Второй январский день выдался необыкновенно холодным для Анда: с пролива задувал промозглый порывистый ветер, а с серого неба на город изливался ливень, мокрый и нескончаемый. Проезжая по городу, Адонис мысленно отметил, что не зря прошлой весной распорядился поднять высоту дамбы новой грунтовой насыпью — даже если дождь окажется затяжным и продлится не один день, всерьёз опасаться потопа не придётся. И всё же мало приятного несли с собой потоки воды, обрушивающиеся на случайных прохожих и торговцев, размывающие дороги и разносящие всюду грязь, холод и сырость. Редкий горожанин в такую погоду собрался бы предпринять поездку через полгорода, и улицы были пустынны. Крытая повозка двигалась быстро, несмотря на погоду, конские подковы отбивали мерный ритм по вымощенной камнями улочке, едва различимый за шумом дождя.
     Лорду Анд, в общем-то, тоже не было необходимости выезжать из дому по такой погоде, но он дал обещание — тем более ценное, что дано оно было не женщине, а ребёнку. В последний визит Летос упрашивал его приехать как можно скорее, и отказать сыну Джаада лорд не мог.
     Повозка остановилась перед высокой оградой небольшого красивого дома из белого камня. Адонис спрыгнул на землю, проклиная про себя грязь и ливень. Мальчишка, сидящий на козлах, тронул поводья. В конюшне накормят и вычистят лошадь, а на кухне продрогший слуга найдёт себе миску горячей рыбьей похлёбки и тёплый угол, чтобы подремать, покуда лорд Анд ведёт важные беседы с хозяйкой дома.
     — Милорд, — в доме его с поклоном приветствовала служанка, принимая промокший плащ, — Госпожа Неферт сейчас спустится к вам. Мне велено вас проводить…
     — Принеси мне вина, — попросил Адонис. — Дорогу я знаю.
     Порядки, сохранившиеся неизменными с первого посещения дома Неферт, забавляли его. Балморийка принимала лорда Анд в одной и той же гостиной вот уже который год, и всякий раз слуги встречали его одной и той же преамбулой. Для девицы сомнительного происхождения и рода занятий неуклонное стремление к соблюдению всех правил этикета было естественно, для графа, впитавшего условности с материнским молоком, тягостно. В поведении Неферт неизменно чувствовалась неуверенность в праве отдавать распоряжения слугам и вести светские беседы с благородными гостями, крохотная, едва различимая нотка, которой было достаточно для возникновения неловкости. По счастью, у Адониса не имелось заблуждений относительно персоны, к которой он явился с визитом. Красивая кукла, не обделённая нетипичным для женщины интеллектом и деловой хваткой, сумевшая вовремя уцепиться за правильных людей и взлететь высоко — выше, чем должна была.
     Что ж, сегодня ей, возможно, удастся взобраться на новую ступень.
     В гостиной ярко горели лампы. Служанка принесла кувшин вина, бокалы и большое блюдо с фруктами и сладостями.
Адонис подвинул кресло ближе к жаровне, от которой белыми кольцами завивался дым благовоний, налил себе вина. Служанка, умница, подогрела вино, прежде чем подать, хоть и сдобрила специями сверх меры. С каждым глотком по телу разливалось живительное тепло, во рту стоял стойкий привкус подслащённой корицы. Аромат пряностей и экзотических трав, исходящий от тлеющих углей, расслаблял, и мысли лорда текли неспешно, отвлечённо от привычных забот и тревожных раздумий.
     Он думал о Ксанфе, остро нуждающейся в материнской любви и заботе, которую не могли восполнить няньки. О Кире, которого теперь брал с собой на каждый совет и с которым долго и обстоятельно обсуждал принятые решения. Мальчик, хвала Отцу, был сообразителен и разумен, с удовольствием выстраивал логические цепочки и никогда, даже если предмет обсуждения был скучен или не до конца ему ясен, не проявлял недовольства.
     Лорду не пришлось долго ждать: вскоре послышались чьи-то быстрые шаги, и в комнату, сияя улыбкой, вбежал мальчик лет пяти. За ним, неторопливо и плавно, вошла Неферт. Адонис поставил бокал на стол и поднялся с кресла, приветствуя вошедшую женщину лёгким наклоном головы, а мальчика — объятием. Летос всегда неприкрыто радовался ему, в отличие от тихой и сдержанной Маут. Впрочем, в том была доля вины Адониса, что, невзирая на стремление казаться беспристрастным, проявлял гораздо больше внимания и почти отеческое участие сыну лучшего друга, нежели безродной девочке.
     — Тебе и твоей сестре понравились мои подарки к новому году? — с улыбкой спросил он у мальчика, когда все расселись, и тот закивал, и тут же, отбросив благовоспитанность, вскочил со своего кресла и принялся с жаром рассказывать о первых достижениях во владении деревянным мечом, показывая приёмы, подхваченные у мастера над оружием.
Выражение совершенного довольства на лице Летоса живо напомнило Адонису Джаада — бывало, старинный друг вот так же хвастал перед ним удачно состряпанной сделкой, маленькой аферой либо новой, красивой и молодой любовницей. Разве что не прыгал, как заведённый, и не размахивал руками: ну да у мальчика ещё будет время обзавестись степенностью и сдержанностью, ему нет и пяти лет.
