Не было ничего удивительного в том, что в день коронации Флавии Домициллы, царице не подавали ничего, кроме вина. Утомленная жаром арены, она едва добралась до лудуса Антония, который любезно согласился даровать новой правительнице своего гладиатора Албу, который приглянулся ей во время игр, и любого другого, которого она выберет сама. Встреча была назначена на ранний вечер, и за это время номархиня успела сменить наряд на менее торжественный, оставшись при этом все в том же излюбленном белом цвете, и смыв добрую часть обязательного праздничного грима. Памятуя о том, что она запланировала на вечер, Флавия предпочла остаться вовсе без макияжа, распустив уставшие от высокой прически волосы, и рассыпав их по плечам. Как верно заметил однажды Клавдий, так она была похожа скорее на распутницу, нежели на патрицианку, однако почти сразу же добавил, что хороша та патрицианка, что может оставаться распутной, не теряя своего благородства. А ей пришлось бы годы расточительствовать им, чтобы потерять хоть крупицу того, что она приобрела этим утром.
     Гладиаторов в лудусе было около дюжины, и все они были как на подбор: статные, высокие, мускулистые. Чьи-то заботливые руки натерли их золотистой пастой, чьи-то заботливые пальцы были готовы в любой момент распустить шнуровку сублигариев, дабы продемонстрировать атлетов во всей красе. Прячась в тени, Флавия долго осматривала мужчин, выбирая самых достойных из них, и, не забыв прихватить с собой полюбившегося патрицианкам Албу, забрала в качестве закуски на ужин еще фйельца Арно и странного немого атлантийца с бритой головой и агрессивным ирокезом. Он показался царице скорее забавным, чем сексуальным, однако Антоний заверял ее в том, что в родной стране раб обучался в школе лекарей, а потому сведущ в анатомии и массаже. Каждому из гладиаторов надели ошейники с поводками, которые призывно торчали из паланкина Домициллы, пока та направлялась к дому Аттиев.
     На пороге ее встретили радушно, частично и потому, что дом уже полнился ее людьми. Согласно предпочтениям нового номарха, дом наполнили цветами, здесь и там доносились сочные ароматы готовящейся еды, всплески фонтанов и щебет птиц. Соскочив с паланкина и прихватив с собой трех своих верных собак-гладиаторов, Флавия смеясь и отдаваясь власти хмельного вина, вбежала в усадьбу, точно богатая владелица элитной псарни. Бросив быстрый взгляд на стареющую матушку Юлии, она рассмеялась и махнула ей рукой, будто отметая ее от возможности присоединиться к этому празднику.
     - Цецилия! - улыбалась Домицилла, глядя на женщину и подтягивая привязь, на которой она держала рабов, - так рада видеть Вас снова! Надеюсь, увидимся позже. Я спешу.
     Дочь Балморы подмигнула своей новой подданной и проследовала в триклиниум, в котором была намечена ее встреча с молодой хозяйкой этого дома. Полная свежих впечатлений, ликования и вина, Флавия стремилась как можно скорее показать давней подруге свою новую добычу, чтобы та оценила ее по достоинству. На подходе к комнате она успела поймать рабыню, которая несла кувшин и кубки с вином, и выхватила пару бокалов из ее рук, бросив поводья и приказав гладиаторам следовать за ней.
     Пламенно-красные занавески распахнулись перед правительницей, когда та вступила в озаренную светом вечерней звезды и масляных ламп комнату. Ароматы самых разных цветов и фруктов витали в ней, настраивая на исключительное наслаждение и празднование, и патрицианка едва не закружилась в танце, чувствуя легкую эйфорию. Увидев в дальнем конце Аттию Младшую, Флавия подпорхнула к ней, одновременно вручая той кубок и целуя юную балморийку в губы. Ее поцелуй был чуть более долгим и откровенным, чем дружеский, однако недостаточным для того, чтобы посчитаться навязчивым. Да и сама Домицилла уже не слишком отвечала за собственные действия, многое трактуя на свой собственный лад. Она помнила, как приняла Юлия ее намеки, а значит, строить из себя раболепную патрицианку не имело для нее смысла. Лишь оторвавшись от нежных, точно лепестки роз, губ хозяйки дома, царица усмехнулась и салютовала ей бокалом, обернувшись к рабам.
