Криспин Маллорен нервничал. Месяцы, проведённые при дворе, научили его держать лицо, скрывая истинные эмоции за учтивым, но ни к чему не обязывающим вниманием. Однако люди, которым довелось водить знакомство с Криспином до того, как обстоятельства вынудили его вернуться в столицу вслед за сюзереном, отметили бы и дёрганные движения, и чеканный шаг, которые всегда выдавали волнение младшего сына граф Дхелдверширского.
Происходящее категорически не нравилось молодому оруженосцу и будь на то его воля, он бы всё сделал иначе. Открыто и гласно – благо истина и сила на их стороне, а не скрывая лицо под глубоко надвинутым капюшоном плаща и не выбирая путь безлюдными коридорами замка. Или, хотя бы, не действовал в одиночку. Будь на то его воля… Но воля целиком и полностью принадлежала неизвестному, что укутанной в плащ тенью следовал за ним.
- Прошу Вас, - произнёс молодой лорд, указывая неизвестному на дверь, а сам оглядывая коридор в поисках ненужных свидетелей. К чему это, когда лишь час тому он лично приказывал двоим смышлёным парням из числа замковой прислуги ошиваться по обоим концам коридора и ненавязчиво отваживать от него всех посторонних (то бишь вообще всех, кроме человека в плаще и гостя, который должен был вот-вот к нему присоединиться), неизвестный не знал. Излишние предосторожности – ошибка, свойственная юности. С опытом приходит понимание, что за ними, порой, случается упустить то, ради чего они и затеваются, ибо грань между осторожностью и паранойей не толще волоса. Но в противовес этой и некоторым другим ошибкам, за Криспина говорила преданность – безусловная и безграничная – ради которой неизвестный готов был закрывать глаза на подобные промахи до тех пор, пока время не отшлифует повадки лорда Маллорена подобно проточной воде.
- Наш гость уже прибыл? – Негромко спросил он, останавливаясь на пороге.
- Думаю, да. Хотите, чтобы я узнал это, Ваша Св…
- Не стоит. Просто проводите его ко мне.
Только когда дверь за ним закрылась, неизвестный отбросил капюшон, разом превращаясь в Генриха Найтона, и огляделся вокруг. Комната, в которую лорда-регента привёл Криспин, принадлежала ему самому. Простая, но добротная мебель, стойка с оружием да маленькое оконце, не будь которого – комната сделалась бы похожей на чулан. И ещё следы спешной уборки на всём, чего касался взгляд. Вот и постель заправлена чересчур аккуратно, и стулья окружили стол по точно выверенной линии, и пол совсем недавно подметали… Повесив ставший ненужным плащ на спинку одного из стульев, а сам устроившись на другом, Генрих усмехнулся: в его собственных покоях за порядком с рождения следили слуги (как-никак принц, пусть и второй по счёту), оруженосцу подобные привилегии не полагались из чего следовало, что чистоту лорд Маллорен наводил собственноручно. Но для оруженосца куда важнее уметь обращаться с мечом, нежели с метлой, к чему тогда это всё? Неужели, чтобы произвести впечатление на герцога или его гостя? Но первому нужно было всего-навсего место, где бы его стали искать в последнюю очередь, а второму… вряд ли графу Андшира будет до оценки выбранных для беседы покоев, даже проходи они в главном зале.   
Кстати, а почему бы не там? Вероятно потому, что лорд Анд – фигура слишком узнаваемая, чтобы можно было рассчитывать на то, что весть о его прибытии не разлетится сперва по замку, а затем и по Хельму. Тогда, в королевском кабинете? Почти то же самое, только к новости прибавится оговорка о том, что встречу собирались провести в тайне. Быть может, в одной из камер замковой темницы? Так ведь будущему собеседнику лорда-регента ещё не вынесен приговор, который открыл бы перед ним её двери. В одной из гостевых комнат? Не смотря на отсутствие приговора, Адони Данаос пока ещё и не желанный гость Хайбрэя… Вот и остаётся ничем не примечательная комната оруженосца. А кем лорд Анд выйдет отсюда, будет зависеть исключительно от результатов их беседы.
А вот нехитрый, но сытный ужин может прийтись кстати. Взгляд Генриха как раз остановился на столе – хлеб, сыр, баранина, фрукты и пара кувшинов: один с вином, другой с водою – когда в дверь постучали, а затем и отворили её, не дожидаясь приглашения. Повязку с глаз лорда сняли уже на пороге буквально за миг до того, как трое его сопровождающих, коротко поклонившись герцогу, покинули комнату. До сих пор всё шло так, как и было условлено. Отныне же… а вот к чему приведёт «отныне», покажет время.
