На заданный вопрос пират решил не отвечать, хотя бы, потому что врать вдохновения не было, а говорить правду, когда еще даже Мхей не отошел на достаточное расстояние -  стало бы неслыханной дерзостью или щедрым комплиментом, как почиталось на Тиле. Вместо этого барон только улыбнулся. Всегда первым взлетал левый уголок рта, кривя губы, перед тем как они раскрывались, показывая белые жемчужины зубов. Редкое зрелище для грязного пирата. К собственному неудовольствию, лишившись своей заложницы, барон позволил себя вести, забывая лишний раз смотреть по сторонам. Широкое, однотипное море было гораздо притягательнее, чем все это разнообразие цветов и растений. Ум Фицроя занимала женщина рядом с ним. Он честно пытался насладиться прогулкой, не зная, будет ли у него еще одна возможность вырваться из темницы. Говоря откровенно, Гордон не брался утверждать, что когда-нибудь вернется на Тиль, одновременно зная – он непременно вернется. Несмотря на противоречащие друг другу мысли, пират не упускал возможности прикоснуться к руке на своем локте, в моменты, когда был твердо уверен, что их никто не видит.
- Вы очень любезны
- Да, мне иногда случается быть. – В свободные от угроз, провокаций и разбоя дни. За годы вдали от Балморы, Фицрой успел забыть все прелести местной погоды. Он быстро взмок, пожалев, что прогулка назначена не на более поздний срок, когда безжалостное солнце сдает свои позиции, а глухая ночь еще не успевает войти в свои права. Путаясь, Фицрой ни как не мог запомнить дорогу, за высокими деревьями терялись очертания дома, кроме парочки гвардейцев и одного раба им никто не повстречался. Услышав про немую, Гордон не стал сдерживать смех, вспоминая ее разочарованное выражение лица.
- Лечение идет мне на пользу. – Решив сначала отделаться общей фразой, Гордон все-таки   добавил немного подробностей, к собственному неудовольствию. То, что Флавия никак не могла забыть о его ранении, по мнению самого Фицроя, становилось препятствием. – Все хорошо.
Недовольно покосившись на дневное светило, мужчина резко встал, не сразу поняв, что случилось. Сапоги избавляли его от лишних неудобств, почти избавляли - проваливаясь со своим весом в песок, Гордон с легкостью преодолевал возникающие сложности и шел дальше, не сбавляя темпа. Вдове с ее сандалиями приходилось  гораздо труднее.
- Держитесь за меня.
Присев на корточки, барон взял чужую ногу за пятку, вытаскивая ее из ловушки. Удерживая стопу в руках, он нарочно медленно стряхивал с нее песок, перед тем как надеть сандалию обратно и опустить. Ничего лишнего он себе не позволил, краем глаза углядев наблюдающего за ними гвардейца. Вежливо поддерживая женщину до той поры пока она не встанет на ногу, оценивая чужие труды, Фицрой вошел в лабиринт и почти сразу заблудился. Ждать ночи, чтобы найти путь по звездам (скорее всего, пришлось бы проламываться через кусты) не пришлось. Остановившись на несколько минут, вдова быстро нашла его медленно бредущим вдоль зеленых стен, выше его ростом.
- И чем вы здесь занимаетесь? – Любезно осведомился пират, увлекаемый в центр лабиринта. Место ему понравилось, кроны деревьев пропускали лишь часть лучей, греющий песок, но не накаливающих его. Окруженные тишиной, мужчина несколько секунд вслушивался в нее, но никаких посторонних звуков не уловил. Прислонившаяся к дереву Домицилла, напрашивалась на Тильские комплименты. Успев в мыслях подобрать один из тех, что с натяжкой можно было назвать приличным, Фицрой забыл, что хотел сказать. Очередному осмотру он не сопротивлялся, привыкнув к тому, что женщина постоянно пытается оценить последствия своих трудов. Рана действительно выглядела хорошо, он даже временами забывал о ней. Вот только зачем для того чтобы осмотреть рану нужно стягивать с него куртку? Дыхание сбилось. Страшась, сделать резкое движение, мужчина просто подавался. Незаметно зацепившись за край куртки, он помог освободить себя от нее, высоко подняв руки, он дал рубашке упасть в песок. Коснувшись подбородка Флавии, мужчина подавил в себе желание поцеловать закушенную губу. Руки, бродящие по его телу, сбивали с мыслей, заставляя стремиться задержать их  подольше, соблазнить остаться.
