Тонкий свиток испещренного размашистыми иероглифами пергамента, шурша, выпал из рук царицы. Словно легкая птица, он кружил над полом несколько секунд, планируя и борясь с горячим ноябрьским ветром, а после медленно опустился на каменный пол. Спокойствие его, впрочем, оставалось недолгим – подхваченный взметенным сквозняком от резко разлетавшихся юбок, он вновь закружился и ускакал в угол комнаты, а освободившиеся руки номархини сжались в кулаки.
     - Каков наглец! – фыркнула женщина, которая только что выкинула приглашение, поднесенное ей ее верным рабом Поской. Скованный в облегченные цепи атлантиец обреченно смотрел на то, как его хозяйка мечется по атриуму, а длинное платье шлейфом стелется за ней, собирая мелкие осенние листья и ветки. В последние недели жители номаршеского дворца слишком часто видели свою царицу в плохом расположении духа – с тех самых пор, как Марк Гораций, с которым они сыграли свадьбу и которого должны были в ближайшее время короновать в номархи вместе с ней, пропал без вести, прихватив с собой гордость балморийского флота – Гладиатора. Поговаривали, будто Домицилла не просто раздосадована, но и часто посещает лекаря, который уже обогатился на успокаивающих травах – однако никто не рисковал узнать, успокаивали ли они израненную душу, или ослабленный организм патрицианки. Чем больше слухов ходило среди народа, тем сильнее Флавия злилась, еще больше вызывая подозрения и самостоятельно заключая себя в этот замкнутый круг. Поска даже не удивлялся тому, что приглашение, которое он принес ей этим утром, привело женщину в ярость. И не только потому, что сейчас многое выводило царицу из равновесия, но еще и потому, что он хорошо знал того, кто это приглашение отправил.
     - Да чтобы он отправился к своей мамаше, - сквозь зубы прошипела Домицилла, гордо вскинув нос и сложив руки на груди. В приглашении сенатора Понтия Тиберия не было ни теплых слов, ни извинений за его холодность, ни даже искреннего желания действительно видеть номарха на проводах патрицианки в царство Муува. Оно было составлено официально и являлось первой весточкой от атлета с тех пор, как они провели вместе ночь в праздник ее Триумфа. Тогда они пообещали друг другу стать верными друзьями, и Флавия даже искренне расстроилась из-за того, что не могла дать мужчине всего, что он требовал. Однако уже через несколько дней она поняла, что все сделала правильно: Понтий принялся игнорировать ее, словно напрочь забыл обо всем, о чем они говорили. На заседаниях Сената он вел себя отстраненно, некоторые и вовсе пропускал, а на любые попытки Домициллы улыбнуться ему или ответить на приглашение на ужин, мгновенно отворачивался и делал вид, что ничего не замечает. Хуже всего стало, когда Лоу убрался прочь с острова, оставив свою новоявленную супругу одну. Униженная и раздавленная, она нуждалась в поддержке и том, кто бы вновь напомнил ей, что от плохого мужа всегда можно избавиться, однако сын Тиберия словно и не подозревал о том, какие надежды она, было, начала на него возлагать.
     Флавия осознавала, что приглашение на похороны великой дочери Балморы, которая являлась его матерью, не более, чем формальность и в общем-то собиралась отплатить Понтию его же монетой – проигнорировать его и остаться гордо дуться в своих покоях. Однако Поска вновь подал голос, заставляя номархиню злобно посмотреть в его сторону.
     - Моя госпожа… понимаю Ваши чувства, но напоминаю Вам, что Вы считали себя обязанной сенатору Тиберию. Это было бы хорошим жестом – если бы Вы посетили событие. Проводы в земли Муува – хороший повод сгладить ссору.
     Домицилла хмыкнула, возведя глаза к потолку и вынужденно признав его правоту. Как бы она не злилась, а показывать этого мужчине она не имела права. К тому же, может быть, так у нее будет шанс вызнать, что за муха укусила ее, с позволения сказать, друга.
     - Да знаю, - нехотя отозвалась она и кинув в раба свернутой митрой, которую держала в руках уже несколько секунд, раздумывая о том, стоит ли надевать ее на похороны, - и где только отец нашел мне такого умного раба?!

     Облачившись в траурные черные одежды, удивительно сдержанные для царицы и практически не выставляющие на показ ничего из того, что публика обычно привыкла лицезреть, Флавия попросила остановить свой паланкин возле дома Тибериев. Ее длинные обсидиановые волосы были скрыты под удлиненной митрой, а золотистая кожа источала едва уловимый аромат масел лаванды и шафрана, которые она находила наиболее таинственными и обладающими своей мрачной привлекательностью. Прибыв за полчаса до назначенного времени, женщина надеялась застать сенатора дома вне гостей, и вывести того на чистую воду, заставив объясниться. Ну, или просто… просто посмотреть ему в глаза в интимной обстановке, где не мешают ни другие сенаторы, ни рабы, ни Маркус. Прислужники дома Понтия легко пропустили царицу внутрь, и та, шелестя подолом длинной черной столы, обошла незнакомый дом. Атлета она нашла в триклиниуме, замерев в дверях и слегка кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание.
     - Примите мои соболезнования, сенатор, - тихо начала номархиня, едва тот повернул на нее голову. Несмотря на то, что женщина не знала ни страха, ни стеснения, щекотливость ситуации, в которую она попала, все же не позволила ей сдвинуться с места, а потому, словно покорная матрона, она осталась стоять в дверях. Не найдя нужных слов, она вернулась к самым очевидным, - Ваша матушка была прекрасной женщиной. Мууву повезло принимать ее у себя в гостях.