- Приветствую Вас в столице, лорд Анд, - произнёс Генрих, откидываясь на спинку кресла и оглядывая своего гостя снизу вверх. - Надеюсь, путешествие не показалось Вам слишком утомительным? - Глаза лорд-регента смотрели испытующе, но пока ещё без враждебности. Такое выражение обычно появляется после неуместной адресной шутки, когда ещё не ясно: то ли посмеяться всем вместе, то ли съездить шутнику по физиономии, проверяя на крепость его чувство юмора. – Долг гостеприимства велит мне сперва дать Вам поужинать и отдохнуть с дороги, однако некоторые вопросы не терпят отлагательств и должны быть разрешены даже вопреки хорошему тону. Так что с отдыхом придётся повременить, а что до ужина, – Генрих жестом указал на стол с вышеупомянутыми блюдами, - его можно совместить с беседой.

Приветствие графа вышло довольно жизнерадостным, каким, впрочем, выглядел и он сам. Безусловно, Генрих не планировал для Адониса путешествия в цепях – сопровождающим, передававшим его с рук на руки, на протяжении всего пути было приказано относиться к лорду Анду с должным уважением – однако, глядя на него сейчас, можно было легко увериться, будто бы визит в столицу – затея исключительно графа Андширского. Означает ли это, что он догадывался о конечной точке своего путешествия задолго до того, как пересёк границы Хайбрэя, и успел подготовиться к встрече? Или же всё объясняется любовью к путешествиям, которой славился лорд Анд в недалёком прошлом, и не означает ровным счётом ничего? Да какая, в сущности, разница?.. Прошлое – в прошлом, нельзя укорять будущее в ошибках его старшего брата. Впрочем, когда речь заходит о братьях, такое случается сплошь и рядом…
- Довольно необычный выбор вопроса, лорд Анд, - едва заметная усмешка скользнула по губам Генриха. Адонис не стал унижать их обоих комедией, в главной роли которой выступала бы его оскорблённая невинность, за что лорд-регент был весьма признателен. Лицедейство считалось хорошим тоном среди дворян Хельма, только вот называлось оно почему-то «воспитанием» и своё истинное лицо предпочитало скрывать за маской риторики. Однако хорошие манеры никогда не занимали первых позиций в списке достоинств, сообразно которым герцог давал оценку людям. - На Вашем месте я бы начал со слов «Что я здесь делаю?» - Ложь. Не начал бы. Доведись им поменяться ролями, Генрих вообще обошёлся бы без вопросов и предпочёл дождаться их от обвинителя. Обвинителя… Интересно, а как сам Адонис Данаос оценивает его роль? Неужели так же?- Но ответ на этот вопрос Вы, похоже, и так знаете. Что же до Вашего – извольте: управляющим назначен адмирал Таас. Он приглядит за порядком в графстве до тех пор, пока обстоятельства не позволяют этого самому графу Андширскому.
Граф Андширский – не имя, а титул, равно как и герцог Хайбрэй. В разное время за ними стояли разные люди, сменяющие друг друга со скоростью поколений. Но это в лучшем случае, в худшем… граф Андширский и герцог Хайбрэй – не имена, а власть, и охотников за нею куда больше, чем титулов в королевстве.
Прозрачный намёк – ответная любезность на прямоту лорда Анда. Хочется верить, что он не преминёт им воспользоваться.
- Не стану ходить вокруг да около, лорд Анд, и делать вид, будто слухи, дошедшие с побережья, прошли мимо меня, – подвинув к себе второй бокал, Генрих принялся вертеть его в руках, машинально повторяя кончиками пальцев нехитрый узор. Дурацкая привычка и надо бы что-то с ней делать… вот только как-нибудь позже. Скажем, завтра. Сегодня же его заботили куда более значимые вещи. – И хоть доверять слухам – последнее дело, однако же эта эпидемия сродни эпидемии чумы: как не берегись – всё равно настигнет.
Чума. Будь Генрих чуть более склонным к мистицизму, счёл бы её наказанием за ошибки короля, чья кровь, а вместе с нею и ответственность за них, текла по его жилам. Однако болезнь отступила, люди в который раз доказали, что сильнее неё. Гаскония пришла на помощь Атлантии, как бы сильно той не хотелось думать иначе, приписывая победу лишь себе. Выходит, не только людям свойственно заблуждаться.
- Полагаю, Андшир не исключение и слухи не обходят его стороной. К примеру, Орллея с её так называемой независимостью, – последнее слово далось Генриху не без труда. Учитывая недавние события, его и вовсе пора было причислять к ругательным. – Тщеславие герцога Орллевинского играет со всеми нами злую шутку. Хайбрэй, Орллея, Гаскония, Атлантия – единое целое. Нам нечего делить и не о чем договариваться. Пока мой кузен пытается внушить обратное кому бы то ни было – это лишь его ошибка. Однако если этот кто-то позволяет себе рассуждать в том же ключе, ошибка становится общей и может разрастись до размеров предательства. А предательство редко оканчивается добром для предавших, не правда ли, лорд Анд? – С каждым произнесённым словом от расслабленной позы герцога оставалось всё меньше, а слова, прежде окрашенные эмоциями, теряли их одну за другой. И лишь взгляд оставался прежним – пытливым и проницательным. А ещё напряжённым, но лишь самую малость.