     Слушая Летоса, Адонис перевёл взгляд на его мать. Неферт всегда смотрела прямо и открыто, не опускала ресницы, как многие благородные дамы, а будто бросала вызов. При свете ламп её глаза казались тёмными, почти чёрными.
     — А вам, миледи? По душе ли мой подарок?
     Улыбка его на сей раз была испытующей, почти насмешливой — из года в год Неферт запрещала ему обращаться к себе так, из года в год Адонис не мог устоять перед искушением немного подразнить её. Это короткое, неуместное «миледи» он произносил уже без издёвки, как было поначалу. И украшение, дорогое, но внешне скромное золотое ожерелье с чёрными опалами, в сердце которых играли всполохи всех цветов радуги, послал как подобает другу, не врагу: с искренним стремлением угодить.

Отредактировано Adonis Danaus (2016-01-23 21:39:16)

     Заметив мимолётную гримасу недовольства на лице Неферт, Адонис спешно поднял со стола свой кубок и сделал глоток вина, чтобы ненароком не засмеяться. К счастью, хозяйка дома как раз отвлеклась, видимо, подбирая слова для в меру учтивого ответа, так что не заметила его чрезмерного веселья.
     — Конечно, Ваша Светлость. У Вас всегда был прекрасный вкус. Но Вам не стоило так тратиться, — добавила Неферт осторожно.
     Давно ли её, балморийку, содержанку контрабандистов и военачальников начали волновать пересуды о собственной персоне? По меркам благопристойного атлантийского общества Неферт едва-едва возвышалась над девицами многочисленных перинных домов, и даже рождение ребёнка — бастарда — ни на йоту не приближало её к знати. Разумеется, не только глубокая привязанность лорда Анд к другу, и, как следствие, сыну друга, вынуждала его наносить визиты в белокаменный дом Неферт Эсколанте, более того — делать ей подарки; без некоего сорта приязни их взаимодействие никогда не принесло бы плодов. Молодая женщина, в этом Адонис не находил поводов усомниться, прекрасно осознавала, что диковинная полудружба между нею и графом Андширским возникла преимущественно благодаря памяти Джаада, Летосу и ладно складывающемуся общению, а вовсе не из-за её повсеместно восхваляемой красоты.
     Однако зная истинную причину посещения Адонисом своего дома и нисколько не переживая по поводу иных его намерений, очевидно отсутствующих, Неферт сочла, будто люди со стороны, живущие в миру грязи, похоти и сплетен и истово алчущие оных, обладают схожей проницательностью? Более того — желанием принять действительность таковой, какой она предстаёт пред ликом Отца? Поразительное заблуждение, свойственное молодости. Ведь на деле даже самый благочестивый имам провинции сильно удивится, скажи ему кто, что высокий лорд регулярно навещает шлюху только чтобы повидаться с её незаконным ребёнком, выпить вина и поговорить.
     Разумеется, ни одну из этих мыслей, пронесшихся в голове за мгновения, Адонис озвучивать не стал. Он подчинялся приличиям, да и ссориться с молодой женщиной, посвящая её в нелицеприятные детали о её же репутации, было не в его интересах. Всезнающий Отец тому свидетель, Адонис не был щепетильным человеком и не обладал должным запасом такта, но он также и не был уверен, что Неферт поймёт его правильно. На её репутации можно и должно сыграть... только говорить об этом прямо — наверняка испортить дело.
     — Для Вас мне ничего не жаль, — лорд Анд сложил руки в молитвенном жесте и чуть поклонился Неферт, являя собой саму угодливость, — И я не буду возражать, если Вы, моя госпожа, в голодный год решите продать украшение ради мешка муки.
     "Да только кто его станет приобретать в пресловутый голодный год, когда блеск золота и красота драгоценных камней померкнут на фоне колосьев пшеницы, солонины и миски обыкновенной рыбьей ухи?" — тут же подумал он.
Мысль была тревожной. Голод и чёрная смерть сопутствуют друг другу, и, столкнувшись со вторым, неизбежно жди первого. Адонис полагал, что торговая изоляция Атлантии не продлится долго и схлынет вместе с первой вспышкой эпидемии, но покамест правящий дом Хельма не оправдывал его ожиданий. Единственные письма, приходящие из Хайбрэя, все до единого были связаны с восстанием на Балморе.
     Чума, голод, война. Ни одному здравомыслящему правителю и в голову бы не пришло обрушить на собственных вассалов три бедствия разом, поэтому политику в отношении балморских волнений Адонис избрал созерцательную. Непосредственной угрозы для Анда не предвиделось: многочисленный флот был хорошо укреплён и оснащён, армия долгие годы стабильно пополнялась за счёт девширме, кровного налога с ремесленников, рудокопов, земледельцев и иных простолюдинов, подразумевающего "сбор" их младших сыновей на военную службу. В случае возникновения конфликта Атлантия без труда отбросит островитян от своих границ. Территориальная целостность Хельма в сложившихся обстоятельствах значилась последним пунктом в списке приоритетов лорда Анд.
     — Как идут дела на Ваших складах? — поинтересовался Адонис у Неферт, когда Летос, непоседливый ребёнок, отбежал в сторону балкона, где ему было просторнее, и отважно атаковал деревянным мечом тонкий шёлк занавесок, ниспадающих цветной дымкой от высоких карнизов до самого пола.