     - Юлия, вот и мои подарки! Познакомьтесь, это Албу, Арно и... как там тебя? Не важно, впрочем. Он все равно немой... - она немного помедлила, закусив указательный палец и стараясь вспомнить, кого же она видит перед собой, и называл ли Антоний имя атлантийца. Так и не найдя в своей памяти подобной информации, она махнула рукой и выудила из нее другое. Склонившись к юной дочери Балморы, Флавия театральным шепотом доложила, - говорят, он очень хорошо осведомлен в вопросах... человеческого тела.
     Поведя бровью и подмигнув, стремительная номархиня, наконец, замерла на месте, прислонившись спиной к постаменту какой-то статуи и осматривая дом Аттиев. Перемены в нем виделись невооруженным взглядом, особенно для той, что так часто бывала в гостях у древнего рода. Ткани, ранее драпировавшие стены и проходы, сменились на более дешевые, краска на стенах потрескалась и облупилась, а позолоченная фигурка Тууба, украшавшая триклиниум в былые годы, пропала. Глупость Валерия, благодаря которой этой несчастное семейство попало в немилость к ней изначально, виделась в каждом углу усадьбы, и Флавия не могла не улыбнуться удовлетворенно и с легким сожалением.
     - Тяготы Восстания... и его последствия... коснулись нас всех. Мне так жаль, - женщина с наигранным сочувствием коснулась ладоней своей спутницы, после чего пожала плечами с видом "но, ничего не поделаешь" и устроилась на одном из клиниев, ожидая самого интересного. Но для начала ей требовалось выпить еще вина.

     - Верно, Юлия, мы все, - с легкой скорбью в голове согласилась Флавия, соскакивая со своего места и хватая Арно за поводок. Потянув гладиатора в сторону своего клиния, она всучила тому кубок, возмутившись, что главным героям этого вечера не дают отпраздновать победу, а сама оказалась подле разрушенной фрески, которую исполосовал уродливый шрам трещины в стене дома. Проведя по той кончиком пальца, будто здание было живым существом, которое могло испытывать боль или сострадание, номархния повернулась к Аттии Младшей и улыбнулась той, покачав головой, - однако, говорят, у кошки девять жизней. Дети Балморы не зря считают этих животных священными, ведь, как и они, мы сможем выжить при любом раскладе. Выжить, и стать еще лучше, чем прежде.
     Женщина вскинула брови, хитро глядя на хозяйку дома и махнула рукой так, словно предложение, которое последовало после, было для нее тем же сущим пустяком, что купить на рынке пару персиков и сложила ладони.
     - Я благодарна семье Аттиев за то, что вы быстро одумались, несмотря на то, какие еретические мысли мог вкладывать в ваши головы Валерий. Такое поведение должно быть награждено. Я основала фонд помощи пострадавшим патрициям, который поможет вам восстановить разрушенные домусы и угодья.
     Цецилия с ее уязвленной гордостью вскинула на номахиню голову – конечно, женщине хотелось поскрее вернуть своему жилищу прежний вид, и конечно от лишних денег отказываться было сложно, однако сама мысль о том, чтобы принимать помощь у того, кто после оставит любого у себя в должниках, как бы это не отрицалось, было опасно и почти неприятно. Уловив это настроение старой хозяйки, а заодно и подумав о том, что она, собственно, все еще делает в этой комнате, Флавия брезгливо дернула плечиком. Представляя себе гуляния после своей коронации, Домицилла рассчитывала на компанию прекрасных мужчин и красивой женщины, но никак не на общество дряблой старухи, которая, словно коршун, контролировала каждый людской шаг в ее доме.
     - Я не приму отказа, Цецилия, - на всякий случай кивнула той царица, медленно приближаясь к женщине и тронув ту за плечо. Ненавязчиво, но все же довольно явственно она подтолкнула ту к выходу из атриума, практически силой закрывая за той алые шторы, - а пока можете пойти и подсчитать, какое именно имущество было утрачено, и сколько выйдет в цифрах восстановление Вашего прекрасного дома, госпожа.