Признаться, он и впрямь ждал этой встречи с некоторым напряжением. А всё из-за невозможности просчитать поведение своего друга (юношеские привычки брали своё, и Генриху хотелось звать Адониса именно другом, пускай и в мыслях). Предсказуемость и граф Андширский никогда особенно не жаловали друг друга, и в одних и тех же компаниях старались не появляться. Помнится, именно это и привлекало в нём младшего из принцев, да ещё, пожалуй, благоразумие, отсутствующее чуть менее, чем полностью. Образ, созданный столь мастерски, что не поверить ему казалось почти кощунством…
…Однако доверчивости свойственно таять в душе человека с каждой прожитой им зимой, в то время, как оттенкам чужих образов – вплетаться в собственное отражение, порой искажая его до неузнаваемости. Люди условились думать, будто бы маски – лишь атрибут маскарада, однако эта условность слишком формальна, дабы отказаться от масок в повседневной жизни. Генрих не был обвинителем в этом процессе. Маска, а с нею и роль обвинителя принадлежала самому Адонису, даже если он и не подозревал об этом. Защитником предстояло выступить лорду Анду, судьёй – графу Андширскому. Что же до герцога Хайбрэя – маски лорда-регента было ему вполне достаточно. Маски ли?

Ни для кого в Хельме не являлось секретом, что сыновья Генриха III назывались братьями лишь по крови, но никак не по духу. Такое, увы, случается сплошь и рядом, однако многие семьи считают недопустимым признавать эту данность, буквально заставляя своих отпрысков демонстрировать братскую любовь всем и каждому. Детьми манипулировать совсем не сложно – они доверяют родителям куда больше, чем себе, и если враждебность к братьям не носит совсем уж запредельный характер, послушно играют отведённые роли. Кому понравится быть наказанным вместо того, чтобы получить внеочередное поощрение?
В правящем доме Найтонов считали иначе. Генриха и Чарльза не заставляли любить друг друга, зато уважать – научили. Ну а помимо этого, ещё и быть честными друг с другом, какой бы неприятной не казалась правда, и насколько проще не было её замолчать. Чарльза воспитывали королём, Генриха – тем, кто никогда не посмеет посягнуть на его корону. Впрочем, даже окажись герцог Хайбрэй чуть менее благороден и чуть более властолюбив, корона Хельма всё равно не сумела бы затмить его взор. Лорды и леди, склоняющиеся перед троном в поклоне, видят лишь сияние её камней и могущество, уступающее по силе лишь воле богов. Принцам, даже рождённым вторыми, позволено увидеть обратную сторону – далеко не столь привлекательную из-за теней ненависти и подлости, льнущих со всех сторон.
Не о короне будущий лорд-регент грезил в юности, совсем не о короне… Неопытность, которую персонально для герцога Хайбрэй возвели в ранг смертного греха, имела место быть на самом деле, однако далеко не в той степени, до какой её пытались раздуть. Генриха и впрямь не готовили к тому, чтобы править. Его готовили лишь до конца оставаться верным своему долгу, даже если долг обернётся короной. Благо, что хоть не его.
Со дня смерти отца не прошло и трёх лет, однако за срок, столь короткий даже по меркам обычной человеческой жизни, Генрих успел пережить столько, сколько выпадало отнюдь не каждому за весь отмеренный Отцом-Создателем срок. Он потерял семью и продолжал терять друзей, некоторые из которых с азартом включились в игру «демонизируй лорда-регента», прошёл испытание предательством, которому так и не удалось отравить его душу, и научился принимать решения в связке с последствиями, не перекладывая последние на плечи тех, кто вручил ему свою верность. А ко всему прочему Генрих сумел научиться жить бок о бок с той самой ненавистью и той самой подлостью, которых отказывались замечать мечтающие о власти… ах, нет – просто более опытные и мудрые. Клеймо детоубийцы (тот факт, что Эдуард жив и весьма здоров, ровным счётом ничего не доказывает, если людям угодно считать иначе) в сравнении со всем этим уже не казалось чем-то выходящим за рамки. Как и эпидемия чумы в Атлантии, в которой, без сомнения, был виновен лишь лорд-регент и никто больше.
Лорд Анд, сидящий напротив, был учтив и вежлив. Он даже позволил себе улыбнуться… Но у всякой монеты две стороны и Генрих хорошо усвоил, что принимать во внимание следует обе, насколько привлекательной не казалась бы обращённая к нему. Пережившая чуму Атлантия с её лордами и простолюдинами обратила свой взор на лорда-регента, гадая, чего же в нём больше: высокомерия, глупости или трусости. А, быть может Генрих Найтон – личность столь выдающаяся, чтобы вместить в себя всего поровну?