     Домицилла внимательно разглядывала сенатора, словно видела его впервые. Часть правды была в этом впечатлении, ведь мужчина старательно пытался не показываться ей на глаза, и она уже успела забыть, как светятся его белоснежные зубы в игривой ухмылке, и как полыхают изумрудами обрамленные черными тенями глазницы на смуглом лице. Однако сейчас, изучая и восстанавливая в памяти каждую клетку кожи патриция, которой еще не так давно касались ее пальцы и губы, она не видела в них прежних жизни и азарта. Зачахнув, словно осенний цветок, Понтий смотрел на нее пусто и холодно, лишь в качестве жеста приличия пригласив присоединиться к нему за утренним вином.
     - Он не только пират, но и патриций, сенатор, – мягко поправила женщина, приблизившись к одному из клиниев и опустившись на его мягкую поверхность. Ее глаза слегка вспыхнули в ответ на ироничный тон мужчины – тот явно не скрывал неудовольствие по поводу того, что разбойник из Вдовьего моря будет командовать его страной. Несмотря на то, что выгораживать оскорбившего ее супруга Флавия вовсе не хотела и не собиралась, то, что сын Тиберия начал свой разговор с нападок, задело ее. Сам не лучше, - гордо подняла она голову, однако лишь пожала плечами и вслух сказала совсем иное, – к тому же, Марк еще не номарх. Но Вы можете приветствовать так меня.
     Уголки ее губ дрогнули в улыбке, и царица слегка опустила голову, чтобы патриций не заметил этого. Разгладив складки черной ткани на своих коленях, она с равнодушной благодарностью приняла из рук раба кубок с вином и замерла, глядя на жидкость внутри. В народе о Понтии Тиберии говорили всякое, не зря ведь он так любил сравнивать себя со змеем. Видя, как атлет отстраняется от своей царицы и ощущая, как от него буквально пышет холодной яростью, Флавия повременила с тем, чтобы угощаться предложенным напитком. Подняв голову на сенатора, она аккуратно поинтересовалась:
     - Вы ведь не против, если Ваш раб попробует мое вино? Не хотелось бы оскорбить Вас, но в моем доме рабы всегда пробуют всю мою еду. Власть налагает на человека некий отпечаток паранойи.
     Женщина пожала плечами, однако взгляда от атлета отвести так и не смогла. Договорив свою реплику практически на автомате, последние секунды она была занята еще более подробным  изучением его лица. Так близко она не видела его уже больше месяца, и не могла не заметить, как сильно оно изменилось. Под глазами залегли тени, белки были исполосованы красными жилками, а скулы казались еще более явными за счет бледно-серого цвета кожи патриция. Нахмурившись, номархиня долго не могла понять, в чем причина метаморфозы Понтия. Неужели он так переживает из-за смерти своей матери? А, может быть, он болен? Может быть, причина, по которой он стал часто пропускать собрания Сената, и избегать своей царицы вовсе не в изменчивом отношении к ней, а в тяжелой хвори, поразившей организм силача? Ведь тогда, в ту ночь, ей не зря что-то показалось… Сжав губы, Флавия почувствовала себя виноватой. Не все на Балморе крутится вокруг нее, и многие события, которые кажутся связанными с твоим благородным именем, таковыми могут совсем не являться. К тому же, нельзя было исключать фактора смерти его матери. Сама Домицилла не снимала траура месяц, когда погибли ее родители, и весь этот месяц она абсолютно искренне переживала утрату родных. Раскаявшись окончательно, балморийка сделала глоток хозяйского вина и искренне подивилась неплохому вкусу. До того, который в былые времена делала она сама, ему было не дотянуть, но такое вино она, пожалуй, вполне могла бы подать на царский стол.
     Чувствуя, как ее собственная обида немного поутихла, или, скорее, трансформировалась во что-то иное, Флавия приблизилась к Понтию, осторожно тронув того за запястье и, развернув его руку ладонью к верху, нежно провела по ней пальцами.
     - Вы правы. Под покровом Тууба ей было бы лучше, - начала патрицианка, храня в себе надежду на то, что Понтий и впрямь расстроен смертью матери, и потому держится так отстраненно, однако быстро замолчала. Судя по тону и произносимым им словам, сенатор не казался убитым горем сыном. Даже напротив, в его голосе сквозило легкое недовольство, заставившее номархиню озадаченно замолчать. Выходит, причина крылась вовсе не в печальном событии, но в чем же тогда?
     Ощутив, как ее ноздри стали раздуваться от подступающего к горлу гнева, Домицилла сделала глубокий вдох и, отойдя от патриция, сжала в руках кубок с вином, дабы не вернуться к своим вспышкам злости вновь. Опустив мешающуюся митру на плечи, она подошла к восточной стене и стала рассматривать фреску на ней.
     - Ваша матушка была тяжело больна и Вы хлопотали о ней, Понтий? Вас давно не было видно на заседаниях Сената и… в обществе, - с легким нажимом закончила царица, так и не повернувшись к мужчине. Двое атлетов на фреске сражались друг с другом, а величественный Тууб с головой быка смотрел за их боем свысока. Если этот мужчина вырос в этом доме, не было ничего удивительного в том, что он воспылал любовью к Кстрикийскому многоборью или гладиаторским боям.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-10-09 16:49:56)

     - Что Вы такое говорите? - нахмурилась Флавия в ответ на слова Понтия о том, будто он попал под внимание бога подземного мира.  Сама она Муува чтила пуще других богов, с раннего детства именно к нему обращаясь с молитвами, и именно его поминая в любой жизненной неурядице. Возможно, именно поэтому смерть и болезни обходили ее стороной - несмотря на то, что весь ее род был истреблен, сама дочь Домиция держалась на удивление крепкой, избежав не одно и даже не два покушения на свою жизнь. Муув хранил ее, предпочитая вести диалог в разных мирах, но часто забирал дорогих ее сердцу людей, будто ревностно оберегал свою слугу на земле от других. Задумавшись об этом в очередной раз, Домицилла бросила взгляд на Понтия, который зашелся в кашле, отхаркивая неприятную слизь, сдобренную кровью. На секунду ее сердце перестало биться, а вина тяжелым бременем опустилась на плечи, однако царица мотнула головой. Нет, еще слишком рано. Понтий не был ей близок или дорог, не был ее родственником, да и в общем его физическая форма не позволила бы ему носить в себе болезнь.