- Хватит – Одновременно властно и успокаивающе обратился Гордон к своей хозяйке, хозяйки его мыслей, его чувств. Еще не хватало все испортить разговорами о мужьях и деньгах. Каждое слово барона сопровождалось поцелуем, прокладывая невидимую дорожку, пират стремился к губам.  – Здесь никого кроме нас, никто не увидит, никто не осудить…. никто не посмеет осудить, я не позволю…
Взяв в свои руки ее, мужчина медленно приблизился.
- Прекрати наказывать себя и меня.
Притянув ладонь, Фицрой вернул ее на свой живот. Не отпуская, накрыв своей рукой сверху, он проводил ее ниже. Брюки не стали заметной преградой на пути к цели. Холодная ладонь  на мгновение обожгла твердую плоть в обороне мягкой кожи, его намерения были слишком очевидны. Вздрогнув, но не по вине холода, Гордон сократил последнее расстояние в полшага – разделяющее их. Губы уверенно и жадно завладели ртом Флавии, не оставляя ей другого выбора кроме того чтобы подчиниться, повторяя изгиб смявших ее губ. Поцелуй длился долго, прерываясь на доли мгновения, резкими вздохами. Прижавшись и прижав ее к себе, мужчина ненавидяще сжал ткань тоги в кулаке, поднимая ее выше. Выше и выше пока не показались смуглые бедра, пока не открылись взгляду ноги. С Неохотой разорвав поцелуй, чтобы сделать очередной громкий вздох, мужчина опустил глаза. Все-таки в Балморе были свои прелести, а именно количество одежд защищающих наготу ее жителей. Памятуя, что было в прошлый раз, Гордон вздрогнул, сильнее сжимая объятия и целуя ямочку между ключицами. Зрелище полностью оправдало ожидания и даже больше. За спиной было дерево, впереди он – все пути отрезаны и все равно, не давая женщине время одуматься и принять решение, идущее вразрез с мнение мужчины, Фицрой опустился перед ней на колени. Под кожей, тревожно перекатывались мышцы, кровь ускорила свой ток по каналам вен, низвергая сознание до уровня инстинктов. Возможно, действуя опрометчиво, предоставляя ей шанс позвать на помощь, пират не стал затыкать ей рот своим, не стал до боли вжимать в дерево, спеша удовлетворить в первую очередь собственную потребность как это было с рабыней - забывая о чужой. Нет, меньше всего в этот момент ему хотелось, чтобы вдова в последствие пожалела об их близости.
- Флавия…
Мысль оборвалась, не сумев сформироваться из чувств, владеющих мужчиной. Нога оказалась на плече пирата, когда он с неисчерпаемой страстью, коснулся жарких губ. Руки сомкнулись на поясе, плотнее притягивая женщину к себе, усиливая проникновение и сам поцелуй умелый и глубокий. Найдя лазейку, руки мужчины взлетели верх, оказываясь под желтой тогой сестры номарха. Свободно гуляя под одеждой, как в прошлый раз и одновременно иначе. Зажимая соски, сжимая грудь, пальцы не спеша обводили пупочную яму, гладя крепкие бедра – в этот раз действия получили больший размах. Руки действовали голодно и не спеша, словно дразня тем самым вступая в жесткий контраст с тем, что творили тем временем губы мужчины. Не дав получить весь спектр эмоций, он  отступил, оставив после себя невесомый поцелуй и чувство незаконченности. От его действий, слетела одна фибула, открывающая возбужденную грудь с темной горошиной венчающей ее. Глядя на это, мужчина с трудом сглотнул, на шее дернулось адамово яблоко, проталкивая ком глубже. В груди бешено стучало сердце, кожа полыхала жаром, штаны на уровне бедер ничего не скрывали. Гордон медленно подался назад, возвращая шаг обратно…. Сосредоточенное лицо, откровенное возбуждение, открытое для   женщины и случайных свидетелей, окажись они сейчас здесь - барон давал патриции последний шанс избежать его внимания и спасти свою честь. Бежать, искать общества кухонного раба, другого мужчины  или женщины. Сейчас ему не хотелось думать о ком-то еще.