     Восстание на Балморе повлекло за собой не только угрозу вторжения на континент, но и очередное осложнение для торговли, арендаторов и предпринимателей. Склады медленно, но верно переполнялись, а возможности сбыть товар не находилось, как и средств заплатить по долгам и займам. Дела Неферт, в основном завязанные на торговле с островной колонией, не могли не осложниться. Ныне партнёрские отношения разумно будет искать только в соседних графствах, либо идти на неоправданный риск, отправляя шхуны из южных портов в обход полуострова к Чёрному Тракту. Однако подобный риск — не для небольшого торгового дома, не могущего позволить себе потерю даже третьей части имеющегося товара. Ознакомившись с характером Неферт за прошедшие годы, Адонис не умалял её склонности к смелым решениям и самостоятельности, но ныне счёл нужным предупредить:
     — Не ходите дальше моррисийского порта, разгружайтесь хотя бы себе в убыток — будет выгоднее, нежели пустить товар на дно или в пиратскую кормушку — и закупайте зерно. Скоро оно окажется в дефиците и пойдёт на вес золота. Свободные средства, если возможность представится, пускайте на приобретение складов у разоряющихся конкурентов, — Адонис пригубил горячее вино, задумчиво вслушиваясь в стук дождевых капель по цветным витражам, — У вас имеется четыре корабля: три шхуны и пинас, так? Пинас и одну шхуну благоразумнее продать, прямо сейчас, пока Вы можете самостоятельно установить на них цену. Морские перевозки уже затруднены, но дальше станет только хуже. К началу лета торговые караваны будут приносить наибольший доход.
     Возможно, с точки зрения лорда Адонис поступал не слишком-то этично, поощряя спекуляцию в условиях приближающего кризиса, но этика не играла роли в этом вопросе: вскоре явление спекуляции провиантом приобретёт массовый характер, поскольку остановить процесс не удастся, не поправ множество законов о свободной торговле, свято чтимых в Атлантии. В конечном итоге Анду ничуть не повредит несколько заполненных хлебом овинов, чья владелица состоит в неплохих отношениях с градоправителем.

Отредактировано Adonis Danaus (2016-01-23 21:38:05)

     — До лета еще нужно дожить.
     Та Неферт Эсколанте, которую лорд Анд имел честь знать, никогда не ответила бы на вопрос о будущем своего дела с подобной отчуждённостью, граничащей с равнодушием. На любой другой, слишком личный или слишком грубый — да, вполне, если бы была не в настроении рассыпать остроты, но только не на этот. Торговый дом значил для молодой женщины если не всё, то почти всё: сразу после благополучия детей. Заинтересованный внезапной мыслью, им самим не осознанной ещё до конца, Адонис присмотрелся к Неферт внимательнее. Она, сама того не замечая, с силой сжала край шали, о чём свидетельствовали побелевшие костяшки пальцев, и то и дело бросала короткие, тревожные взгляды на радующегося мечу и жизни Летоса, умудрившегося за те пять минут, что его не прогоняли от окна, не нарушить целостность цветного шёлка занавесок. Взгляд балморийки не был взглядом обеспокоенной матери — уж это лорд Анд знал наверняка, память о Селисе не померкла за прошедшие годы, — но был взглядом матери напуганной. Но, странное дело, панический испуг перемежался на хорошеньком лице Неферт с упрямой решительностью. Так, наверное, раненая волчица глядит на своего детёныша, окружённого более сильной стаей либо охотниками, готовая сражаться за него до последнего вздоха.
     Но что могло так напугать Неферт? Какие тревожные думы заставляли забыть о торговом доме? Едва ли она страшилась чумы: вероятность болезни, несомненно, пугает, но у молодой женщины был слишком сильный характер для беспочвенной паники. Эпидемия беспокоила их всех, но не вводила в состояние животного ужаса, не превращала в одержимых страхом параноиков. Нет, тут крылась иная разгадка. И Адонис осознавал, скорее интуитивно, чем рассудком, что если Неферт не расскажет ему о своих переживаниях сама, ни один его осведомитель, даже самый искусный, не сумеет выведать истину. Да только с чего бы ей говорить с ним откровенно? Их нынешняя дружба, былая неприязнь и отголоски враждебности, выражающиеся в якобы нечаянных воспоминаниях и колких фразах, не имеют ничего общего с доверием. Значит, едва ли он узнает причину страхов Неферт Эсколанте. С другой стороны, ему и не требовалось знать причину. Достаточно факта. А вот узнать о дальнейших планах тревожащейся матери крайне необходимо: как бы она в стремлении избежать надвигающейся грозы не навредила ни себе, ни детям.
     — Вы цветёте здоровьем, моя госпожа, уж извините мне эту бестактность, — фраза была сопровождена привычной полуулыбкой, ставящей под сомнение серьёзность произнесённых слов, — Если до лета мы и лишимся Вашего общества, то только в том случае, если Вы добровольно решите нас покинуть.
     Адонис взял с блюда спелую сливу. По его безмятежному виду невозможно было сказать, что он чем-то обеспокоен или что-то подозревает. Всего лишь поддерживает беседу с красивой женщиной.
     — Да только с чего бы Вам питать такие странные желания? — вопросил он, обращаясь скорее к сливе, чем к Неферт, — Особенно теперь, когда мы так подружились?