     - Сенатор, что с Вами? - обеспокоенно спросила она. До этого лишь стоя молчаливой статуей и сложив руки на груди, она встрепенулась и быстрым шагом достигла атлета. Легкая митра слетела с плеч, черным облаком опустившись на каменный пол. Флавия хотела дотронуться до мужского плеча, однако остановила себя и продолжила наблюдать за тем со стороны. Руки его и льняная тряпица окрасились багряным цветом, и женщина сглотнула неприятный ком в горле, будто сама страдала от той же хвори. Что же это за шутки? Уж не потому ли сын Тиберия забросил светскую жизнь, что и впрямь готов шагнуть за врата царства Муува, вслед за своей матерью? Перепугавшись и обеспокоившись, номархиня, впрочем, постаралась выдержать марку и сохранить лицо, а потому не кинулась к Понтию с сочувствием и попытками разобраться в его болезни. Напротив, приказав себе оставаться хладнокровной, она вернулась к облюбованному ей клинию и вернула в свои руки кубок с вином, вновь боязливо глянув на него. Уж не потому ли закашлялся хозяин дома, что попробовал угощение для нее? Поболтав жидкостью в бокале, она влила в себя все, что в нем оставалось - на свой страх и риск. Ей просто нужно было что-то, что помогло бы приглушить нервы.
     - Вы говорите глупости, Понтий. Все будут рады видеть Вас вновь. Вы поймете, что я права, когда увидите, сколько людей откликнулись на Ваши приглашения. Кроме того, я не верю, что Муув столько раз защищал Вас от смерти, чтобы прикончить обыкновенной... чем Вы больны? - она вдруг поняла, что не видела ничего подобного прежде, особенно у столь молодых людей. Резко обернувшись в сторону атлета, она почувствовала, как мягко ударили ее длинные серьги, и похлопала по месту рядом с собой, приглашая хозяина дома присоединиться к ней.
     - Вы можете доверять мне, - спокойно заключила царица, почти не возмущаясь тем, как сенатор строил из себя человека на смертном одре. В конце концов, если эта болезнь и правда отравляет его уже давно, то как он смел предлагать ей себя в качестве того, кто будет по жизни сопровождать ее? А, если нет, то почему не борется с ней, и каким образом он ее подхватил? Уж не от какой-нибудь ли шлюхи с материка, где во всю свирепствует чума? Эти мысли вновь заставили ее ноздри раздуваться - по совершенно не понятной царице причине - и она постаралась унять свое недовольство. Это был не ее день, не ее проблемы, не ее дом. Она должна была стать доброй соседкой, соболезнующей о смерти матери, сочувствующей болезни, а не попрекающей своего - друга ли? - во всех грехах. Вспомнив о том, что в самом деле привело ее в дом, Домицилла нахмурилась, закинув ногу на ногу и облокотившись на получившийся выступ.
     - Вы в самом деле считаете, что Вашу мать отравили? - неожиданно спросила она, всматриваясь в лицо Понтия и стараясь прочитать на нем появившиеся эмоции. Если это в самом деле было так, то похороны - это далеко не худшее из того, что ему предстоит пережить, - почему Вы сделали такие выводы? Кому это могло быть выгодно? Почему Вы не обратились к претору? Или хотя бы ко мне?
     Глаза номархини вспыхнули, когда она начала думать о том, что вдову Тиберия и впрямь могли убить. Вовсе не потому, что она испытывала к ней какие-то особые дружеские эмоции - она и знакома-то с ней была лишь шапочно, ибо пропустила тот давний званый обед, на который приглашал ее Понтий много лет назад. Вспомнив об этом, женщина едва сдержала улыбку, и перед ее глазами нарисовался образ самодовольного и наглого патриция в гладиаторском облачении, чья кожа золотилась потом и источала тот несравнимый ни с чем аромат победы. Жалела ли она о том, что отказала ему тогда? Пожалуй, за последние пару недель даже слишком часто. С другой стороны, едва ли Клавдий одобрил бы сына Тиберия, как одного из ее друзей. Как известно, друзья Флавии гибли еще чаще, чем ее родственники. Однако, что бы не случилось или не случилось между семьями Домициев и Тибериев прежде, все же все они были одного поля ягоды, и насильственная смерть патрицианки взволновала обеспокоенную правительницу не меньше, чем погибель ее собственной матери.
     - Почему Вы не обратились ко мне? Я ведь Ваш друг, Понтий, - напомнила она ему с легкой ноткой сарказма в голосе, изогнув бровь и приподняв уголок рта в вынужденной улыбке.

     Флавия начинала закипать. Ничего удивительного в том, что главными богами Балморы считались существа, напоминающие одновременно человека и быка - сами балморийцы сделали их похожими на себя, столь же упорными, но упрямыми, настолько туполобыми, что они готовы были тянуть свое до тех пор, пока их противник не сдастся. Вот и сейчас, даже зная, что он общается не с какой-то там простой девкой, и даже не обыкновенной патрицианкой, а с сосредоточением всей власти на острове, этот дерзкий и упрямый Тиберий отказывался повиноваться ей. Привыкшая к тому, что всю ее жизнь ее окружали слуги, рабы да подданные ее отца, которые не смели и слова сказать ей поперек, Домицилла быстро начинала злиться на тех, кто не слушался ее с первого раза. Обычно такие люди встречались в основном на Тиле, но с этой проблемой она разобралась просто: оставила подле себя пару самых приятных экземпляров, да и закрыла себе доступ на этот богомерзкий остров. С Понтием так поступить она не могла. Он был гражданином ее дорогой Балморы, жителем ее родного дома, в котором она являлась своеобразной матерью, и он должен был слушаться ее, как послушный отпрыск, а не игнорировать, точно дикий бунтарь.
