Jed Kurzel - Dunsinane

Серые, холодные, мрачные стены застыли в вечном ужасе, будто их только что пришибли топором. Солнце, пусть и затянутое пеленой туч, давно встало над замком и прилегающей к нему деревней. И если в последней, шум ещё и был, то замок был сравним с горным ледником – огромным, припорошенным снегом и хранящим вечное молчание. С того самого дня, когда его хозяин уехал в столицу, замок потерял свой голос. Он сделался угрюм и нелюдим. Удивительно, но когда хозяин, полуживой, вернулся, замок Чисхолм «краше» не стал, словно разделяя настроения и мысли мужчины.

Я жить устал, я жизнью этой сыт и зол на то, что свет еще стоит.

Рана не загноилась окончательно. Это спасло ему жизнь. Так сказал местный лекарь, который явился сразу же в покои лорда, как только он появился в своих родных имениях.
В Фэр-Айле весть о том, что он жив, восприняли довольно бурно, народ радовался возвращению теперь уже короля Тэма. На процессии, Роланд был мрачнее тучи, хотя и слышал среди толпы своё имя. Всё списали на тяжёлое состояние принца крови. Да, тяжелое… Что причиняет нам боль больше? Наше собственное тело или наши собственные мысли? Он смотрел на каждого в этой гремучей толпе, прожигая буквально взглядом. Он наблюдал, очень внимательно, ибо его невнимательность, опрометчивость уже сыграла роковой ошибкой в войне с Хельмом: из-за одного гнусного предателя, в котором ещё вчера признавался друг, его войско попало в засаду, ловко расставленную гасконским герцогом. Удар был тяжелым… Роланд не дал никому себя осмотреть, буквально отнекиваясь и настаивая на том, что ему нужно вернуться в свои имения. И как бы Тэм не был против, уверяя что брату положено быть при короле, уже через день он выступил на Восток. Домашние встретили его не ликованием, а преданным, восторженным взглядом. На какой-то миг казалось, что вот оно – Чисхолм снова заживёт как в былые дни, что зима, наконец, отступит, хоть за окном и было лето. Однако, они ошибались…

Вымышленный страх
Всегда сильней, чем подлинный, пугает.

Предатели…
Каждый среди этих лестных прихвостов лгун, вор, убийца, изменник. Как можем мы  не сомневаться в том, что после череды столь длинных бед, змея ещё не прокралась в фйельскую столицу? Она есть, и не одна. Их ворох, их выводок, их стая. Нужно притаится, нужно присмотреться, нужно прикинуться слепым и немощным…
И в каждом сне, ему виделось то самое сражение, и в каждом сне, он увидел своих погибших братьев, и в каждом сне, усмехающегося герцога. О, как бы было сладко перерезать ему глотку, застигнув в неожиданный момент, запечатлеть на этом едком лице вечную маску ужаса. Месть… Месть – одна из пороков человеческих, и требует она терпения. А терпение у него было. Ибо страшна ярость того, кто молчит о ней.
Помогло бы это залечить раны… Вряд ли, но ничего другого он более не чувствовал.

Ты должен,
Всех обмануть, желая стать, как все:
Придать любезность взорам, жестам, речи,
Цветком невинным выглядеть и быть
Змеей под ним.