Во-первых, лорд-регент отвернулся от юга, оставив его один на один с болезнью, выкашивающей людей тысячами. И причина лишь в том, что он не пожелал марать руки и переводить казну на заведомо обречённые земли. Война с Фйелем, грозившая удвоить, а то и утроить беды, обрушившиеся на Хельм?.. Чушь какая! В Атлантии – чума, а не война, а значит и Хельму она не угрожала. Усилия Фосселеров и Баратэонов, направленные на борьбу с болезнью? Если чума не отступила тот час же, разве стоят они того, чтобы быть замеченными?..
Ну а затем лорд-регент отдал приказ об аресте графа Андширского… Что, не лорд-регент, а герцог Гасконии (во всяком случае, именно так гласила официальная версия)? Ну, наверняка же он не сам до этого додумался! Ясно ведь: столица заботится лишь о том, чтобы не допустить восстания сродни Орллее, которой, к слову, так же не пришла на помощь в стычках с пиратами, отговариваясь вымышленной угрозой конфликта с горцами. Возможно, кому-то может почудиться в этом оттенок здравого смысла: вместо того, чтобы бестолково метаться за тремя зайцами, можно разделить их между тремя же охотниками, каждый из которых сосредоточится на собственной дичи и с большей вероятностью добьётся успеха… Но нет, откуда взяться подобной идее в голове лорда-регента?
Сторона монеты, обращённая к Генриху, Атлантию не занимала. Попытаться привлечь её внимание, ткнув носом в казначейские документы, отразившие помощь короны в золотом эквиваленте сразу же, как стало возможным отрешиться от угрозы войны?.. Пустое. Человек, столкнувшийся со смертью лицом к лицу, не сразу возвращает себе способность рассуждать о жизни непредвзято. А уж если таких людей тысячи… Возможно однажды Атлантия, лелеющая в своём сердце обиды «нелюбимого ребёнка», помноженные на боль от многих потерь, и найдёт в себе силы признать своё заблуждение. Ну а если нет, Генриху будет достаточно того, что юг сумел выжить. Пускай и «оставшись без помощи». Пускай и «вопреки чаяниям лорда-регента». Мир в Хельме во сто крат дороже уязвлённой гордости.
Что же до самого герцога – эта пощёчина не стала для Генриха первой за время его регентства и, наверняка, не окажется она и последней. Находясь подле юного Эдуарда на должности, за которую продала бы душу добрая половина дворянства Хельма, Генрих с обречённой ясностью осознавал – впереди у него годы в вертепе под названием «Абсолютная власть». Ну, или же смерть у подножия трона, который он поклялся сберечь для истинного короля. Правда, был ещё и вариант отойти в сторону, позволив достопочтенным лордам расхватать с блюда куски пожирнее (вроде соседних земель, чьи нынешние хозяева куда менее достойны обладать ими, или власти, которой уж они-то распорядятся, как следует, в отличии от всё тех же недостойных), позабыв не только о клятвах и верности, но и о правилах поведения за столом… Впрочем, нет, такого варианта у Генриха из дома Найтонов уж точно не было.
Лорда Анда он выслушал, не перебивая ни словом, ни даже взглядом. Лишь сарказм, наметившийся в интонациях графа, когда речь зашла об адмирале Таасе – человеке, которого лорд-регент знал лишь с лучшей стороны – заставил герцога нахмуриться, а после и заговорить.
- Если бы верность одних исключала предательство других, наш век можно было бы назвать золотым, - произнёс Генрих, отставляя в сторону кубок, что до сих пор вертел в руках. Сомневаться в лорде Таасе и его верности Хельму у него причин не было. О намёках графа Андширского можно будет поразмышлять и позднее. Правда атлантийскими приверженностями к односторонним монетам придётся пренебречь и выслушать обе стороны. – Что до новостей, которыми так любезно поделилась с Вами Орллея, надеюсь, они не забыли упомянуть то, что Хельм не признаёт и никогда не признает их требований? Из чего следует, что ни о каких договорах между Хельмом и независимой Орллеей не может идти и речи. Вы упомянули адмирала, я же склонен сейчас говорить о Вас, как о представителе юга. – В голосе лорда-регента не осталось места иным интонациям, кроме безукоризненной и безликой учтивости. Генрих уже и так оступился, позволив приоткрыть собственные эмоции перед собеседником, полагая, будто бы они не будут использованы против него… С чего бы? Неужели ради прошлого, когда герцог Хайбрэй и граф Андширский ещё могли считаться друзьями? В настоящем же дружба Генриха мало что значила. Разве может она хоть в чём-то сравниться с властью, которая колет глаза тем, кому прежде нечего было с ним делить? – Нам всем довелось многое пережить за последние месяцы и пока одни сражались с болезнью, другие сражались с людьми. Не многовато ли битв для Хельма, лорд Анд? Надеюсь, Вы согласитесь со мной в том, что люди – наши люди, без деления на герцогства и земли – заслуживают мира. Однако лишь единство способно его сохранить. Мой отец характеризовал Вас, как человека, преданного Атлантии и Хельму. Переговоры с предателями, сколь бы блестящую выгоду они не сулили, не слишком хорошо сочетаются с этой характеристикой. Так кто Вы, лорд Анд, и с кем Вы? С Хайбрэем и Гвиннбрайром, которые не сумели обратить вспять чуму, но не оставили Нотеру на произвол судьбы, сколь бы незначительной Вам не показалась помощь – вся, которую мы в то время могли оказать? Или с Авелли, который предал своего короля, воспользовавшись тем, что все наши силы были сосредоточенны на границах с Фйелем? К слову, пеняя Хельму на скупость, Вы и в самом деле склонны считать, будто открыв границы и пренебрегая угрозой  со стороны Фйеля, мы бы сумели остановить чуму? – Завершив монолог, Генрих устало откинулся на спинку своего стула. Можно было упражняться в искусстве красноречия хоть до рассвета – благо собеседник ему достался более чем искушённый в подобных баталиях – но так и остаться каждый при своём. Кто-то считает, что отсутствие результат – само по себе результат… Вот только Генрих Найтон не принадлежал к их числу. – Я был откровенен с Вами, лорд Анд, надеюсь, и Вы окажете мне такую любезность. Если не ради меня или Его Величества, то хотя бы в обмен на слово герцога Хайбрэй: каким бы не оказался Ваш ответ, Атлантия в любом случае получит деньги, выделенные из казны, дабы помочь Вашим землям восстановить былое благополучие, – очередной транш и впрямь дожидался своего часа. И было бы лучше отправить его в Атлантию вместе с её лордом. – Надеюсь, моё слово ещё хоть что-то значит для Вас?