     Сцепив руки в замок, Флавия закрыла глаза и попыталась отдышаться, прикрыв веки. Зубы скрипнули от гнева, кровь в жилах стала еще горячее обычного и с почти ощутимым шумом заструилась по венам. И когда она успела стать такой эмоциональной? Неужели всему виной это существо в ее чреве, которое отравляет ее тело и мысли, заставляя любую муху превращать в слона? Как и учил ее лекарь, царица медленно вдохнула через нос и выпустила тонкую струйку воздуха через рот, распахнув глаза и подняв взгляд на патриция.
     - Почему же Вы тогда не мертвы? - она произнесла это с чуть большим нажимом, чем хотела, а от того не смогла скрыть до конца того, что скорее огорчена этим фактом. Не искренне, конечно, хотя и в определенный момент ей очень захотелось стянуть с постамента одну из древних ваз семейства Тибериев и запустить ею в светловолосую голову патриция. Добить, чтобы не мучился, так сказать. А заодно прекратил с ней всякие споры, даже на физическом уровне. Отказаться от ее приглашения какая дерзость! Сжав губы с такой силой, что скулы ее отчетливее проступили на лице, Домицилла отрицательно покачала головой.
     - Нет, Понтий. Простите, но я обязана сообщить претору о Ваших подозрениях. Если Вы и правда думаете, что на кого-то из Вашей семьи покушались, мы должны найти виновного и публично его судить. Мы не дикари, Сенатор, и гражданское право должны уважать. Я не позволю Вам устраивать самосуд.
     Отчеканив свою речь, дабы заодно продемонстрировать, что за месяцы своего правления она чему-то да научилась, номархиня холодно посмотрела на атлета, сузив глаза и гордо вскинув подбородок. Ее взгляд вновь уперся в бледное лицо и крайне болезненный вид, навевающий мысли о жалости и потребности позаботиться о мужчине, однако балморийка мысленно дала себе по рукам, приказав оставаться максимально отстраненной. Если тебе платят медяками за серебро, ты имеешь полное право продать обыкновенную жестянку.
     Встав вслед за Понтием - она на мгновение подала ему ладонь, пока тот помогал ей вставать, однако быстро одернула ее - женщина обняла себя руками и задумчиво зашагала рядом. Одной из причин, по которой она решила навестить патриция заранее, была та самая новость, о которой она узнала неделю назад. В отсутствии законного супруга она поначалу выбила ее из колеи, однако то, что проследовало позже, окончательно подорвало в ней веру в реальность. Месяц оказался богатым на прощания и встречи, и неожиданные изменения в ее организме не могли пугать царицу. Сроки зачатия установить было крайне сложно, а потому она надеялась, что атлет примет ее более душевно, и они смогут обсудить, что будет, если ее ребенок родится с характерными чертами рода Тибериев. Теперь же, чем дальше удалялись они от входа в домус, тем более далекой казалась ей и цель ее визита, а потому Флавия прикусила язык, едва не впиваясь ногтями в собственную кожу. Такими темпами возможный отец может и не дожить до ее родов, а характерные черты придется утопить в бассейне ее атриума.
     Окунувшись в свои мысли, она не сразу поняла вопроса, который адресовал ей Понтий, а потому дочери Балморы пришлось на мгновение остановиться и обдумать его слова.
     - Мой брат... - немного помедлив, точно прощупывая почву под собой, ответила Домицилла, ловя за хвост всплывшее в памяти воспоминание с лицом дражайшего Клавдия, - для меня он значил гораздо больше, чем моя родина. Гораздо больше чем все пески и моря на этой земле. Но, если бы на его месте был кто угодно иной - я была бы готова на все. Но... я не понимаю, к чему Вы ведете, Сенатор.
     Женщина смерила его непонимающим взглядом, одновременно отмечая, как приглядно выглядит некогда пышущее здоровьем, а ныне сломленное хворью тело.  Ему бы не помешало отлежаться, да приставить лекаря на пару дней, а не принимать у себя гостей и выстаивать службу в храме Муува. Одним погребальным костром дело явно не обойдется - жрицы, наверняка, приготовили пышный обряд проводов, который затянется не на один час.

     Царица ощущала легкое замешательство от того, как вел себя и что говорил ей патриций. К нему еще не вернулась привычная доля самодовольства и нарциссизма, но он уже начинал возвращаться к этому медленными, но верными шагами. И даже  глубокие тени, залегшие под пронзительно-зелеными глазами, были не способны сделать его достаточно серьезным или печальным для того, чтобы Флавия чувствовала искреннюю жалость к этому мужчине. Больше того, каждую секунду ее отношение к нему менялось, а сознание изо всех сил подкидывало в топку формирующегося мнения воспоминания то о том, как атлет красуется перед другими, то как в прямом смысле стелется перед ней. Тяжело вздохнув и отмахнувшись от навязчивых мыслей, точно от мелкой мошкары, женщина задержала смуглую ладонь у лица и оставила ее мирно лежать на ключице, захватив пальцами часть ворота траурного одеяния.
     Подняв взгляд, она заметила, как вернулся Понтий за ее митрой, которую она обронила не то по неосторожности, не то от неприязни за то, что обязана одеваться как матрона в то время, когда муж ее существует лишь номинально. Ей бы не престало жаловаться - отец ее уж точно бы не был доволен своей дочерью, которая требовала от супруга того, чтобы он был при ней, когда у него есть более важные дела - ведь браки по расчету на то и заключаются, чтобы со спокойной совестью иметь любовников на стороне. Однако чувствуя себя уязвленной - как вообще мог сбежать мужчина от нее? - Домицилла готова была горячо соглашаться с сыном Тиберия относительно всех грубых слов, который тот пошлет в адрес Марка. Готова была, но держалась, ибо бой этот стоил куда большего, чем обыкновенный разговор по душам.