     Со стороны окна раздался звук бьющегося стекла. Адонис обернулся: красивая напольная ваза, расписанная орнаментом и вязью, что прежде стояла в углу зала, превратилась в гору осколков. Рядом, опустив меч, с испуганным лицом застыл Летос. Как видно, после разочарования в занавесках мальчик избрал вазу в качестве нового соперника, за что и поплатился: пресловутый соперник оказался более хрупким, чем представлялось поначалу. Отмерев, Летос обернулся к матери... и, явно остерегаясь её праведного негодования, кинулся к креслу Адониса, встав так, чтобы между ним и Неферт оказался лорд Анд. Адонис расхохотался.
     Мальчик был слишком мал, чтобы с честью принять заслуженное наказание или догадаться, что в присутствии гостя его в худшем случае выставят за дверь в сопровождении няньки. Впрочем, быть может и догадывался, и боялся не матери, а взбучки, что получит от служанки. Старые слуги, гораздо лучше господ знающие, как господам стоит жить, редко стесняли себя такими условностями, как тактичное молчание. Особенно если их господам пять лет от роду.
     — Вот тебе первый урок, — Адонис привлёк мальчика к себе, — С мечом упражняются на ратном поле, а не дома, рядом с материнскими вазами.
     — На улице дождь, — проворчал Летос, опустив глаза долу. Он не плакал ни от страха, ни из стремления разжалобить слезами материнское сердце. Удивительной силы характер для пятилетнего ребёнка. Наследие не только Джаада, но и самой Неферт. — Мама говорит, сегодня нельзя гулять.
     — В дождь благородные господа сидят за книгами и упражняются счёту, — заметил Адонис.
     Мальчик вскинул голову. Глаза у него блестели.
     — Не хочу упражняться счёту! И книги я ненавижу! Я хочу в военный поход, скакать верхом на коне и срубать врагам головы!
     — Но кто твои враги?
     Летос задумался. Казалось, этот вопрос прежде не посещал его.
     — Те, кто хочет навредить маме и Маут. И Ксанфу я тоже защищу, — с непоколебимой уверенностью добавил мальчик, — Мы с Киром защитим. Я стану самым великим воином, лорд Адонис, вот увидите!
     — Урок второй, — Адонис ободряюще пожал мальчику руку, — Великий воин не может прятаться, если провинился. Воин обязательно попросит прощения и искупит вину. Малодушие — постыдная слабость, воинам не присущая. Признание вины — подвиг куда более достойный, нежели срубание голов. Как может воин бить врага, и при том бояться показаться на глаза собственной матери? А вдруг злодеи доберутся до неё, пока воин прячется?
     Летос, закусив губу, кивнул.
     — Ступай, извинись.
     Пока Неферт разбиралась с нашкодившим сыном, Адонис глядел на пламя и неспешно потягивал вино, размышляя о словах ребёнка. И о том, какое лицо стало у его матери, когда Летос ответил на его вопрос.
     — Самые юные видят суть вещей лучше тех, кто считает себя умудрённым жизнью, — задумчиво произнёс лорд Анд, когда Неферт отослала ребёнка отдыхать и вернулась к гостю. — Летос знает, кто его враг и как с ним бороться. И не "срубанием голов", хотя эта часть, по всей видимости, интересует его больше всего, — Адонис усмехнулся, — Но единством.
     Он посмотрел на Неферт прямо.
     — Вы выйдете за меня замуж, миледи?

Отредактировано Adonis Danaus (2016-01-23 21:37:03)

     — Женщины решат, что Вы околдовали меня. Иные мужчины, глядя на своих молодых любовниц, пожалеют, что не могут последовать моему примеру. Другие, безусловно, сочтут мой поступок блажью. Блажью неуместной, но неопасной. Разве может быть опасен человек, поддавшийся чарам куртизанки? Пусть даже и красивейшей из всех, что когда-либо ступали по земле? — какими только эпитетами не награждали в высочайших кругах Неферт Эсколанте, пока жив был Джаад. После его смерти о молодой женщине стали говорить меньше, но красота её за прошедшие годы ничуть не увяла, напротив, расцвела. Поэты и художники будут биться за возможность запечатлеть леди Анд в своих творениях, но ни одно из них никогда не сможет соперничать с оригиналом. — Я развяжу своим советникам руки и языки, а заодно погляжу, что кроется за их показной преданностью. Ничто так полно не характеризует нас, как вседозволенность.
     Адонис не сказал всей правды. Иллюзий о душевной чистоте своих приближённых он не питал, да и сам оной был напрочь лишён. Однако лучшей поры намеренно поставить себя в уязвимое положение не сыскать. Неизвестно когда предоставится ещё одна возможность всколыхнуть мутные воды и полюбоваться мельтешением морских гадов. Глядишь, из их движений и сложится несколько любопытных картин, что пригодятся в дальнейшем. Чума, чёрная убийца, не только жизни отнимает, но и переворачивает с ног на голову привычный, устоявшийся порядок дел.
     — Но Вас, тщеславное создание, конечно, больше интересуют Ваши личные качества, привлекшие меня? Если я воспою Вашу красоту и словоохотливо признаюсь в любви, Вы останетесь довольны, моя леди? — воодушевлённый идеей, Адонис взял Неферт за руку и прижал её ладонь к своему сердцу, — При взгляде на Вас я теряю голову, о прекраснейшая из прекрасных. Мысли разлетаются, как стайка перепуганных птиц, а душа начинает распевать оды, славящие прелестные изгибы Вашего тела, персиковый румянец щёк и соблазнительную припухлость губ. Я не могу спать по ночам, вспоминая антрацитовую глубину Ваших глаз... — Адонис рассмеялся и легко поцеловал руку Неферт, отпуская.