- Я…
Назвал он первую букву чужого имени или хотел сказать что-то еще, язык не послушался и изменил своему хозяину. Рука все еще сжимала чужую руку.

Отредактировано Gordon Fitzroy (2015-02-11 10:33:44)

Сколько времени он представлял губы Флавии, бесстыдно обхватывающие его плоть, а сколько раз он видел ее распутно раскинувшуюся на простынях его временной спальни? Широко раздвинутые ноги, выгнутую спину, так что грудь казалось округлей, а соски острее, этот пристальный взгляд, руки, упирающиеся ему в грудь, чтобы прогнать или скорее притянуть к себе. Ни счесть все те разы. И вот она здесь, последняя оборона спала именно сейчас, когда она самостоятельно избавила себя от последней части гардероба и, вторя ему, помянула любимого Гордоном дьявола.
Ее настроение резко изменилось, действия стали решительнее, сам взгляд стал другим. Задумавшись над метаморфозами на несколько секунд, пират решил, что причины изменений ему не так важны, как собственное отупляющее напряжение во всем теле. Нет, в этот раз реши она сбежать и все могло закончиться последующим заключением насильника в менее гостеприимных частях особняка. Терпеть он больше не мог, не хотел, не собирался за годы морского разбоя и своего проживания на Тиле, Фицрой слишком привык - брать то, что пожелает. Сапоги улетели в сторону, штаны не без помощи, достигли земли и повторили путь обуви. Бежать Гордон не торопился, давая несколько секунд рассмотреть себя во всей красе, он резко оторвал женщину от земли, буквально насаживая ее на себя. Испив ее стон, мешая его со своим, пират совершил пробный заход, беря вражеский корабль за абордаж, с уверенностью человека занимающегося этим не первый раз, но каждый раз воспринимающий как первый. Процесс не приедался, не надоедал, только копился житейский опыт.
Без малейшего желания покидать теплоту и тесноту чужого тела, Фицрой практически моментально вернулся обратно. Придерживая вдову под бедра, он почти вышел из нее и тут же наполнил собой, оказываясь  тесно прижат к женскому телу. Легкая боль только подстегнула мужчину, не давая привыкнуть к плавным и сильным толчкам внутри, капитан замедлялся только когда хотел насладиться не менее жадными, чем его губы,  губами Флавии. Занимаясь любовью, словно в первый или последний раз, Гордон забыл о саде, о доме и стражнике на входе в лабиринт, изголодавшись по женскому телу.  Наслаждаясь каждым новым стоном он сосредоточился на вздрагивающем от наслаждения телом в его объятиях, телом которое сейчас заменило собой целый мир.