     - Я не понимаю, почему Вы не хотите уважить закон, Сенатор, - чуть не обиженно отвернула голову Флавия, сжав губы и с шумом втянув воздух. В конце концов, насильно затащить его вершить правосудие она не могла, а потому на данный момент лучшей тактикой для нее было отступление. - Впрочем, не буду навязывать Вам свое мнение, коли оно Вам столько безразлично.
     Сощурившись и искривив уголки губ в злобной улыбке, вместе с мужчиной царица проследовала к комнате с прахом предков Тибериев. У ее семьи такой не было - всех Домициев, как и древних императоров, не сжигали, а хоронили в пирамидах, вместе с их супругами и рабами. Разница была лишь в том, что пирамиды эти были меньше и скуднее, чем те, что строились во времена Империи. Замерев на месте, думала Флавия, впрочем, вовсе не о семейной усыпальнице, а о словах, что обронил ее собеседник. По совершенно непонятной причине, он вновь обратился к теме покинувшего ее мужа, и патрицианка сдвинула брови, стараясь понять, к чему он клонит. Однако прочитать что-либо по этому мужественному лицу было куда сложнее, чем обычно - хорек, он и был хорьком, хитрым и пронырливым, даже изображая предсмертную агонию.
     - Мне определенно стоит послать ей что-то в подарок. Вижу, ко мне уважения ты не питаешь, спасибо хотя бы за то, что питаешь его к ней, - Флавия гордо вскинула голову, раздувая ноздри и смотря на Понтия снизу вверх. Легкий укол самолюбия, впрочем, не мог не заставить ее выпрямиться и слегка отстранить руку от ворота столы, пока подушечки ее пальцев легко скользили по линии декольте. Однако противоречивость данной ситуации все же не дала ей повода расслабиться. С одной стороны, Домицилле было приятно, что сын Тиберия все еще огорчен фактом ее замужества, да до такой степени, что желает убить ее нерадивого муженька. С другой же... она ли сама была его конечной целью, и причина его искреннего недовольства скрылась в том, что ему не удалось достичь желанного титула, который отошел к... пирату? Нехотя улыбнувшись и тут же стараясь скрыть улыбку, Флавия хотела уже добавить что-то о том, что она признательна Понтию за его сдержанность, однако следующие его слова заставили балморийку резко замереть на месте. Она уперла ладонь ему в грудь, останавливая атлета и изумленно глядя на него.
     - Откуда ты знаешь о Гладиаторе? - она резко переменилась в лице, насторожившись и став похожей на одну из тех взъерошенных кошек, что десятками ходили по ее дворцу. Корабль и правда пропал из гавани, однако то, что забрал его Марк, нигде не обсуждалось, никем не поднималось и знали об этом только самые приближенные к царице. И то потому, что Горацию хватило ума оставить записку об этом. Она словно забыла тему, которую трепетно хранила на задворках памяти, дабы поделиться ей с сенатором, и посчитала ее совсем неинтересной по сравнении с тем, откуда Понтий мог черпать информацию, - Что тебе известно о нем?

     – Вы забываете, с кем говорите, Сенатор, - вновь перешла она на деловой тон. Флавия была ниже атлета, но все же отлично натренировалась даже со своего роста смотреть на большинство крепких и статных балморийцев свысока. Продемонстрировав свое умение на Понтии, она скинула подбородок и сложила руки на груди. – Я - номарх этого острова, и могу попасть в любой дом и в любое время, и любой хозяин будет обязан оказать мне подобающее гостеприимство.
     В какой-то степени она была рада, что посетила патриция заблаговременно, не просто явившись на похороны его матери. Этот проклятый раб, который вечно торчал подле нее, был слишком умен, и зачастую понимал потребности своей госпожи куда лучшее ее самой. Однако в чем-то он прогадал. Флавия ощущала, как трансформируется ее обида в обыкновенное возмущение. Каждый ее разговор с Понтием, когда они оставались один на один, заставлял ее бесконечно закатывать глаза и дивиться тому, что остались еще на этой земле люди, которые мнят из себя невесть что. Винить его в излишней самоуверенности она не могла – в конце концов, сын Тиберия и правда был хорош собой, не глуп, властолюбив и иногда даже забавен. Да и прочих, более интимных своих заслуг он, увы, не преувеличивал. Однако тот налет спеси, что патриций нес на себе, точно расшитую самоцветами тогу, даже столь либеральную к чужим недостаткам Домициллу заставлял выходить из себя. Когда-нибудь он допрыгается, и она с радостью сдаст его под стражу. Под свою собственную, поближе к номаршескому дворцу. Или лучше даже в нем. И даже язык его отрезать было бы жаль.
     Женщина не заметила, как задумалась так глубоко, что ее взгляд уперся куда-то в пол, а сама она уже представляла себе Понтия в цепях в собственном подвале, почему-то непременно в масле и на шелковых перинах. Кашлянув, она поспешно заморгала, стараясь прогнать морок возникшей иллюзии, и уставилась на атлета, который все еще стоял перед ней, одетый и горделивый, как и обычно.
     - Я передам Цицерону, что у него появились конкуренты, - хмыкнула Флавия в ответ на вести о том, будто Понтий и сам держит сеть информаторов. А ведь ее заверили, что исчезновение корабля замяли, и никто не посмел даже спросить ее о нем за весь месяц, что Марк отсутствовал, прихватив Гладиатора с собой. Царица принялась лихорадочно соображать, кто мог донести сенатору о пропаже, и известно ли еще кому-нибудь из бело-пурпурного серпентария о ней. Сбежать с острова, захватив с собой гордость балморского флота – было самым большим проколом Лоу, и, если бы эта новость была предана большой огласке, все надежды на то, что пиратский барон смог бы вновь прижиться на Балморе, можно было бы похоронить вместе с его растерзанным плебсом телом. Впрочем, о похоронах и телах заговорил и Понтий, заставив патрицианку насторожиться – на что это он намекал? Глянув на амфору и коснувшись ее кончиками пальцев, дабы на ощупь оценить изысканную золотистую отделку на ней, Домицилла задумчиво пробормотала, - я тоже слышала об такой традиции некоторых жителей Тиля. Их бог Марис якобы живет в море.