     Комплименты он не расточал ни матери Исаака, ни первой жене, а ведь был тогда моложе, восприимчивее к красоте. В Селису он не был влюблён, но уважал её и был благодарен за то, что подарила его роду наследника, оставалась верной женой и заботливой матерью. В Неферт Эсколанте же граф Андширский был заинтересован: чувство ещё более отдалённое от любви, нежели благодарность. Впрочем, судить о столь тонких материях Адонис не брался. Доступное его пониманию отношение полов сводилось к продолжению рода, а всё, что касалось чувств возвышенных и даже платонических, с ним никогда не приключалось. Что его совершенно устраивало.
     Но Неферт, как всякая молодая и красивая женщина, наверняка была уязвлена. Как бы ни обрисовывала "романтическую чепуху", сколько бы ни апеллировала к возрасту, далёкому от юности и склонности к сумасбродству, она нуждалась в мужском внимании и восхищении. В клятвах, дарах, серенадах и эгоцентричной уверенности, что любима. Вот только Адонис не желал вводить Неферт в заблуждение.
     Решение её должно было явиться осознанным, обдуманным с практической стороны, без губительных эмоциональных примесей. Выгоды и недостатки предлагаемого союза предстали пред молодой предпринимательницей в почти безукоризненной честности, ей оставалось только взвесить их и сделать выбор. Выбор, после которого обратного пути у неё не будет.
     — Что же до моей семьи: мои дети любят Вас, а в роли матери полюбят ещё больше. Только это значимо.
     Кир уже не нуждается в материнской ласке, но Ксанфа... девочка никогда не знала, что значит иметь мать, и тянулась к доброй, заботливой Неферт. У Летоса же появится будущее, полное широких перспектив и возможностей. Адонис не сомневался, что Джаад одобрил бы его поступок. Разве что спросил бы, отчего он не женился на Неферт гораздо раньше. За сим последовало бы перечисление положительных черт молодой женщины, лишь поначалу пристойных. Лорд Анд улыбнулся. Воспоминания о друге не причиняли грусти, но как же жаль, что никогда уже они не смогут увидеться и поговорить, как прежде. Во всяком случае, на этом свете.
     — Откровенность за откровенность, моя госпожа. Вы обладаете редкой для женщины сметливостью и понимаете, что вину за мой выбор многие возложат на Вас. В роли моей жены Вы приобретёте больше врагов, нежели друзей. Станете объектом злейшей зависти желавших занять Ваше место, предметом повышенного интереса равно как сильных противников, так и сильных друзей, очутитесь в сердце водоворота политических интриг. Спокойной и тихой жизни предпринимательницы придёт конец. Почему Вы согласились?

Отредактировано Adonis Danaus (2016-01-23 21:35:11)

     Поначалу Адонис не воспринял признание Неферт всерьёз: установившийся меж ними полушутливый тон беседы никоим образом не располагал к столь внезапному и категоричному переходу к выражению истинных чувств. Он весело усмехнулся, позабавленный успешной шуткой, и готов был и далее дискутировать на тему выгод грядущего союза, как что-то в лице молодой женщины насторожило его. Через мгновение Адонис сообразил, что именно. То, как быстро Неферт отвела взор, будто смутившись собственных слов. До данной секунды лорд Анд пребывал в убеждённости, что никакое действие, в особенности невинное развлечение, не способно обескуражить эту женщину — всё же она не была юной девочкой, да и образ жизни вела нисколько не располагающий к смущению. Разве что она действительно имела в виду то, что сказала. Открытие и последовавшее за признанием объяснение не столь поразили Адониса, сколько заставили задуматься. Он слегка нахмурился, пристально глядя на Неферт и пытаясь понять, что за игру она затеяла и насколько стоит доверять происходящему. Однако, сообразно её словам, доверять не стоило не данному моменту, но всему, что он знал до него.
     — … Боги, Вы всегда были слепы, когда дело касается чувств! И Вы все приходите, разрываете мое сердце, я бы рада закрыть перед Вами двери, но не могу, не могу!
     Задумывался ли Адонис когда-либо, какие причины побуждают Неферт Эсколанте принимать его в своём доме, позволять общаться со своими детьми и охотно поддерживать беседы, не пытаясь спровадить через десять минут как нежеланного гостя? Едва ли. Он удивился бы скорее, откажи ему Неферт во встречах — во-первых, разве мог кто-то в Атлантии отказать в гостеприимстве лорду Анд, правителю Андшира? А, во-вторых, их с балморийкой объединило и сблизило общее горе: преждевременная смерть Джаада. Удовлетворившись данными объяснениями ещё несколько лет назад, Адонис и не помышлял об иных мотивах, способных крыться в сердце Неферт. Сегодня же по всему выходило, что как раз «иное» и расцвело пышным цветом в её душе, лишив покоя и причиняя страдания. Адонис даже упрекнул себя: ему хоть раз за прошедшие годы полагалось что-то заподозрить. Неферт была права. В том, что касалось чувств возвышенных, нематериальных, он был чудовищно слеп. Он не предполагал наличия в молодой женщине душевных терзаний, о которых она говорила сейчас с блестящими от слёз глазами, руками, прижатыми к сердцу и опущенной головой.