     Улыбнувшись той своей язвительной улыбкой, Флавия победно хлопнула в ладоши, возвращаясь к юной и прекрасной Юлии, которая менялась в цвете чаще, чем кожа перепуганного хамелеона. То ее щеки трогал едва заметный румянец, а то она казалась бледнее мраморной статуи, однако подбородок молодой женщины уже начинал подниматься все выше и выше, открывая номархине предчувствие того, что та становится немного увереннее. Приняв из ее рук бокал вина, дочь Домиция салютовала им, повторив за Аттией Младшей:
     - Да хранит Тууб Вас и Ваш род.
     Новый глоток вина оказался лишь очередным поленом, подкинутым в горящий очаг дурманящего царицу хмеля. Закрыв глаза и слизнув с губ сладкий напиток, она не без удовольствия отметила, что вкус его был более чем достойным, а значит, погреба Аттиев едва ли подверглись разорению. Впрочем, такие вопросы волновали ее меньше всего, а потому балморийка благодарно улыбнулась Юлии и взяла ту за руку, подведя ее к клинию супротив своего и усадив на него.
     - Давайте же оставим мрачные мысли и начнем веселье. Вам нужно расслабиться, госпожа. Думаю, Албу может сделать Вам массаж, не так ли, Албу? – Флавия поманила пальцем стоявшего в стороне гладиатора. С него сняли цепи и раб заметно повеселел от предоставленного ему вина. Боязливо опустившись рядом с Юлией, он почти не касаясь молочной кожи патрицианки, положил ладони ей на плечи и неуклюже смял их. Поначалу обрадовавшись тому, что мужчина слушается ее без лишних слов, Домицилла заметила дискомфорт на лицах обоих и решила немного форсировать события. Всего на миг рассвирепев, она  повысила голос, – Албу, ты что, никогда не касался женщины? Чувственнее, Муув тебя забери!
     Удостоверившись в том, что раб правильно понял ее указания, царица спокойно улыбнулась и кивнула, опускаясь на свой клиний, прямо в объятия к поджидающему ее там фйельцу. К ее удовольствию, чужестранец был куда более сговорчивым, поэтому он сразу прижал к себе свою новую госпожу, позволяя той максимально комфортно устроиться на их небольшом ложе. В его руке мгновенно оказалась гроздь винограда, а крепкие пальцы, сорвав крохотный плод, раздавили его у губ Флавии, капая на них сладкий сок и заставляя ту слизнуть его и тихо рассмеяться. Если бы все в этом доме умели расслабляться столь же быстро, как Арно, царице не пришлось бы чувствовать себя такой принудительницей.
     - Как Вы чувствуете себя, Юлия? Нравится ли Вам ужин? Албу? Или, может быть, Вы бы хотели чего-то иного? – растянув губы в улыбки довольной кошки, Домицилла провела ладонью вдоль стоявшего неподалеку стола, почти полностью накрытого рабами нового номарха, гладиаторов и будто бы случайно зацепляя этим жестом и себя. Хмыкнув и осушив свой первый в этом доме бокал, она капризно указала Арно на тарелку с тонкими ломтиками копченой курятины, чтобы тот покормил ее чем-то более существенным.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-11-10 14:27:29)

     - И все же, Вы чувствуете себя неуютно, Юлия, - не спрашивая, а скорее утверждая очевидное, заметила Флавия. Несмотря на все усилия чернокожего раба, на которого обратила внимание патрицианка во время боя, она так и не могла расслабиться. Все, начиная от ее позы и заканчивая выражением лица говорило о том, что ни мужественно огрубевшие ладони раба, ни его темные, подведенные сурьмой глаза, не разжигают в супруге торговца страсти. Глядя на это, новоиспеченная царица щурилась и наклоняла голову набок, будто это было способно помочь ей придумать новый план действий или достигнуть просветления в понимании безгранично запутанной и темной женской души. Постучав тонким пальчикам по губам и облизнув их, номарх отвлеклась от трапезы, откинувшись на своего фйельца, словно на спинку клиния и постаралась прибегнуть к давнему способу возбуждения других персон, с помощью демонстрации собственного. Взяв мужчину за подбородок и подтянув его к себе, она горячо поцеловала мужчину, позволив его свободным рукам скользить по облаченному в белоснежные одежды телу царицы. Представив все это так, будто бы она просто немного увлеклась, Флавия дала мужчине возможность ощупать ее и ничуть не смутилась, когда мозолистая ладонь обнажила небольшую грудь, случайно выскользнувшую из-под ткани. Испустив короткий смешок тому в рот, она легла удобнее, периодически поглядывая за тем, что происходит на соседнем клинии. К ее сожалению, ни Албу, ни Юлия, не то, что не приступили к чему-то подобному, а напротив - напряглись только сильнее.