Всё, чего Андрэс Найтон не получил по доброй воле, он попытается добиться силой.
Попытается.
Наивно считать, что кузен будет способен остановиться теперь, когда мнимые обиды завели его столь далеко, что не всяким амбициям будет под силу. Испытание властью не каждому дано выдержать с честью, слишком уж многое она обещает поначалу. Вопрос цены встаёт много позже, когда плоды внезапного могущества уже поделены между союзниками, и даже вместе взятые не кажутся теперь сопоставимыми с затребованной платой. Ещё бы, платить-то выпадает одному. Генрих знал эту теорию едва ли не столько, сколько себя помнил, и убедился в её правдивости на примере старшего брата. Этого знания хватило, чтобы оценивать свалившуюся на него власть трезво и принимать с осторожностью, не полагая её универсальным доспехом от всех бед, но кузен Андрэс…
Наивно думать, наивно надеяться. Впрочем, не именно ли наивность отличает надежду от здравого смысла?.. Однако ни одна надежда, сколь бы искренней она не была, не выстоит против силы. И если один Найтон решит развязать войну, другой найдёт, чем ему ответить и помимо убеждений. Что же до нынешнего гостя…
- Я не убеждаю, лорд Анд, я лишь хочу, чтобы Вы знали позицию короны такой, какова она есть, - улыбка Генриха вышла непринуждённой, словно бы они вели разговор об охоте или предстоящем турнире. – Согласитесь, при таком раскладе Вы вернее оцените ситуацию, нежели имея в своём распоряжении лишь заверения орллевинцев в собственной правоте, - поднявшись со своего места, Генрих подошёл к окну, за которым открывался вид на спящую столицу. Безмятежность укрыла город своим покрывалом, однако преступлением было бы считать растворённую в воздухе тишину молчанием из-за нехватки верных слов. То же и с людьми: если они не хватаются за оружие, едва что-либо придётся не по душе, вовсе не означает, что они не умеют им пользоваться. И город, и люди всего-навсего набираются сил перед новым утром и новыми сражениями. Однако всем этим, равно как и планами относительно Орллеи, кузена и его притязаний, Генрих со своим гостем делиться не собирался.
Лорд Анд заговорил сам, выказывая опасения от имени лорда-регента. Хорошо, что он не мог видеть выражения лица Генриха, стоявшего к графу спиной. А выражение это было таким, словно герцогу залепили пощёчину на глазах у всего двора. К тому, что его наверняка обвинят в заискивании перед югом, он ещё успел как-то притерпеться за время, пока лорд Анд получал удовольствие от путешествия, но в трусости?! Нет, это всё-таки слишком!