     Блеснув знаниями, почерпнутыми из своих давних разговоров с капитаном Грешника, Флавия перевела серьезный взгляд на хозяина дома. Его речи были пространны и туманны, точно рассветное марево, мешающее трезво оценить лотовские улицы по утру. Она не понимала, к чему клонит мужчина и для чего вдруг начал говорить о Гладиаторе, однако едва амфора вернулась на полку, с мягким звоном отозвавшись в голове царицы, кусочки мозаики сложились. Ведь не зря же Понтий так хвастался своей информированностью – вполне возможно, что он имел в распоряжении знаний даже больше, чем она сама. Сердце сделало сальто в груди прежде, чем Домицилла схватила патриция на запястье и шагнула тому на встречу, сузив глаза.
     - К чему ты ведешь, Понтий? Что-то случилось с Гладиатором? Что-то случилось с Марком?
     Догадки ее почти сразу же подтвердились. Раб, судьба ее корабля, все эти загадочные речи… Женщина рассеянно посмотрела в пустоту, пытаясь представить себе обломки галеона и бездыханное тело одноглазого пирата среди них. Нервная дрожь почти сразу сковала ее тело, и Флавия мотнула головой, будто отмахиваясь от мыслей, которые покидать ее вовсе не спешили. Страх, нет, ужас заставили ее оцепенеть и, цепляясь за тунику балморийца, словно за спасительный канат, патрицианка сползла по стенке и уткнула моментально побледневшее лицо в ладони.
     - Тууб всемогущий… только не это.

     - Прекрати, Понтий. Прекрати! – Флавию трясло от страха и отчаяния, едва только она пыталась представить себе, что Марк Гораций, ныне именуемый Маркусом Лоу, и правда мог погибнуть. Ее разрывало сразу от нескольких чувственных порывов, один из которых влачил за собой страх еще более жуткий, чем предыдущий. Сначала она подумала, конечно, о том, как будет выживать на острове без супруга. И дело было одновременно в том, что при всей ненависти к пирату, она была привязана к нему какой-то своей юношеской привязанностью, смешанной с благодарностью за неоднократное спасение ее жизни. Она знала Марка целую жизнь, многие годы из которой они провели рука об руку, и он никогда не забывал ее, как ни была холодна номаршеская дочь по отношению к нему. Кроме того, Марк хоть и жил на Тиле последнюю половину жизни, все же он оставался патрицием, брак с которым был одобрен не только богами, но и сенатом. И, хоть и царица поднимала затуманенные слезами глаза на Понтия и видела в нем во многом похожего на ее мужа человека, все же он был совершенно иным.
     Вместе с горем от возможной потери Маркуса, женщина чувствовала выжигающую ее нутро ненависть. Ненависть за то, что этот отвратительный пират бросил ее, бросил не одну, а с проклятым ребенком, который теперь будет вынужден расти без отца. И не ясно, что было хуже: то, что его будет растить чужой мужчина, ведь ее все равно заставят выйти замуж повторно, или что этому ее отпрыску никогда не добиться полноправного статуса и уважения, как правителю. А теперь, самое ужасное: сроки ее беременности установить можно было лишь примерно, и при мертвом Марке общественность наверняка начнет шептаться о том, что царица могла нагулять его от кого-то другого. По сути своей, она и правда не была уверена в том, кто был отцом ее чада, и некому теперь было защитить ее от пересудов за спиной.
     Домицилла вовсе не ждала, что Понтий кинется утешать ее или оказывать хоть малую поддержку, учитывая то, какая кошка пробежала в последнее время перед ними. Но еще меньше она ожидала, что вместо того, чтобы остановиться, мужчина примется добивать ее своим поведением. Ярость изумрудами вспыхнула в его глазах, костяшки пальцев побледнели, и Флавия вжалась в стену, испуганно глядя на патриция. Он помог ей подняться, однако в его голосе не было ни сочувствия, ни тепла, а в какой-то момент ей даже показалось, что этот жест причиняет ему неприязнь. Это укололо номархиню едва ли не сильнее, чем весть о возможной смерти Марка, которую сын Тиберия произнес столько отстраненным и холодным тоном. Будто бы ему доставляло удовольствие потешаться над ней, и ее неверным, с его точки зрения, выбором. Высохшие слезы вновь вернулись, оставив на припудренных щеках две предательские дорожки, и Флавия вцепилась в рукав туники сенатора, не давая тому отстраниться.
     - Не говори так, Понтий, прошу. Он не должен умереть. Я ношу ребенка, понимаешь?
     В том, что мужчина что-то понял, уверена она отнюдь не была. Не дослушав ее и раздувая ноздри, атлет быстрым шагом покинул коридоры близ семейной усыпальницы, оставив свою царицу в одиночестве собирать достоинство, рассыпавшееся по мраморному полу дома Тибериев. Раб, принесший весть о том, что гости стали собираться, глупо смотрел на Домициллу, пока та не взмахнула волосами и не вздернула подбородок, промакивая слезы ладонями.
     - Что стоишь?! Не видишь, что госпоже дурно? Принеси воды и успокаивающих трав, раб.
     Она гневно зыркнула в сторону служки, медленно побредя в сторону клиния и опустившись на него. Спустя пару минут раб вернулся с подносом и требуемыми стаканами, и, приведя в себя в привычное состояние, Флавия встала и осмотрела себя в настенном зеркале. Что бы ни творилось ни в ее душе, ни в ее организме, ей стоило сию минуту же прогнать все это прочь, чтобы выйти к гостям со всем достоинством. Кроме того, ей стоило бы хорошенько подумать о том, как она оправдается, почему навестила сенатора так рано. Тонкий палец коснулся нижнего века, стирая излишки сурьмы и золотой краски, которой она подводила глаза на пышные мероприятия. Тыльная сторона ладони аккуратно стряхнула высохшие ошметки косметики с щек, а после обе руки утонули в копне смоляных волос, поправляя прическу и лишь изредка соскальзывая на плечи, приводя ее туалет в безупречное состояние. Только митра, должно быть, так и осталась у хозяина дома, лишив Флавию надежды избежать вопросов.