     - Погоди-погоди, - прошептала она Арно, похлопав того по груди и заставляя оторваться от себя. Мужчина уже явно распалился до того, что начал покрывать обнаженные участки ее кожи поцелуями, и номарх начинала думать о том, что вот-вот провалит свою миссию, отдавшись белокурому красавцу. Однако удовлетворение эмоциональное было в сто крат сильнее и желаннее для нее в тот вечер, чем мелкие физические радости. Ни вино, ни лучшая еда, ни любовные утехи не были способны заглушить боль предательства, и только слабый отголосок мести мог восстановить в ее душе хоть какое-то равновесие. Однако в чем именно должна была заключаться эта месть, Флавия пока не знала. Избавившись от назойливого гладиатора, женщина вновь села, одернув праздничный наряд, но так и не прикрыв всего, что он успел продемонстрировать.
     - Расскажите мне, Юлия, как развлекаются в Анде, - чуть наклонившись и уперевшись локтями в колени, попросила Домицилла, с улыбкой глядя на хозяйку дома. Подняв уже более жесткий и серьезный взгляд на мужчину над ней, она закатила глаза и махнула тому рукой, чтобы он оставил девушку в покое, раз его скудных умений не хватает даже для того, чтобы как следует распалить ее. Можно было бы сделать скидку на то, что в лудусах гладиаторы так увлекаются тренировками, что напрочь забывают искусство любви, но руки фйельца абсолютно точно знали, что делают, а потому, должно быть, причина крылась не в этом.
     - Я никогда не была в Атлантии, - внезапно разоткровенничалась царица, вставая со своего места и хватая кубок с вином. Медленной походкой расслабленной кошки она проскользила вдоль своего клиния, начертив на плече лежащего на нем Арно линию и, обогнув его, стала приближаться к тому, на котором возлежала сама Юлия, - только проездом. Слышала, там прекрасные танцовщицы способны соблазнить одними лишь движениями своего тела, без прикосновений и обнажения. И что пышные тела там ценятся куда выше худосочных, словно бы они источают особый сок сексуальности и желания... - Домицилла достигла клиния хозяйки дома с, задержавшись рядом с Албу, презрительно смерила того взглядом. Поразмыслив над тем, что будет лучше - наказать его, или придумать новое задание, она несколько секунд смотрела на раба, а после отогнула его сублигакулум, проверяя его содержимое. Изогнув бровь от удивления - может быть, Юлию вся эта обстановка и не возбуждала, а вот его вполне - Флавия ухмыльнулась и отправила мужчину отсиживаться на свой клиний.
     - Я очень хочу, чтобы Вы, Юленька, чувствовали себя комфортно, - наконец Флавия достигла хозяйки дома, опустившись на лежбище рядом с ней и протянув той кубок, чтобы она выпила вместе с ней. Накрыв тонкое запястье девушки своей рукой, она осторожно развернула его ладонью вверх и провела кончиками пальцев по выступающим венкам к предплечью, - поведайте мне, что нравится Вам.
     Хмыкнув и чуть запрокинув голову, номархиня весело закусила нижнюю губу, так и не произнеся никакого тоста, переплела руку с бокалом с рукой Юлии и сделала несколько глотков вина, исподлобья глядя на свою очаровательную жертву.

     От неожиданности ей захотелось отпрянуть. Не потому, что ей что-то не понравилось. Но потому, что, когда в амфитеатре появляется знаменитый актер, заявленный в программе, невозможно удержаться от трепета и полувосторженного-полушокированного вздоха. Флавия была удивлена, но очарована. Конечно, она ловила на себя вполне неоднозначные взгляды Юлии, она чувствовала, как та слегка напрягается в ее присутствии, видела, как покрывается молочная кожа едва заметными мурашками от каждого прикосновения, но не верила себе. Домицилле казалось, будто Аттия Младшая - очередная юная патрицианка, которая жаждет чего-то нового. Эти несчастные женщины часто выдавались замуж довольно рано и уж точно не по любви, а потому, едва они вырывались из-под надзора, пускались во все тяжкие. Флавия лично знала пару дочерей Балморы, которые проводили дни и ночи в домах терпимости, не брезгуя обществом ни мужчин, ни женщин. Однако новоиспеченный номарх была уверена, что женщина, жаждущая экспериментов, часто бывает застенчива, скованна, ждет первых шагов и чего-то, что подтолкнет ее к неизведанным до селе чувствам. Юлия же оказалась не такой. Ее губы были жаркими, руки - смелыми, но в самый большой восторг Домициллу приводил ее взгляд. Взгляд человека, который точно знает, чего он хочет и как это взять.