     Несмотря на дрожащий от волнения голос, слова Неферт ладно складывались одно к другому, не оставляя пространства для двоякого понимания, чтобы в какой-то момент сорваться в тяжёлый вздох, изобличающий искренность сказанного, смущение — снова оно! — и затаённую печаль.
     — И теперь Вы предлагаете мне стать Вашей женой. Как я могу отказать?
     Адонис уже не считал свою затею такой успешной, как пять минут тому назад. Неферт должна была разделять его мысли, но никак не поверять в тайны собственного сердца; лорд Анд не знал, что сказать, чем разрезать повисшую между ними тишину и откровенную неловкость. Ответить взаимностью? Он едва ли не расхохотался этой идее, с трудом сохранив серьёзный вид. Что за глупость, право слово. Ему не восемнадцать, он не будет звучать искренне, даже желая того, а отвечать шуткой — значит, оскорбить Неферт, чего он нисколько не хотел. Однако прежде, чем Адонис успел на что-либо решиться, Неферт подняла голову и с невозмутимостью, какую никак не ждёшь от женщины, только что чуть ли не сорвавшейся в слёзы, произнесла:
     — Так будет думать все Ваше окружение, милорд. Так будете думать и Вы, никто не сможет возразить.
     И вот в эту секунду Адонис неистово возжелал признаться Неферт Эсколанте в любви чистосердечной и глубокой. Она сумела, каким-то непостижимым образом, одурачить его — его, столь хвалившегося своим острым разумом и критичностью, восходящей в паранойю. Безродная куртизанка с хорошеньким личиком виртуозно сыграла на его тщеславии, обескуражив, обезоружив, заставив поверить себе.
     — Браво! — в его голосе звучало восхищение, которое он не хотел и не пытался скрыть, — Моя госпожа, ваше артистическое мастерство выше всяких похвал. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что к решению жениться на вас меня направил сам Отец.
     Адонис подошёл ближе к Неферт и низко поклонился ей, как поклонился бы королеве. Ни одна благородная леди не позволила бы себе так беззастенчиво притворяться, но ему и не нужна была благородная леди для воплощения своих замыслов. Разумеется, жена, обладающая неженски развитым интеллектом, будет всегда представлять опасность, ежели какие-либо события заставят её пойти против мужа, однако теперь Адонис знал, чего следует ожидать от Неферт, и более не обманывался ни её невинным видом, ни показательной скромностью, ни неукоснительной щепетильностью. Эта женщина ради выживания и благоденствия своих детей готова была на всё, и устанавливать границы «всего» было бессмысленно ввиду их совершенного неимения.
     Адонис взял ладонь Неферт в свою и нежно сжал её пальцы, прикосновением передавая ту признательность и тот восторг, что испытывал в это мгновение по отношению к ней.
     — Вы — подлинное сокровище, моя дорогая, и ваше благополучие всегда будет стоять на первом месте в перечне забот вашего супруга, коль скоро ваши дарования служат семейному процветанию, — изречение сопроводила ласковая полуулыбка, сообщающая, что каждое слово в сей фразе стоит тщательно обдумать и принять к сведению во избежание недоразумений между супругами и, упаси Отец, неблагоприятных последствий.
     От Адониса не укрылось также, что, разыгрывая своё представление, Неферт ловко уклонилась от прямого ответа на поставленный им вопрос. И эта маленькая хитрость не настроила его против неё, наоборот, восхитила: впрочем, как и иные открытия, сделанные им в этот вечер. Что за дивное создание ему удалось заполучить! Адонис сомневался, что Джаад знал свою фаворитку так же хорошо, как довелось узнать ему.
     — Говоря откровенно, мне бы хотелось, чтобы хоть часть ваших страстных признаний оказалась истиной; и виной тому не моё самолюбие, как вы могли подумать. Дворец, в котором вам предстоит жить, полон прислуги и охраны, и любая размолвка между супругами мгновенно станет достоянием общественности через служанку, что спит с конюхом, которой по пятницам наведывается в портовую таверну и выбалтывает дворцовые секреты хорошенькой дочке владельца. Сплетни распространяются быстрее чумы. Постоянное притворство в словах и на деле может быть в тягость, моя госпожа. Вам предстоит казаться счастливой в браке и безрассудно влюблённой — одним словом, лгать и притворяться в тех материях, где каждый человек неосознанно ищет искренности. Я не сомневаюсь в вашей возможности живописать влюблённость, однако достаточно ли в вас расположения ко мне, чтобы изображать её постоянно, наперекор настоящим желаниям? — Адонис отеческим жестом коснулся щеки Неферт свободной рукой, — Меня беспокоит ваше личное счастье, — добавил он тише и серьёзнее, — И я постараюсь сделать всё от меня зависящее ради его достижения.
     С этими словами он подался к Неферт, привлекая её к себе за талию, и поцеловал. Какой бы мастерицей она ни была по части притворства, простой физический контакт мог всё разрушить в одночасье, а Адонис не собирался рисковать.