     Оказавшись в общем зале, царица старалась держаться в тени, дабы хотя бы в столь тяжелый для Понтия день, взгляды патрициев были обращены к нему, а не к ней. Рабыня в серых одеждах подала Флавии вино, на которое женщина налегла по старой привычке. Ей одновременно хотелось скорее погрузиться в ту блаженную негу расслабления, которую пробуждал хмельной напиток, и вытравить из своего чрева никчемное дитя, которое теперь может доставить ей сплошные неудобства. Впрочем, пока разум еще не оставил номархиню окончательно, она передала рабу, чтобы тот отвел Поску к месту, о котором говорил Понтий, и ее раб лично убедился во всем. И, раз уж он такой умный, убедился в том, что Марк мертв. Или жив.
     Атмосфера в доме Тибериев была отвратительной. Улыбаясь и попивая вино за чужой счет, стареющие патрицианки мигом менялись в лице, рисуя на нем скорбную гримасу, едва Понтий проходил мимо. Тот, впрочем, вновь побледнел и осунулся, как и в начале этого дня, и Флавия немного умерила собственный гнев. К тому же, вино уже начало туманить ее разум, и поэтому, наблюдая за тем, как мужчина удаляется, она не медлила ни минуты, устремившись за ним. Как и в начале этого дня, что она хотела сказать, женщина не знала, однако на этот раз кровь кипела в ее венах, перемешиваясь с кровью богов, заключенной в спелые виноградинки и старательно раздавленные хрупкими ножками.
     - Какой-то ты бледный, Понтий. Тоже собрался бросить меня, отправившись к Мууву? - Флавия нашла его в одном из небольших темных залов, где на стенах красовались посмертные маски представителей патрицианского рода. Такая комната была в каждом домусе, и использовалась скорее как духовная обитель. Женщина оперлась на одну из колонн, поболтав вино в бокале и изогнув бровь в усмешке.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-11-05 21:56:19)

     - Тебе надо лечиться, - произнесла она таким тоном, будто двигала ей вовсе не забота или жалость, а злость, и посылала его она скорее к мозгоправу, а не к лекарю. Отведя взгляд и усмехнувшись, Флавия на несколько мгновений отвлеклась на огромного кота, забредшего в комнату, опустившись на корточки и почесав того за ушами. Как и любая другая дочь Балморы, она находила кошачьих не только животными грациозными и умилительными в своем поведении, но воистину богоподобными. Ткнувшись холодным носом в ладонь номархини, оцелот отправился требовать ласки хозяина, а женщина поднялась на ноги. Она принялась прогуливаться вдоль стен, подходя к маскам и заглядывая в их пустые глазницы, из-за которых проглядывало пламя десятков свечей. Вино, потерявшее свою актуальность вне шумной компании лицемеров и притворщиков, было отставлено на один из постаментов для ваз, а сама царица на минуту затихла, вчитываясь в изящные тумуувские иероглифы.
     - Я серьезно, Понтий. У меня есть прекрасный лекарь, который работает с ядами. Однажды он спас Клавдия, когда тому подослали змею. Этот дурачок пережил укус, а потом еще сутки или двое провел в дороге. Если бы тот лекарь не промыл его кровь, он бы был мертв, - Флавия подала голос, с теплотой вспомнив о своем брате и случае почти десятилетней давности, когда ее драгоценный родственник был не просто жив, а еще и молод, спесив и упрям. Дети номархов с раннего детства живут в роскоши и привыкают к тому, что с ними никогда и ничего не может случиться, так и сын Флавия в жизни не смог бы предположить, что укус ядовитой змеи мог бы сломить юное и крепкое тело. Закусив губу, Домицилла, впрочем, грустно улыбнулась, осознав факт того, что Клавдий был спасен тогда, но все равно прожил ничтожно мало лет. - Впрочем, Муув бывает довольно настойчив, не так ли?
     Мотнув головой так резко, что длинные сережки с мягким стуком ударились о щеки номархини, патрицианка замерла сбоку от Понтия, наблюдая за тем, как то обращается со своим домашним животным. Было что-то очаровательное в том, как нянчится мужчина с воплощением божественной энергии, заключенной в тело кота, и Флавия ощутила, как кольнула ее слабая и едва ощутимая жалость. Руки патриция слегка дрожали, испарина выступила на лбу, и женщине захотелось сделать что-нибудь, чтобы помочь ему. Подойдя к хозяину дома, она легонько погладила оцелота по макушке, потрепав за уши, и протянула руки, забирая животное от его хозяина. Если верить древним указам императоров Балморы, каждая кошка на острове принадлежала ей, вне зависимости от того, кто владел ей на данный момент, а потому ослушаться сын Тиберия не мог. Так же, как и не смог бы противиться ее приказному тону - тому, которым она отдавала приказы трибунам и сенаторам, а не просто настойчиво просила.
     - Приляг, Понтий. Ты ужасно выглядишь.
     Почти проигнорировав его вопрос, Флавия выпустила из рук оцелота и сцепила пальцы на запястье патриция, ведя его к небольшой кушетке в углу комнаты. Силой усадив на нее мужчину, она провела тыльной стороной ладони по его лицу, стараясь почувствовать, нет ли у балморийца жара, а заодно собрать капельки пота, проступившие на нем. Сполоснув руку в розовой воде, стоявшей рядом, она приложила прохладную ладонь к его лбу.