Шли дни. Раны затянулись. Лорд Чисхолм окреп здоровьем, однако к делам продолжал не прикасаться. Всем заведовал милорд Кассель, который стойко терпел тяжёлый нрав своего лорда. Фйелец продолжал также отсутствовать и на больших вечерах, которые устраивались для всей всех деревень его владений. И снова поползли слухи, особенно среди гвардии. Оруженосец Уоллеса погиб при последнем сражении. Явился новый, звался Джори, однако, Роланду он больше казался потерянным щенком, который ходил за ним по пятам от рассвета до заката. День сменял другой, река не меняла своего русла…
Однажды утром на горизонте показалась карета и несколько конных сопровождающих. Чисхолм зашипел от шума. Во дворе замка собрались все «домашние» (в частности, слуги), кроме Касселя, который сразу же побежал докладывать.
– Кто там ещё? – спросил Роланд, склонившись над картой и крутя в руке нож. Запыхавшийся Кассель отвечал:
– Миледи Кэмерон.
Уоллес изогнул бровь. Взгляд его тут же наполнился диким огнём.
– Миледи Кэмерон? Это интересно. Накройте стол в Большой зале…
Как много лет прошло с той самой поры, когда он был готов убить всякого, кто встанет ему преградой на пути к юношеской любви, однако, против воли отца так и не пошёл. Её выдали замуж… Она давно покинула Фйель, отец её умер ещё до войны, а что сталось с роднёй, он и не знал - и тут… Проведя рукой по голой коже головы, Уоллес усмехнулся и направился в холл.
– Леди Кэмерон… - Начал он. Она подняла на него свой взгляд. Как же она изменилась. Как же они изменились.
– Какими судьбами?

Когда-то давно они уже играли в эти игры среди летних садов Фэр-Айля – играли во всю эту придворную чушь, именуемую придворным этикетом и тактом. На пышных пирах она сияла ярче, чем любая звезда на небе, да так, что он и взгляда не мог оторвать с этого ровного стана и блестящих глаз, которые смотрели в его сторону всего несколько секунд. О, какая же это была пытка, Кэтрин! Жгучая вены пытка, которую он преодолевал с усмешкой на устах, скрывая своё ещё тогда юношеское волнение, пытаясь в голове прокрутить предстоящий разговор на террасе. А ты, Кэтрин, лишь смеялась с этих забавных попыток покорить твоё сердце. В какой же миг ты вдруг смилостивилась и ответила? Когда это произошло? Едва ли Уоллес в состоянии ответить на этот вопрос: он лишь помнит то незыблемое счастье, когда впервые коснулся губ леди Камерон своими, как тайком она посещала его потом, как они пытались скрыть свои улыбки друг другу при посторонних, как… Сколько воды утекло с тех дней?
Что же теперь? Теперь она уже замужняя дама, по крайне мере он так слышал, хоть и не старался слышать, как и раньше прекрасная, грациозная и с холодом фйельских гор в голосе. Время не оставило на ней каких-либо видимых следов, разве что изменилась прежняя весёлость её лица. Её реверанс – движение более склонное для Хельма, не для Фйеля – лишь обозначил ту пустоту, ту бездонную пропасть, что сотворило время. Улыбка сошла с лица мужчины. Ему бы хотелось сейчас попросить её оставить формальности, однако он ограничился быстрым жестом: кивком головы и чуть склонённым корпусом – по-солдатски, как ему свойственно. Встретившиеся перепутанные взгляды говорили сами за себя.
– Я вернулся из мёртвых, Кэт, – довольно фамильярно ответил Роланд со всей серьёзностью в голосе. И это было правдой: его действительно считали мёртвым почти полгода. Однако, возможно, леди Камерон знала другую информацию касательно его жизни. Сделав жест рукой, он приказал слугам заняться вещами нежданной гостьи.
– Да, возможно, к сожалению, мы мало успели пообщаться в Фэр-Айле по моему возвращению, – «поймав» её, ответил мужчина и лицо его сменилось улыбкой.
Неужели она справлялась о нём? Оплакивала ли она его? Что если этот мнимый мотив – чистейший обман для личной встречи? Зачем? Здесь нет посторонних глаз, только самые преданные; здесь нет королевского лоска и напыщенности, здесь, в Чисхолме, те самые сады, где они могли быть честны друг с другом. Сердцу хотелось бы верить, однако разум приказывал насторожиться.
– Вы, наверное, устали с дороги, миледи. Кассель приготовит для Вас покои. Мы несколько не ждали Вашего приезда. А пока прошу, пройдёмте.
Он жестом попросил её войти в левый коридор и пошёл следом, затем поравнялся и показывал дорогу. Молчание было тяжёлым. Уоллес старался не торопить шаг, однако у него плохо получалось, поэтому приходилось немного останавливаться в многочисленных небольших залах и коридорах. Дойдя до нужной двери, Роланд открыл её перед Кэтрин и придержал, чтобы она могла пройти. Эта комната была ничем иным, как личной библиотекой принца крови, служившей ему кабинетом. Здесь было много монукриптов, свёртков и книг, неряшливо раскиданных по полкам. Комната была несколько темна, поэтому даже в дневное время здесь горели свечи.
Роланд подошёл к комоду, на котором располагался кувшин с вином и налил два кубка, последовательно протянув один женщине.
– Откуда держали путь? – промочив горло, спросил мужчина.