     Легкий ветерок ворвался в атриум, обдав пылающие щеки царицы приятным прикосновением прохлады и едва тронув тонкие одеяния женщин, словно подначивая тех избавиться от них. Флавия буквально заставила себя оторваться от Юлии, кончиками пальцев очертить овал ее лица и улыбнуться той, как бы подтверждая свое согласие на все. На какой-то момент она напрочь позабыла, зачем пришла в этот дом - необычное и на удивление опытное поведение патрицианки выбило ее из седла и заполнило разум сладким мороком удовольствия. Лишь сдавленный сдох одного из рабов заставил брюнетку перевести взгляд на него и вспомнить, что происходит в доме Аттиев на самом деле. Увлеченный ласками двух женщин, Арно нервно сжимал свой сублигарий, и надеясь, должно быть, заняться самоудовлетворением, наслаждаясь столь экзотическим зрелищем. Однако Домицилла отрицательно покачала головой, глядя на его нетерпение. Он еще понадобится ей - вся его сила и желание, и чем больше они будут, тем лучше.
     Пока патрицианки еще оставались в сидячем положении, Флавия с удовольствием приняла игру хозяйки дома. Отставив свой кубок, она согрела пальцы и опустила их на бедро Юлии, слегка отгибая край полупрозрачного одеяния. Женские балморские наряды всегда были вершиной человеческой моды - ни одно другое одеяние не оставляло столь противоречивых чувств, одновременно демонстрируя многое, но при этом не показывая ничего. Желая знать больше, чем демонстрировала легкая ткань, царица медленно погладила внутреннюю сторону бедра Аттии младшей, заставляя ту разомкнуть ноги, и ее ладонь юрким зверьком нырнула прямо под одежду. С содроганием и трепетом она коснулась увлажнившегося лона, проведя пальцем вдоль пухлых губ и словно проверяя, действительно этой молодой патрицианке так нравится то, что она делает. В жизни Флавии бывали разные ситуации, и с женщинами все всегда было непредсказуемо. Обычно ей нужно было приложить большие усилия для того, чтобы они сами пошли с ней на контакт. Здесь же все было иначе. Ласкать Юлию было приятно потому, что она сама хотела этого, и молодое тело ее отзывалось на каждое прикосновение с трепетом и возбуждением.
     Домицилла ощутила порыв взять ситуацию в свои руки, однако оказалась на подушках прежде, чем успела предпринять хоть что-нибудь. Ладонь блондинки смело путешествовала под белоснежной тканью столы номархини, заставляя ту с шумом втягивать воздух и прикусывать нижнюю губу. Словно желая повторить начатый Юлией путь, Флавия освободила руку из жаркого и влажного плена, вытерев ее о край одеяния и уместив на небольшой и упругой груди подруги. Соприкосновение ладони с твердым, проступающим через ткань, соском, заставило ее ощутить новую волну возбуждения, и пальцы царицы уже шарили на плече девушки, пытаясь отстегнуть фибулу с гербом дома Аттиев. Было бы символично оставить ее, чтобы она немым напоминанием притягивала к себе взгляд и возвращала к истинной цели задуманного, однако дочь Балморы все чаще тянулась к алым лепесткам губ Юлии, ловя их своими, ведя по ним кончиком языка, вторгаясь в их жаркое нутро без разрешения обладательницы. Лишь когда пальцы номарха справились с фибулой, заставив ту вяло упасть на каменный пол, а покрытую золотой пудрой ладонь, наконец, коснулась чужой груди без преграды одежды, Флавия расслабленно выдохнула, не без иронии отметив про себя, не стало ли поведение Аттии младшей наглядной демонстрацией, как развлекаются в Атлантии. 