- Я… – «не боюсь.» Пожалуй, на этом можно было бы и завершить их беседу, однако же гарантии того, что лорд Анд истолкует его слова доказательством обратного, виделись лорду-регенту без малого абсолютными. Сдержаться. И сделать всё возможное, чтобы голос не выдал гнева, чьё пламя вспыхнуло внутри, словно от неосторожно обронённой в солому искры. – В мире, доставшемся нам от предков, слишком мало внимания уделяют словам, полагая их силу пережитком прошлого. Вы утверждаете, что слово вторично, коль не подкреплено сталью или золотом?.. Меня, как и Чарльза, воспитали иначе. Я не требую у Вас армию, лорд Анд, равно как и золото. Ваш край сейчас не в том положении, чтобы подобное требование не означало абсолютный крах, которого не хочет ни один из нас. Достаточно было бы Вашего слова о прекращении всяческих переговоров с Орллеей, считающей себя в праве их предлагать, и клятвы верности, принесённой королю, - вновь заняв облюбованный им стул, Генрих откинулся на спинку и окинул взглядом комнату, в которой им довелось беседовать, замечая, но не видя деталей. Слово не имеет силы только лишь в том случае, если дающий намерен его нарушить. Но как понять, что у него на уме, не предоставив шанса подтвердить намерения делом? Предавший однажды предаст и в другой раз. Однако, подозревать в предательстве «на всякий случай» отдаёт лёгкой паранойей. – Что же до прав – Вы лишитесь их лишь вместе с титулом, если не с жизнью, однако и то, и другое при Вас, насколько я могу судить…
«…к тому же в переговорах с Орллеей Вам не особенно помешало отсутствие прав,» - не сказал, лишь весьма красноречиво взглянул на собеседника.
- Юг не присягал Вашему титулу, однако мне кажется, что его лорды не будут иметь ничего против Вас в качестве своего представителя.
И всё же, на что намекал граф Андширский? Уж не на то ли, чтобы разделить Гасконию надвое? Блестящая выйдет затея, в особенности если дополнить её предложением провести переговоры между чересчур независимым западом и прискорбно бесправным югом где-нибудь в Хайбрэе, на нейтральной, так сказать, территории! Интересно, лорд Анд всерьёз рассчитывал, что Генрих пойдёт на это при том, что сам не спешил опровергать возможный союз с Орллеей?
- И конечно же я благодарю Вас за приглашение. Непременно воспользуюсь им сразу же, как это станет возможным.
Хотя бы для того, чтобы увидеться кое с кем, кто стал неожиданно дорог Генриху за прошедшие четыре года.
Между тем вырваться из плена тесной комнаты дольше, чем на долю секунды, не вышло. Граф Андширский в очередной раз удивил герцога Хайбрэй, упомянув об отеческом участи к нему. Ещё четверть часа тому Генрих был бы рад поверить его словам даже при условии, что придётся в них обмануться, но теперь, стоило лорду продолжить свой монолог.
Позабыл?
Позабыл. По правде, это довольно легко сделать при нынешних обстоятельствах. Подобные «отцы» окружали лорда-регента на протяжении восьми месяцев и этот круг сжимался всё теснее с каждым прожитым днём. Ему бы радоваться… да вот только не выходит, учитывая, что вместо родительского наставления новообретённые родичи Генриха затаив дыхание ждут, когда же их драгоценное чадо вылетит из седла и свернёт себе шею. Пока что он держался, однако кто знает, что в следующий раз испугает рысака?..
Корона означает для южан равнодушие и потери, вот значит как? А кого следует поблагодарить за это? Уж не тех ли, в чьи руки было передано золото и припасы, дабы избежать голода? Лорд Анд сожалел о случившемся. Лорд-регент тоже. Однако чьё сожаление было более искренним судить лишь Отцу-Создателю…
- Мне жаль слышать эти слова, лорд Анд, - произнёс регент, не пытаясь на сей раз скрыть эмоции и возвращаясь к злополучному кубку. – Но ещё больше мне жаль народ, который ввели в заблуждение, указав на корону, как на врага. Ведь именно это и подогревает мятеж, не так ли? Впрочем, я смею надеяться, что лорды, осведомлённые о настоящем положении дел, не допустят новой беды вернее, чем армия Фосселеров…
«…иначе Вы вполне можете оказаться правы и лорды Атлантии падут от собственной грандиозной интриги.»
- Что до препятствия между Балморой и Хайбрэем – к чему Вы упомянули о нём? Насколько я знаю географию Вашей родины, остров от материка отделяет Синеводный пролив, на страже которого флот адмирала Тааса. К тому же, Вы наверняка подразумевали не Хайбрэй, но Хельм, частью которого является и Атлантия? – Отставив в сторону кубок (и на сей раз постаравшись, чтобы эта сторона оказалась как можно дальше), Генрих подался в сторону своего собеседника, дабы доверительно сообщить: - Ну а если Балмора станет угрозой для королевства или хотя бы для южных его земель, будьте уверены – мы сумеем защититься от их претензий.
В конце концов Балмора – не чума, посланная испытанием свыше, а всего-навсего люди, которые заняты собой на столько, что не видят никого за пределами своих земель. Пусть так. До поры главной заботой Хельма остаётся Орллея.
Слово подслушав его мысли, лорд Анд тоже упомянул Орллею. Отец-Создатель, и как ему ещё не надоело?! Хельм отвернулся от своих поданных, а Оррлея спасла множество жизней. Народ убедили в том, что Хельм – едва ли не виновник чумы, а Оррлея – этакий спаситель, окутанный ореолом бескорыстия и желания облагодетельствовать всех, кто под руку подвернётся. И это в понимании лорда Анда означает «не делал различий»?! Пожалуй, даже юный Эдуард не поверил бы ему сейчас.
