Каждый шаг по этому заведению давался Ципру тяжелее, чем во время бесконечных маршев его солдатской молодости. Первому Трибуну было бы приятней шагать по полю боя, наступая на кости падших товарищей, под звуки труб, идя на верную смерть — он был уверен в этом. Все лучше, чем прибывать в лупанарии своей собственной сестры, следовать к ней мимо стен, видевших самые грязные и сладострастные сцены всего Лота, слышать эти непрекращающиеся звуки, повествующие о чьих-то нежных ласках, о грубых, разламывающих все тело прикосновений, что тем не менее приносят удовольствие. Это было так противно слышать, хотелось немедленно закрыть уши ладонями и скорее спрятаться в какой-нибудь комнате, чтобы огородиться от этих стонов. Разум был против, молил о спасении и бегстве, но тело предательски подставляло Гельвия, и Первый Трибун Балморы со странной репутацией железного человека, чувствовал, как от этой низменной и чистой мелодии в нем растекается жар.
В конце концов, он был мужчиной, а не вылитой в доспех сталью. Как бы тело не закалялось, как бы Ципр не держал свои мысли в узде, природа брала над ним верх. Он признавал это, и потому редко давал ей шанс восторжествовать над разумом. Сколько себя помнил — с тех пресловутых лет полового взросления, — он уже был убежден, что потакание телесным нуждам есть путь к угасанию здравого смысла. Было ли это обусловлено влиянием отца? Возможно. А потом у него абсолютно не было времени думать о любовных утехах: с утра до ночи он проводил на тренировках, потом на учениях, выжимая из себя все силы. А вот Цецилия... она родилась женщиной, воспитывалась женщиной, всю свою жизнь провела среди женщин, прославилась своим почтением Ионете — богине любви. Неудивительно, что они такие разные, эти Гельвии, как и их взгляды на жизнь. Не удивительно, что сосуществовать на территории друг друга они не могут. Поэтому Цецилия ушла. Поэтому Ципр не горел желанием появляться в ее мире. Он опасался, что по его правилам она играть не станет и навяжет свои. Он уже чувствовал ее давление, хотя только поднимался по ступеням лестницы вверх, к сестре, оставляя на каждой тяжелые шаги неизбежности и напряжения.
Когда двери открылись, впуская Гельвия в просторную и пропитанную волнующего умиротворения комнату, музыка утихла. Лишь взгляд трибуна уперся в раба с систром, патриций осознал, что тот только что играл, но мелодия потерялась в аккомпанементе стонов. Сжав зубы плотнее, Ципр перевел взгляд на полулежащую сестру, едва сдерживаясь от того, чтоб не разнести тут все, выпустить пар, и удалиться.
Цецилия за одно мгновение изменилась в лице. Брат оценил, хоть и не с восторгом, радость от его появления. Она вела себя как Домицилла, как императрица в своей маленькой империи, с улыбкой и каким-то пугающим энтузиазмом принимая названного гостя, который, к слову, пришел не самым лучшим разговором.
— Твоими молитвами. — Едва ли не огрызнулся он, но сдержался. Гельвий начисто проигнорировал ее жест в сторону раба, но все у него внутри сжалось, грозя взорваться сию же минуту от призрения. Нет, ни один из рода Гельвиев не мог позволить себе такого обращения с рабами. Они были милосердны, но не милы. И четко знали место каждого, кто ходил по балморийской земле. Когда дверь закрылась и брат с сестрой остались наедине, Ципр почувствовал и облегчение, и угрозу, исходящую от ее лучезарной улыбки. Он чувствовал, что эта женщина что-то задумала, и во мгновение ока порос броней как «черепаха».
Объятия выдались краткими, Гельвий было подумал, что ошибся и расслабил плечи, но Цецилия оставила на нем поцелуй с такой скоростью и ловкостью, что в этом ей могла позавидовать гадюка.
— Цецилия. — Он метнул на сестру острый взгляд пока она отдавалась усмешке. «Ей весело. Прекрасно» — со злостью подумал трибун, выскребая из глубин последние капли непоколебимости. — Не могу похвастаться взаимностью. Я ненадолго — не хочу находиться ни минуты более в этом рассаднике пороков. — Решив не двигаться, дабы не тревожить витающую в комнате атмосферу, Гельвий остался на прежнем месте и свел руки на груди, пытаясь огородиться если не от звуков за стенами, так от очередных нежностей Цецилии. — Я слышал, что один из моих трибунов бывает здесь и... последний раз произошло недоразумение. Мне нужно знать что, чтобы разобраться в этом.