Лишенный общества желаемой женщины на такой долгий срок, капитан грешным делом порой забывал о чужом удовольствии, сосредотачиваясь на удовлетворении собственной похоти, он превращался в движение. Тяжело дыша и рыча сквозь стиснутые зубы, мужчина замедлялся, покрывал шею и плечи любовницы поцелуями, после чего вновь ускорялся или наоборот. Не зная усталости, он подавался бедрами вперед и, придерживая женщину, продолжал опускать ее на себя, усиливая угол проникновения и процесс в целом. Копившееся все это время желание, разлилось сладким ядом по всему телу. Мышцы резко напряглись, грозясь прорвать тонкие преграды кожи, силящиеся их сдержать. Бурно излившись в желаемое тело, капитан еще несколько долгих мгновений по инерции продолжал совершать возвратно-поступательные движения, не в силах остановиться. Свой звериный стон, хриплый и рычащий, он подавил – спрятав лицо в изгибе женского плеча. Закрыв глаза - он застыл, до боли сжимая прекрасные бедра, так будто боялся опустить или наоборот боялся упасть сам, а потому держался за то, что оказалось под его руками. Перед глазами плясали черно-белые пятна, пробивались и светлые, неожиданно обрушившиеся слабость свинцом растекалась по венам. Короткий, но вкусный поцелуй, помог отчасти прийти в себя. Бережно опустив свою ношу, Гордон наконец покинул ее тело. Ноги на удивление держали, широким жестом собрав испарину со лба и груди, Фицрой удивленно осмотрел капли крови. Зацепившись пальцами за плечо, он и думать, забыл о мелких ранках от чужих ногтей, пока не натолкнулся на них.
А тем временем Флавия продолжала смущать сознание и тело, приняв откровенную позу, не оставляющую месту воображению. Избавившись от первого самого сильного напряжения, Гордон почувствовал, как ему легче дышится и думается, причем в целом легче ему не стало. Давно ему не встречалась женщина, настолько сильно  занимающая мысли и одновременно заставляющая хотеть себя с такой силой. Кто бы мог подумать, что на задворках Балморы скрывается такая жемчужина, янтарь, рубин – ни один камень не мог с ней соперничать, не подходил для точного сравнения.
Отогнув край столы, Фицрой опустился прямо на теплый песок, своим бедром прижимаясь к чужому. Подавшись вперед, он накрыл ртом мягкий сосок и не отпускал, пока тот не затвердел – толкая его языком, покусывая зубами и бесконечное количество раз оглаживая жесткими губами.  Будто прощаясь, рука прошлась по подтянутому животу женщины и обманула, застыв на ее колене, когда Фицрой в полный рост растянулся рядом, используя свою куртку замес-то подушки.
- Сколько говорите времени вы проводите в саду? – Усмехнулся мужчина, успев окончательно прийти в себя, теперь он лениво щурился, когда солнечные лучи падали ему на глаза. На теплом солнце пот быстро испрялся с тела, сбившаяся на бок повязка открывала рану – швы выдержали испытание, пройдя проверку на прочность.
- Хотел. – Только сейчас, с минуту поразмышляв и насладившись послевкусием телесной близости, Фицрой вспомнил о заданном ему вопросе. – Вашего бунтаря зовут Яфей. Я впервые увидел его в компании его друга и телохранителя Даноя. Он был настолько глуп или отчаянно смел, что заявился в самое сердце Тиля, в одну из наших таверн где пираты предавались скуки и разврату. Было это в Сезон Штормов, сами понимаете, дела не поделаешь, купцов не пограбишь, нам оставалось только пить и припоминать кто кому должен, главное сколько. В этот момент появился Яфей, на тот момент в таверне было пятеро из двенадцати. Пока трое решали свои проблемы, двое только наблюдали. Не знаю почему мы не свернули эту цыплячью шею раньше, но мальчишка вынес свой вопрос на наш совет и Хранитель Кодекса поставил его во главе, отодвинув остальные проблемы на второй план.
Пока говорил, Гордон успел закопать стопу Флавии в песке, поднимая горсти и насыпая на несопротивляющуюся ему ногу, так раз за разом пока она не стала частью местности, слившись с ней. 
- Меня откровенно удивляет, почему эта информация еще не дошла до номарха. Яфей не дает забыть рабам кому они обязаны своей свободой, а пиратам лишний раз напоминает кто их союзник.