Однако Эдуарда не было здесь, Его Величество наверняка уже видел десятый сон в своих покоях. Вместо него столь противоречивую беседу приходилось продолжать Генриху. Продолжать и делать вид, будто бы доводы лорда Анда – части одного витража, а не разрозненные осколки, абсолютно не подходящие друг другу ни цветом, ни формой.
Назвав себя изменником (герцог мог бы поклясться на Книге Света, что даже в мыслях не произносил этого обвинения в адрес своего собеседника), граф Андширский добрался и до приговора. Ну а каким он может, учитывая тяжесть вины? Безусловно, смертным.
Смерть. Прежде она присутствовала лишь в намёках, теперь прозвучала в открытую. Похоже, лорд Анд всерьёз вознамерился умереть в Хайбрэе, и воля лорда-регента уже не значила ничего для этого намерения. Палач или яд, честная смерть или же настигнувшая из-за угла – на первый взгляд кажется, что подобный способ решения проблем мог сделать мир на порядок проще. Однако Генрих дорого бы отдал, чтобы ни ему, ни его детям не пришлось жить в таком мире. Пожалуй, даже своей жизни не пожалел бы… Проклятие, готовность графа умереть здесь и сейчас оказалась заразной штукой!
- Полагаете, я стал бы организовывать для Вас это увлекательное путешествие, если бы просто хотел убить? Для человека, кто уже однажды предпочёл яд – я ведь верно растолковал Ваши намёки, лорд Анд? – не слишком ли достойным поступком это будет? – Неверное, стоило заверить графа в своей непричастности к покушению и вызнать его подробности, однако не будет ли это приравнено к признанию или, по меньшей мере, к фальшивому сочувствию? Да и было ли покушение вообще, чтобы искать виновного в нём?
- Я хочу, чтобы Вы жили, и чтобы вернулись домой, к своей семье и к своим людям. Атлантия и без того потеряла многих, чтобы можно было приносить в жертву хотя бы ещё одну жизнь. Взамен мне нужно лишь одно – верное понимание Вами своей истинной роли в судьбе юга. Ваш край лишь недавно перестал хоронить своих детей, родителей, жён и мужей. Так возвращайтесь туда и сделайте всё, что только возможно, дабы это страшное время осталось позади как можно быстрее. Оставьте Орллею, не позволяйте впутывать себя в игры моего кузена! Народ, чьим верным слугой Вы себя позиционируете, нуждается не только в деньгах и ресурсах, которые уже предоставил и ещё непременно предоставит Его Величество, но и в людях, которые сумеют верно ими распорядиться, предпочтя мир войне.
У всех тех, кто сегодня смотрел на него свысока, было перед Генрихом серьёзное преимущество, которое покамест виделось ему непреодолимым. Они называли это опытом и мудростью, которые, в общем-то, не принято выставлять напоказ со столь показным снисхождением. Однако и то, и другое стремительно обесценивается, если долго хранится под замком. Лорду-регенту приходилось думать об интересах всего Хельма, не принадлежащего ему более, чем полностью, в то время, как большинство лордов радело лишь за свои земли и свои интересы, будь то титулы или прибыльные сделки. Но разорвав Хельм на клочки, чего они добьются?

- Правильно, граф, никакого торгового сообщения, - кивнул лорд-регент, чьи губы тронула едва заметная улыбка. – Всё, что будет нужно народу Атлантии, чтобы окончательно оправиться от болезни, Вы получите от своего короля, истинного перед людьми и богами. – «Или от Хайбрэя и Гасконии, что в данном контексте означает одно и то же.» - Деньги, ресурсы, припасы в той мере, в которой это будет необходимо… – «…ни за один приём, но Вы же не можете этого не понимать, так ведь?» - Вам останется лишь верно распорядиться всем этим, обозначив круг первоочередных проблем, на которых следует сосредоточиться уже сегодня. - «И общение с моим кузеном, пускай и исключительно в интересах торговли, в их число войти не должно.»
Усталость, ходившая за Генрихом по пятам уже Бог ведает сколько дней, наконец настигла его, и подобно терпеливому охотнику, натянула тетиву, подкравшись с подветренной стороны. Ещё миг, и стрела сорвётся в короткий полёт, метя в самообладание, что наравне с чудом позволяло удерживать лорду-регенту свою маску. На сей раз раскрашенную всеми оттенками доверия к собеседнику и удовлетворением от их разговора.
Хвала небесам, лорд Анд наконец услышал его! Не будет больше обид и претензий, предъявляемых северу югом, не будет поиска виноватых, кому можно будет выставить счёт за тысячи жизней, украденных чумой, не будет… Вдохновение оставило Генриха прежде, чем он успел завершить мысль. Впрочем, а так ли это важно сейчас?
«Хотите, чтобы я поверил во всё это граф? Ну что ж, извольте, я подыграю. Время как-никак позднее.»