Усмешка привычно заиграла на губах. В Фэр-Айле было скопление народа по случаю возвращения нового короля. Лиц там было много. Их было несметное количество, поток, который в час нужды был несколько потерян в связи с двумя серьёзно проигранными битвами. И если сначала фйельцы уверенными шагами наступали прямо на хельмовскую столицу, то сейчас войска стояли на границах, которые необходимо было усилить. Видел ли он отца Кэтрин среди этого нескончаемого потока лиц? Да, кажется, видел. Народу нужно было успокоение. И именно за ним этот народ пришёл в Фэр-Айл. Однако Роланд знал, что до конца ещё очень далеко…
- Да, скорее всего он запамятывал, - всё-таки чему-то в политике и дипломатии он всё-таки научился, а именно врать, да так, что не выдавая лица, не выдавая глаз, и отвечаю в лицо. Роланд замер, словно притаился, наблюдая за женщиной.
Как он представлял себе эту встречу? Он не мог вспомнить, представлял ли её в принципе. Для него Кэтрин стала какой-то далёкой мечтой, былым сном, ушедшим летом, что кануло в лету, и сейчас остаётся тихо задаваться вопросом – а было ли это правдой? Неловкость росла, как на дрожжах, сильнее укутывая хладом паузы между фразами.
- Гасконии? – едва ли это было удивительно, но тем не менее слабое изумление отразилось на лице мужчины. Забавно, совсем недавно и он был там. В «гостях». И наслышан о том, какая там «повышенная безопасность». Сказать, что эта невинно брошенная фраза его несколько насторожила, ничего не сказать. Роланд был слишком подозрителен ко всему, даже тому, что должно быть обычным положением вещей.
- Да, действительно, сейчас крайне не спокойно на границах. Особенно для того, чтобы путешествовать. Рад, что… Вам удалось добраться домой, или почти добраться, - он чуть отошёл, взгляд метался где-то среди широких полок, развернувшись лишь в полоборота к своей собеседнице. Он долго тянул с ответом, казалось, находясь в поисках чего-то того, что было известно только ему. Однако спустя затянувшуюся паузу бросил резко и хлёстко:
- Зачем ты здесь?
Голубые глаза смотрели на Кэтрин прожигающее. Пожалуй, слишком рано, пожалуй, нужно бы подождать и выждать, однако он не хотел сносить ложь. Только не от неё. Несмотря на время и обстоятельства, её светлый и родной образ он хранил в памяти и дорожил им. Дорожил насколько, что не хотел бы играть в иллюзии любезности, предписанные всем, кто носит пожизненный титул на своих плечах.
- Да, в Гасконии наверняка много шепчутся, не сомневаюсь… Дорога домой заняла у меня полгода. Пришлось делать крюк - через Гасконию. Климат отвратительный, напыщенные рожи вокруг тоже. А ты? Ты жила там? Или может быть живёшь? А? – Он обошёл свой стол и встал за огромным креслом, опираясь о его спинку локтями, - Зачем ты здесь, Кэтрин?
Что он хотел услышать? Слова из той истории, что канула в лету? Или же подлинный мотив?
- Что стало с тобой… После нашей последней встречи?