Адонис читал свой приговор в ее глазах. Наверное, многие люди – да что там многие, все, с кем он общался в таком тоне – могли без угрызений совести заявить, что видели змею в обличии человека.
Что ж, они близки к истине, и все же, они ошибаются. Пересмешник. Единственная птица, которая играет чужими голосами, порой забывая собственный, птица, которая уводит хищников прочь от своего гнезда, птица, которой бывает откровенно скучно.
Анд – город торговли, город, кипящий жизнью, запахами, историями о других краях. Но лишь для тех, кто сам варится в котле в трущобах и в порту, а властям остаются сухие сводки отчетов и пышно обставленные, неестественные, вымученные из долгих споров выезды в свет.
Он развернулся, оставив за спиной картину бурлящей эмоциями ночи, оперся локтями о перила балкона, запрокинув голову, уставился на резьбу стен. Полуголые мужчины, крылатые твари, состоящие из кусочков львов, козлов и скорпионов, неведомые цветы и звери – все фантазии неизвестного художника, вложившего душу в работу над дворцом много лет назад. Свет фонарей причудливо ложился в углубления барельефов, и Адонис долго вглядывался в резкие тени, силясь разглядеть то, что спрятано за ними. Конечно, слушал, но вполуха, невнимательно – эта пустая философия уже успела надоесть ему за многие годы.
- Я не беру права судить, однако, делаю это. А все те, кто заявляют о своей непричастности, являются скудоумными лицемерами – потому что в глубине души каждый из нас дает оценку поступкам другим, и делает это исходя из собственных интересов, а не из интересов вселенского правосудия. Не буду говорить о хищниках и жертвах, думаю, Вы и так прекрасно знаете, что абсолютной истины нет, каждый поворачивает ее так, как ему удобно, - Данаос едва заметно поморщился от собственного менторского тона. Как будто так важно, что там подумает Неферт и чему ее можно научить. Это слишком пошло – философствовать ради того, чтобы потратить время с кажущейся пользой.
- Мир в своей сущности жесток и эгоистичен, миледи, - отстраненно рассматривая плавный переход от копыт мраморной лани к гирлянде цветов, добавил он. На лице отпечатались пустота и безразличие, чуть глубже, на дне зрачков, усталость, и как никогда отчетливо в свете ламп была видна седина на висках, забравшая свою дань возрасту. – Истинный судья ему лишь Отец, да простит он наше высокомерие и амбиции, которым свойственно возвышать нас за счет падений других.
Адонис, наконец, перевел взгляд на собеседницу, повел плечом, словно стряхнул с себя размышления. Пустую философию надо оставлять горьким пьяницам и безутешным мужьям, а самому использовать ее лишь на благо своих интересов. Неферт слишком умна, чтобы доверять разговор загадкам и таинственным головоломкам, а значит, можно и не утруждать себя бессмысленным занятием.
- Я говорил с Джаажом. Прискорбно мало, если Вас это интересует, - он недовольно поджал кончики губ в наигранном жесте, искренне сожалея о том, что былым временам пришел конец. Даже если они и помирятся, градоправитель не забудет обиды, а Данаос – двух лет скуки.
- И право, Вы зря беспокоитесь о таких вещах. В Атлантии закон гостеприимства незыблем… А я слишком люблю этикет и свое положение, чтобы нарушать идиллию вечера столь грубой выходкой.
Глаза у него враз стали холоднее, все признаки расслабленности, которым он позволил проявиться, пропали. В то, что Неферт ошиблась случайно, поверить Адонис не мог, а посему выходило, что это намеренное оскорбление. И довольно серьезное, чтобы простить его только из памяти о прежней дружбе.