Помнится, в детстве Генрих порой играл во что-то похожее со своими приятелями. Один из них произносил вслух какую-либо несусветную чепуху, а остальные должны были со всей серьёзностью изобразить доверие к нему. Задавали уточняющие вопросы, приводили столь же абсурдные доводы… Первый, кто не сумеет сдержать рвущийся наружу смех, считался проигравшим и выбывал из круга. Прошли годы, прежде чем Генрих сумел понять, почему наставники не ругали их за эту игру, хотя все прочие глупости старались пресечь на корню или же примерно за них наказать, дабы в другой раз неповадно было. Сейчас лорд-регент уже и не помнил, как называлась эта игра у детей, тогдашние взрослые именовали её «умением держать лицо». В будущем детям предстояло столкнуться с куда более искусной и даже опасной ложью.
Если принимать во внимание лишь внешнюю сторону, герцог Хайбрэй и граф Андширский расставались сейчас, словно старые добрые приятели. Как и в те времена, когда юный принц с восхищением слушал о выходках будущего графа, пропуская мимо ушей мораль своих наставников, не разделявшей и сотой доли его восторгов. Генрих помнил и время, проведённое при дворе тем, кто сейчас заверял его в своём отеческом участии. И воспоминания эти даже теперь согревали его отголосками былой беззаботной радости даже при том, что им не суждено повториться.
Лорд Анд сравнил его с сыном. Продолжив ассоциацию с родственными узами, Генрих назвал бы его старшим родичем – меньше, чем братом, но больше, чем просто имя на генеалогическом древе. Вот только не всякое приятельство выдерживает испытание временем, чтобы получить шанс перерасти в нечто большее. К примеру, в узы, что уже в одном шаге от кровных.
«Я не враг и даже не угроза Вам и Вашим людям, граф. Надеюсь, однажды моих поступков и моих слов окажется довольно, чтобы Вы раз и навсегда отказались даже от мысли – не то, что от намерения – вонзить кинжал орллевинской стали в спину Хельма, полагая это достойным для меня наказанием. Наказанием за то, что пожалел для Атлантии чуда.»
- Что до присяги, Вы принесёте её королю Эдуарду лично. - «Я приму её наравне с Его Величеством, дабы иметь возможность лично спросить с Вас в будущем, если окажется, что Вы и впрямь столь вольно относитесь к своему слову.» - Вас проводят к нему завтра, равно как и нескольких лордов, прибывших в столицу с той же целью, – довольно утомительное мероприятие, к слову. Как для короля, в силу возраста не способного понять, ради чего ему изображать статую имени себя вместо того, чтобы заниматься куда более интересными для пятилетнего сорванца вещами. Так и для регента, что будет говорить вместо Его Величества, одновременно пытаясь уследить за укоризненно сопящим в его адрес королём, его вассалами и плавностью собственных речей. Однако, чем больше лордов увидит своего короля живым и возмутительно здоровым, тем скорее сплетни сойдут на нет. Во всяком случае, в это хочется верить наравне с тем, что здравый смысл всё же одержит верх над нелепыми предположениями. - Полагаю, уже в полдень Вы сможете отправиться в обратную дорогу. Надеюсь, она покажется Вам не менее комфортной. Доброй ночи, лорд Анд, – коротко кивнув на прощание, Генрих поднялся со своего места и стремительным шагом покинул комнату, чтобы едва ли ни лбами столкнуться с её хозяином.
Краска бросилась к лицу Криспина Маллорена столь стремительно, что будь на его месте кто-то другой, Генрих уверился бы, что их подслушивали. Однако экзамен на преданность был выдержан оруженосцем перед самою судьбой не раз и не два, к тому же молодой лорд был одним из тех, кто не опустился бы до подобной низости. Наверняка слонялся под дверью с той лишь целью, чтобы примчаться на помощь, если лорд Анд… Что? Поколотит герцога своей тростью? Или же вцепится ему в горло преисполненной азартом гончей? На сей раз улыбка Генриха была вполне себе искренней.
- Проводите графа в отведённые ему покои, прикажите подать ужин и нагреть воды.
На лице младшего сына граф Дхелдверширского отразилось недоумение. Верно ли он понял приказ? Или же герцог шутит, подразумевая под покоями одну из камер?
- В покои? Но разве…
- Никакого «разве». Проводите лорда в гостевые комнаты, пришлите слуг и приставьте к дверям кого-нибудь из моих людей, дабы ничто не мешало отдыху Его Сиятельства. Ближе к полудню Вы вернётесь за ним, дабы отвести к королю. Лорд Анд изъявил желание присягнуть Его Величеству лично.

Завтра. Генрих едва успеет добраться до своих покоев и на мгновение закрыть глаза, прежде чем оно наступит. Обещанная клятва прозвучит под сводами тронного зала, и камни, из которого сложены его стены, впитают её без остатка, как и сотни прозвучавших ранее. Строительный раствор, удерживающий их вместе, с годами теряет свою прочность, и однажды эти стены потребуют реставрации. Однако же сам замок будет стоять.
До тех пор, пока клятвы безусловной верности являются ему опорой.