     Не без определенной силы, Домицилла заставила себя подняться и усадить девушку рядом. Она утерла тыльной стороной ладони рот, мягко отодвинула светлые волнистые волосы Юлии, откинув их за спину, и с удовольствием вкусила всю ее красоту не только тактильно, но и визуально. Лишь глядя на эту молодую патрицианку, с раскрасневшимися от поцелуев губами, с бледной как молоко кожей, с взъерошенными пшеничными волосами, царица осознала, что портить это ангельское существо ей будет очень жаль. Она сама была ненавистна себе за то, что собиралась сделать. Но отступать было поздно. Собрав всю волю в кулак, женщина приказала себе расслабиться и вновь придать своему лицу распаленный страстью вид.
     - Юлия... ты так прекрасна... - с придыханием, делая паузу после каждого слова. Флавия ведет кончиком пальца от виска к скуле, от скулы к подбородку, ниже по шее, огибая округлую грудь, скользя по животу, прикрытому тканью и забираясь прямо под нее. Влечение заставляет номархиню еще раз коснуться губами этой девушки, аккуратно лизнув и слегка прикусив ее сосок. Однако она вновь поднимает на Аттию младшую свой взгляд, полный предвкушения и желания, - ты уверена? Мы можем остановиться, если захочешь...
     Черноволосая пододвигается ближе, отодвигая волосы от уха девушки, очерчивая его кончиком языка, выдыхая горячо и измученно, шепча "Не захоти".

Отредактировано Flavia Domitilla (2016-04-22 10:34:04)

     - Да, госпожа, - хмыкнула Флавия Домицилла своей верноподданной, не с усмешкой, но словно даруя той право этим вечером распоряжаться ею полностью. От частых и затяжных поцелуев кружилась голова и сознание отказывалось воспринимать действительность, воздуха отчаянно не хватало, но номархиня отчего-то хваталась руками за столу Юлии, словно за спасительный канат. Канат, который обещал рано или поздно лопнуть от напряжения и порваться с громким треском, скидывая обеих женщин в бездонную пропасть всепоглощающей страсти. Флавия боролась с собой, как борется человек с самыми великим своим искушением, одновременно стараясь отдаться процессу общения с матроной полностью, но при этом сохранить ясную голову. Последнее ей удавалось все хуже, и глядя на Аттию Младшую, как тигрица смотрит на раненную лань, она позволила хотя бы на краткое мгновение вырваться той звериной сущности, что переполняла ее нутро.
     Едва ясноокая девушка дала разрешение Домицилле продолжить, брюнетка нежно обняла ту за за плечо, обвив его рукой сзади, и резко потянула вниз, опрокидывая Юлию на спину. Осторожно, чтобы та не ударилась головой, но едва справляясь с нарастающим желанием. Медлить хотелось меньше всего - ведь ей оставалось всего несколько мгновений для того, чтобы насладиться молодым телом, а не тем, что с ним сделают после. Ткань, сковавшая бедра Аттии Младшей, легко поддалась опытным рукам Флавии, отправившись на пол следом за фибулой, и женщина облизнула губы, наслаждаясь видом обнаженной фигуры с молочной кожей, которую загар тронул лишь в неприкрытых платьем местах. Очертя линию от шеи к груди, ведя вниз к изгибу тонкой талии и обрисовав тазобедренную кость, царица вновь дразняще коснулась внутренней поверхности бедра своей партнерши, сгибая ее ноги и нависнув над ней сверху.
     - Представляла ли ты себе, что правитель Балморы будет целовать тебя, Юлия Аттия Младшая? - хитро промурлыкала Флавия, приблизив лицо к лицу девушки и проведя кончиком пальца по ее губам, - представляла ли ты, что он будет целовать тебя так? Там?
