна не позовут в следующую атаку. Проиграешь?.. Что ж, все мы когда-нибудь покинем подлунный мир. И смерть на поле боя – не самая худшая из смертей. Понимал ли это маршал юго-востока? Пожалуй, ещё лучше самого лорда-регента. Значит, не стоит и продолжать… И лишь очередной кивок – признание правоты. Тем более, вниманием Его Светлости завладели иные слова.
- Милосердие? Вы считаете его не уместным? – Переспросил Генрих, встречаясь глазами с Баратэоном. Пожалуй, ещё недавно герцог согласился бы с ним, полагая милосердие чем-то сродни слабости. Однако же те времена остались в прошлом, не облечённом регентством и стремлением удержать Хельм в своих руках во имя Его Величества и дома Найтонов. Теперь же милосердие казалось ему чем-то сродни платы за ошибки. Причём ошибались другие, а платить выпадало ему. С тем, чтобы ошибка не обратилась предательством, пока это ещё возможно.
Переход от темы к теме и впрямь получился резковат. Погружённый в мысли о предстоящей войне, что то и дело заступали Найтону дорогу, Генрих не сразу сумел среагировать на тему, мирную более, чем полностью. Фрейлина? При чём тут фрей… Ах да, Норин Баратеон, дочь маршала.
Обычно вслед за произнесённым именем приходит и образ. Когда-то чёткий, словно изящная вязь букв на страницах новой книги, когда-то расплывчатый, подобно отражению на воде. Леди Баратэон относилась ко второй категории. Безусловно,  Генрих попросту не мог не знать фрейлин своей сестры, другое дело, что знакомство это было крайне поверхностным, ограниченным лишь приёмами и балами, на которых эти юные создания блистали куда ярче драгоценных камней, украшающих их шейки и наряды. Красота, свежесть, лоск безупречных манер – разве этого не достаточно, чтобы вскружить голову? Пожалуй, более чем, дабы стремиться продолжить знакомство и даже вывести его на новый уровень…
…Вот только Его Светлость провёл при дворе всю свою жизнь, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы накрепко усвоить одно правило: от фрейлин лучше держаться подальше, даже если прекраснее их нет никого во всём Хельме. За каждой из юных красавиц стояла семья, с которой придётся иметь дело, если возникнет подозрение в том, что их цветочек подрастерял лепестки в одной из спален или же хотя бы измялся в чужих руках. Только скандалов подобного рода Его Светлости и не хватало! Тем более, когда при дворе довольно женщин, чью репутацию испортить в принципе невозможно, поскольку от неё давно уже не осталось ничего, кроме пустой оболочки. Достаточной, чтобы играть в благочестие, но крайне ненадёжной, чтобы в него верить.
Впрочем, граф не был настроен на скандал. Отсутствие повода? Или же сплетни обошли Его Светлость стороной, а Его Сиятельство просто-напросто человек с железной выдержкой и беспрецедентным самообладанием? Хоть бы первое…
- Разумеется, мне известно, – осторожно произнёс Генрих и голос ничем не выдал его, - однако, не стану лукавить: это – единственное, что я знаю о Вашей дочери, милорд. Как Вы понимаете, фрейлины – свита принцессы, а не моя.
«И не остальных лордов двора, я надеюсь. Если у них есть хоть капля мозгов и отсутствует патологическая тяга к проблемам весьма щекотливого характера.»
Занятно. Мысль ещё не до конца сформировалась в голове, а наперерез ей уже бросилась добрая дюжина имён в опровержение… Королевский двор, чтоб его!