     Спокойный, невинный поцелуй оказался на удивление приятным: ощущение мягких губ и чужого горячего дыхания пробуждало что-то полузабытое в его душе, отвлекало, увлекало, как и тепло прижимающейся к нему девушки, и её частое сердцебиение, ощущающееся через тонкое платье. Запах благовоний стал ярче, холодный и дождливый зимний день разгорелся, как пламя, объятие стало крепче, а стук дождевых капель о стекло и потрескивание поленьев в камине и вовсе растворились за шумом крови.

Отредактировано Adonis Danaus (2016-01-23 21:34:13)

     Перед собой можно не лукавить: держать балморийку в объятиях и ощущать, как легко скользят по телу её руки, было на удивление успокоительно, и одновременно с тем пьяняще. И не понять, что тем чувствам причиной — искусность госпожи Эсколанте или выпитое перед тем горячее вино. Отпускать её не хотелось, но меж тем не было ни одного повода удерживать в своих руках молодую женщину, невесту, и дальше. Адонис понял уже, какого замечательного союзника приобретает в лице Неферт, и мысленно пообещал себе быть с нею поласковее: не из корыстных побуждений, но ради её душевного благополучия. Разжав руки, он шагнул назад, и напоследок поцеловал ладонь молодой женщины — в который уже раз за этот необыкновенный вечер.
     — Вы знаете, не в моих правилах давать обещания, которые я не смогу исполнить, — начал он издалека, вновь присаживаясь в кресло перед камином, — Вы просите моей веры: но что есть вера? Вера — слепое пятно, превращающее нас в глупцов. Человек не может быть совершенно искренен, такова его природа. Откуда же взяться безграничной уверенности? Даже малые дети обманут вас ради того, чтобы избежать наказания или получить игрушку, пусть и сделают это невинно и безыскусно.
     Адонис сцепил руки в замок. Вино, как и всегда, вызволило его любовь к философствованию. Сделать бы так, чтобы река рассуждений вывела к нужным берегам, а не в совсем иную сторону. Выпито всё же было немного.
     — То же и взрослые: каждый лжёт ради собственного «обеления», сюда же отнесём и спасительную ложь, а также ложь во имя выгоды. И я готов верить, что вы сдержите слово чести, моя госпожа, не станете искать добра от добра, не попытаетесь взять больше, чем получите. Отбросив ложную скромность, могу утверждать, что небеден. Я сумею обеспечить ваших детей. Маут в своё время станет невестой не только красивой, благодарение матери, но и завидной, с богатым приданым. Может случиться так, что наследник разорённой, но благородной семьи возьмёт её в жёны, дабы не пойти по миру, и девочка станет леди. Разумеется, она будет вольна выбрать жениха самостоятельно, по сердечному устремлению. Летос получит лучшее образование из возможных, и, хоть и не будет претендовать на титулы, устроится в этой жизни с большим комфортом. Станет великим полководцем, как ему мечтается, отчего нет? Вы также не будете знать нужды. Наши общие сыновья — даст Отец, они у нас будут, — станут моими полноправными наследниками. Да, я могу быть уверен в том, что вы не предадите меня из корысти.
     Далее следовало говорить осторожнее.
     — Но вернёмся ко лжи во спасение, — Адонис немного подался вперёд, глядя Неферт в глаза, — Здесь, к моему глубокому сожалению, веры вам, миледи, быть не может.
     Он немного помолчал, поглаживая большим пальцем одной руки перстень на второй.
     — Вы — девушка отчаянная. Не «отчаявшаяся», для этого в вас слишком много упрямства, но отчаянная, а значит, способная на что угодно. Оставим в стороне историю о вашей долгой и безответной влюблённости. Вам хорошо здесь, — Адонис обвёл рукой гостиную, как бы призывая Неферт оглядеть и оценить ею же обустроенный быт, — Собственный дом, собственное дело, независимость. У вас имеются друзья и среди купцов, и среди иных сословий. Для детей, я полагаю, давно откладывается некая сумма, которая поможет им встать на ноги. Вы, как я уже говорил, не ищете излишней роскоши. Вы бережливы, но вам чуждо стяжательство. К тому же, вы — мать, и вы не станете совершать безрассудных деяний из опасения навредить своим детям.
     И тем не менее вы, до моего… хм, назовём это деловым предложением, собирались покинуть Анд. Я понял это по равнодушию, с каким вы подошли к судьбе своего торгового предприятия: очевидно, вас не беспокоит, что случится с торговлей к лету, если летом вас здесь уже не будет. Выходит, вы готовы отречься от гарантированной прибыли, от уверенности в завтрашнем дне, то есть совершить тот самый безрассудный поступок, который в вашем положении никак не возможен. Затем вы вдруг меняете план и соглашаетесь на моё предложение — хотя не испытываете ко мне любви и не жаждете излишнего обогащения за чужой счёт, да и, я полагаю, не желали бы вновь очутиться в зависимости от чьей-либо воли.
     Вашему поведению есть единственное объяснение: страх. Движимая страхом за детей, вы сотворите что угодно. И не раскроете своих опасений ни другу, ни супругу, поскольку не привыкли никому доверять и стережёте слишком много секретов. Вы будете лгать и изворачиваться, и я не могу сказать, что не понимаю вас. Но в то же время я не смогу доверять вам полностью, моя госпожа. Во многом, безусловно, но не абсолютно.