     Не дав интриге ни шанса на выживание и не позволив разуму матроны напрячься, чтобы подумать о том, где же находится это загадочное "там", Домицилла сжала в ладони спелую грудь Юлии, а сама опустилась ниже, попутно оставляя нежную дорожку поцелуев на шее, свободном от руки соске и животе девушки. Лишь приблизившись ее к освобожденному от волосков лону, она помедлила и второй рукой крепко схватила бедро дочери Балморы. Отодвинув его и заглянув в те неизведанные глубины, что девушки столь настойчиво прячут от мужчин, словно сравнивая их с увиденными прежде, любопытствующая Домицилла дерзко провела языком вдоль припухших половых губ, влажных от женского сока. Ощутив, как вздрогнула Юлия, царица ощутила новый прилив возбуждения и в следующий раз поцеловала их уже настойчивее, особое внимание уделив крохотному бугорку в самом верху и поласкав его языком. Новый стон ее юной жертвы заставил Флавию стать еще настойчивее, сначала прижав ту к клинию сильнее, а после оторвавшись. Перед тем, как она осуществит задуманное, ей хотелось самой взять эту женщину, овладев ею, увидев как та тает от наслаждения. Оторвавшись от нижних губ Юлии, она вновь поднялась и запечатлела короткий поцелуй на верхних, украв из них короткий вздох.
     Не в силах справляться с тем жаром, что охватывал ее тело, Домицилла оперлась левой рукой о клиний, а правой вновь нашарила подготовленное и пылающее лоно матроны, погрузив в него пальцы, охотно принявшее их. Слегка согнув указательный и средний, она нащупала гладкий холмик внутри женщины и принялась двигать рукой, стараясь как можно чаще касаться его. Не понимая, что заводило ее больше - осознание собственной власти или стоны слегка обескураженной Аттии Младшей, Флавия лишь изредка позволяла себе отвлекаться, чтобы собрать губами капельки пота с ключиц своей любовницы и перевести дыхание. Удивительно, но она получала удовольствия ничуть не меньше, чем та, что находилась под ней, и не без малой доли стыда ощущала, как несколько теплых капель стекают по ее прикрытым столой бедрам. Лбом она прислонилась ко лбу девушки, щеки ее пылали румянцем, а веки сковало онемение, не позволявшее им подняться и раскрыть глаза. Лишь спустя несколько минут, десяток стонов, сотню движений пальцами, она сумела отвести взгляд, который весьма кстати упал на одного из ошарашенных гладиаторов. Мотнув тому головой, номарх довела дело до конца, насладившись последней судорогой тела Юлии и слегка отстранилась.
     Оба мужчины не постеснялись воспользоваться ситуацией, в которой Аттия Младшая оказалась совершенно беззащитной и беспомощной. Достигнув высшего пика наслаждения, женщина обычно становится мягкой и податливой, словно свеча, и слушается всего. Так и хозяйка дома едва ли смогла бы сопротивляться, даже если бы у нее нашлись на этой силы. Тяжело дыша и хватаясь за белоснежные ткани одежды, Домицилла опустилась на пол и отползла от клиния, когда Арно, скинув свой сублигарий, резко поднял Юлию и поставил ту на четвереньки. Все еще пытаясь отдышаться, Флавия убрала взмокшие волосы со лба и отвернулась, не желая видеть того, что она приказала гладиаторам сотворить с сестрой предателя. Жалость и раскаяние вопили в ней, раздирая нутро острыми когтями, однако разум номарха просветлел. Юлия простит ее, будет вынуждена простить, потому что последняя представительница рода Домициев простила ее. Она поймет, что это лишь способ искупить вину Валерия. Она вынуждена будет понять.
     - Пошлите за ее матерью. Пусть смотрит, - все еще тяжело дыша, женщина накинула опущенную ткань на плечи и закрепила оторвавшейся фибулой. С трудом встав с пола, она опустилась на свой прежний клиний и схватила кубок с вином, залпом осушив его. Оставшийся не у дел гладиатор мгновенно наполнил его заново, позволив Флавии откинуться на спинке и насладиться процессом. Не изнасилования, конечно, но того ужаса, что отразился на лице вошедшей в атриум Цецилии. Она желала убежать, но шустрый Албу преградил ей путь, схватив ту за плечи и удерживая силой.
     - Вам стыдно, Цецилия? Стыдно, что Ваша дочь расплачивается за предательство Вашего сына? - злобно сузив глаза, Флавия сжала челюсти так, что желваки проступили на ее щеках. Пожалуй, сейчас она ненавидела эту женщину за то, что та, родив этого выродка, заставила ее сотворить с Юлией. Если бы она не ненавидела ее, ей пришлось бы ненавидеть себя.