     - Я послала раба разузнать обо всем. Я не в той ситуации, когда мне можно просто молча ждать возвращения Марка из его плавания. Чем раньше я узнаю правду, тем лучше, - отстраненно ответила Флавия, заметив, что так и не разжала пальцев, соединенных вокруг запястья атлета. Он вызывал у нее странное чувство, схожее с материнским инстинктом, который в силу определенных обстоятельств было ей известно лишь понаслышке. Что-то подобное, правда, она испытывала, когда рядом с ней был ее брат, и лишь он один заставлял ее искренне желать заботиться о нем, оберегать его и раз от раза становиться для него той спасительной гаванью, где можно переждать любой шторм. Как и ее брат, Понтий был спесив и упрям, и именно этим она объяснила себе проснувшееся в ней чувство, которое, казалось, давно было утрачено.
     - Если бы ты не устраивал поминки, сославшись на плохое самочувствие, никто бы тебя не осудил. Потому что сейчас у меня полное ощущение, что ты готов отправиться в урну вслед за своей матушкой, - царица покачала головой, склонившись над патрицием и заглядывая тому в глаза. Вовсе не для того, чтобы разглядеть в них эмоцию или реакцию, а исключительно за тем, чтобы отметить цвет их белков, количество тончайших красных венок и лопнувших сосудов. Когда мужчины в твоей жизни хворают чаще, чем ты, начинаешь разбираться в некоторых особенностях их здоровья. Понтию, к примеру, точно не помешал бы отвар из некоторых трав и печени священной коровы, который помог бы снять неприятную интоксикацию.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-11-08 20:36:01)

     В общем-то, несмотря на то, что временами сын Тиберия раздражал ее не меньше других мудрых мужей из Сената, она начинала задумываться о том, что в действительности их дружба вполне могла бы состояться. Особенно, если бы они прекратили вести эту непонятную войну, которая началась со дня, когда они, казалось бы, как раз подписали мирный договор. Прав был ее заблудший муженек в свое время – ничто не портит дружбу лучше, чем секс. Особенно хороший секс. Когда смотришь на человека, а видишь в нем отнюдь не его широкую душу и веселый характер. Флавия устало вздохнула, убрав с лица мелкие волоски, прилипшие к вискам. Они с Понтием были людьми одного круга, схожего воспитания и обладали одинаковым набором взглядов на жизнь и интересов. Не было ничего удивительного в том, что Клавдий не знакомил их столь долгое время. Когда она однажды принимала в гостях Луция Аврелия, с которым удивительно хорошо сошлась характерами, его во дворце потом тоже никто не видел. А Флавия тогда получила очень интересную информацию к размышлению, сообщающую ей ужасный факт, что Луций, говорят, прелюбодействует с животными.
     Подавив в себе желание улыбнуться – слишком много чести было этому строптивому атлету, видеть, как она ценит его остроумие – царица сжала губы и почти возмущенно посмотрела на Понтия.
     - Не эти ли слова я говорила тебе в день нашего знакомства, гладиатор из ямы? – язвительно заметила она. Чувство дежавю, возникшее с первых слов патриция об устоях Балморы, не могло не напомнить ей их небольшое приключение в кулуарах гладиаторской арены. Тогда Понтий вышел на бой сам, чем вызвал не только широкое обсуждение у плебса, но и настоящий приступ возмущения у самой Флавии. В тот день он ей жутко не понравился, преимущественно потому, что мнил себя выше самого номарха, раз позволял себе подобное. С тех пор прошло уже несколько лет и несколько патрициев оказывались на арене, желая продемонстрировать свои таланты. То, что тогда произвело настоящую сенсацию, стало делом практически привычным. Да и сама балморийка изменилась, будто за эти пару лет миновало уже больше десятка. Сощурившись, она одарила атлета ответным на его замечание о вине взглядом, и попыталась удержать его, пока тот старательно вырывался из ее заботливых рук.
     - Ну как пожелаете, сенатор, - вконец рассердившись, кинула Домицилла, когда Понтий встал на ноги. Его поведение уже не в первый раз за этот день показалось ей оскорбительным. Любой мужчина в этом домусе был бы счастлив, если бы царица просто прикоснулась к нему с той же долей нежности, что она вкладывала в свои нелепые попытки вразумить Тиберия, не говоря уже о том, чтобы беспрекословно принять ее попытку помочь. Этот же противился, казалось, всему, что предлагала ему Флавия. Гордо мотнув головой, она сжала кулаки и резко встала, четкой поступью направившись к своему бокалу и забрав его с постамента. Она никогда не испытывала этого чувства прежде – когда твое общество становится словно навязанным и неприятным – и потому не могла сдерживать себя и держать благопристойный вид. Раздувая ноздри, она холодно посмотрела на мужчину, хотя кровь ее кипела, словно огненная лава в тонких венах. – Надеюсь, жрицы Муува и за твое упокоение хорошенько помолятся, - в сердцах заметила она и зашагала в сторону выхода, громко стуча каблуками и сжимая кубок так сильно, что нежный драгоценный металл, из которого он был выкован, рисковал расплавиться и погнуться в ее ладонях. Она хорошо усвоила уроки о том, как важно всегда оставаться беспристрастной и вежливой, однако вино порою способно подталкивать род людской не только к веселью и любви, но и к полной потере контроля над собой. И Флавия его теряла с молниеносной скоростью.
     - Важная ситуация, - уже задержавшись в дверях, она резко затормозила, повернувшись на замечание Понтия. Сжав губы так сильно, что проступили желваки на ее скулах, женщина бросила, - я ношу дитя. Уже четыре, может, шесть недель.
     Последнюю фразу она сказала уже с легкой ухмылкой, поведя бровью и едва удержавшись от подмигивания. Если сын Тиберия не прогуливал уроки арифметики, он легко смог бы произвести в своей светлой голове нужные подсчеты. Поэтому, оставив его наедине с этой мыслью, привлекательной своей противоречивостью, номархиня покинула хозяина дома, присоединившись к гостям.