     Адонис постучал пальцами по подлокотнику кресла, пытаясь поймать ритм дождя. Серая стена за окном никак не желала развеяться. Слуга наверняка давно наелся и отогрелся, а сейчас спит возле печки или собирает последние сплетни. Либо сам их и разносит, как-никак, среди прочих слуг он — дворцовый, а значит, его рассказы пользуются большим интересом и уважением.
     — Я не стану выпытывать детали и требовать имена людей, угрожающих вам, скажите только: эти люди могут навредить мне или моей семье? И не найду ли я однажды в постели рядом с собой ваш хладный труп?

     Адонис не присматривался к Неферт, потому не мог сказать, лжёт она либо говорит правду. Он ограничился коротким кивком в ответ на её слова и допил совсем остывшее вино, остававшееся в бокале. Что бы там ни было, госпожа Эсколанте уж наверняка постарается разобраться со своими таинственными недругами к моменту свадьбы — не только как всякий умный человек, но как обыкновенная женщина, она не захочет никаких неприятных сюрпризов в этот светлый день. Светлый, какими бы тёмными не были помыслы тех, кто разыгрывает счастливую влюблённую пару. День свадьбы всегда благословлён Создателем.
     «Если только эта свадьба не станет костью в горле некоторых родичей», — не без тени недовольства подумал Адонис, представив реакцию Ады на торжественное приглашение и все те способы, какими она постарается предотвратить грядущее «безумие». С другой стороны, объяснять сестре, ради чего ему понадобилось жениться, да ещё и на девице тёмного происхождения и сомнительной репутации, Адонис не собирался. Так Ада станет приглядывать за Неферт с утроенным усердием, и непременно будет докладывать брату о каждом её шаге, даже самом незначительном, во всём находя повод обвинить невестку во всевозможных грехах и пороках.
     Неферт скрывает слишком многое, чтобы ей можно было неукоснительно доверять, но, и Адонис хорошо это понимал, она не станет терпеть постоянного надзора и допросов со стороны мужа. Какими бы правами на неё он ни начал обладать после свадьбы, как бы ни прельщали её титул, статус и защищённость, госпожа Эсколанте слеплена не из того теста, что благовоспитанные атлантийские леди, не подчинится и не пойдёт навстречу. Отдалённое подобие давления, злоупотребление «обладанием» — и однажды он не хладный труп супруги обнаружит, а хладную постель и отсутствие жены и её детей в черте города. Отец с нею, но детям — Летосу — важна стабильность и хорошее будущее. Пускай лучше рассорится с золовкой, винит её во всех бедах и ведёт с нею непостижимое женское соперничество. От такого женщины вроде Неферт не бегут. Поскольку Ада не сможет жить в Анде бесконечно, невзирая на всю мягкотелость её мужа, будут у госпожи Эксоланте — леди Анд, пора привыкать обращаться к ней так — и спокойные недели, месяцы, даже целые годы.
     Что если подогреть недовольство сестры, сыграв свадьбу в её отсутствие? При желании, провернуть такую схему было бы несложно. Достаточно одного письма лорду Трант, в котором помимо приглашения на торжество будут подробно расписаны опасения насчёт разгорающейся эпидемии чумы и орудующих на дорогах разбойников. Человек осторожный и, согласно утверждениям некоторых недоброжелателей, трусливый, муж Ады моментально примет решение никуда не ехать. А жене об этом сообщит, только когда выезжать будет слишком поздно для того, чтобы прибыть вовремя. Ада, конечно, сообразит, откуда ветер дует, но это её лишь раззадорит. Никогда у них не было друг от друга секретов.
     Исаака нужно будет отослать из города на пару месяцев. Ему это не понравится, но список вещей, которые когда-либо нравились сыну, неизменно сводился к двум пунктам: золоту и хорошей драке.
     — Дождь продлится до утра.
     И действительно, пока природа не предоставила ни единого опровержения предсказанию госпожи Эсколанте. Зимние дожди в Анде всегда были холодными и затяжными. Торжество нельзя будет провести на улице, как полагалось по старинному атлантийскому обычаю, не бывать и шумному народному гулянию; не столько из-за погоды, сколько из-за риска ускорить продвижение эпидемии. Да и быстрое бракосочетание, покрытое ореолом таинственности и запретности, куда лучше подойдёт желанной Адонису цели. Сократятся и расходы. Организацию торжества можно даже возложить на Неферт — чтобы празднество полностью соответствовало её вкусам и пожеланиям. С этой мыслью лорд Анд поднялся на ноги.
     — Не стану долее злоупотреблять вашим гостеприимством. Свадьбу сыграем в конце февраля. На днях я пришлю к вам толковых помощников, садовника, главного повара и своего управляющего, чтобы вы могли обо всём договориться.
     «Да только знает ли она, что делать?» — вдруг заинтересовался Адонис.
     — Это будет ваша первая свадьба, госпожа?
     Странно, что он не подумал спросить об этом раньше. Джаад так и не сочетался с возлюбленной браком, это Адонису было известно наверняка, но до Джаада были и другие — кто и сколько, лорд Анд не знал и надеялся никогда не узнать, но Маут определённо явилась на свет не плодом чудесного непорочного зачатия. Было бы весьма неприятно в какой-то момент встретиться с вполне живым и законным мужем, которого ветреная балморийка позабыла где-нибудь на далёких тильских берегах.