Приподнявшись, решив, что с него хватит отдыха, Гордон запечатлел поцелуй на колене женщины и щекой прижался к ее бедру, пальцами поглаживая мягкую кожу. Неизвестно на какие мысли вдохновил мужчины темный треугольник между женских ног, но нить размышлений он не потерял.
- Яфей редко появляется на полях сражения, а если появляется, то в сопровождении самых опытных баронов – адмиралов нашего флота. Если он погибнет, кто будет править? Сами посудите, мальчишка боится за свою жизнь, и его сподвижники разделяют его мнение – держа его подальше и давая другим шанс умереть за него. Пока он находиться на Тиле – он вне вашей досягаемости. Проход очень узок, его охраняют форты, двадцати фунтовые пушки и галеоны. Бесполезно. Для охраны этого пролива нам нужно минимум людей. Поэтому я сразу сказал вам, что решать проблему надо на Балморе. Если пираты увидят, если бароны увидят, что проблема исчерпала себя – они отступят. Хотите победить? Решите проблему с нами и мальчишка останется один.

Солнце застыло высоко в небесах, с ним соперничало жаркое тело льнущее сбоку. Домицилла больше не пыталась оттолкнуть пирата, выстроить между ними новые барьеры, увеличить расстояние, наоборот она была чувственной, страстной и горячо любимой в этот момент. Не оглядываясь на то короткое время, что они провели вместе, слишком небольшой отрезок времени для возникновения столь сильных эмоций, Фицрой пытался насладиться моментом и женщиной рядом с собой, но проблемы из другого мира, за границей этого парка, крепко вцепились в воспаленный разум мужчины, не отпуская от себя. Проклятый Яфей испортил момент или сам Фицрой его испортил, решив выдать имя зачинщика. Как и ожидалось Флавия, отреагировала бурно. Талантливо, но безуспешно скрывая свои эмоции от пирата, чутко следящего за малейшей переменой ветра на море чужой души. Надеясь растянуть удовольствием, Гордон положил голову ей на бедро, силясь спасти положение и удержать тот призрак присутствующий здесь несколько минут назад. Невольно рука накрыла рану на животе, где все еще чувствовал он прикосновения губ прекрасной балморки. Собрав иллюзию в кулак, он с силой сомкнул пальцы.
Плечи вздрогнули, напряглись мышцы под гладящей их рукой. Подняв глаза, Фицрой не торопился отвечать. Он выпрямился и потянулся к ней, укладывая патрицию обратно на лимонный покров, Фицрой навис над ней, удерживая взглядом и создавая дополнительный барьер из своего тела. Прижавшись левым боком к ее и рукой упираясь в землю у правого, мужчина не сводил с нее глаз. Темный волос раскинулся живым ковром, чуть приоткрытые губы волновали тело, заставляя силу скапливаться в районе паха, а кровь бить в барабаны где-то в висках. Подушечками свободной руки Гордон коснулся этих губ, вынуждая нижнюю  еще сильнее приоткрыться как раковину с белоснежным жемчугом внутри. Не находя преград он погладил ее лицо, шею и обязательно линию груди. Облизнув губы, мужчина не смог совладать с собой, не смог не покрыть ярко вычерченные ключицы поцелуями и губами взять тяжелую каплю пота со дна ямочки под горлом.
Зная, что сейчас его выражение лица скрыто от внимания женщины, Гордон сильно-сильно зажмурился, признавая свое поражение. За три дня он позволил себе полюбить эту женщину, в мыслях обожествляя ее и не давая трезвости рассудка вознестись над слабостью плоти. Он бежал домой, только сейчас понимая, насколько он позволил себе увлечься этой женщиной, той о которой не знал ничего кроме имени. Скрытная балморка хранила свою тайну в маниакальностью последнего скряги, откупаясь общими фразами, улыбками и жестами, успешно отвлекающими внимание мужчины. Меньше всего он хотел отвечать на ее вопросы, как просто было бы навалиться сверху и почти навязаться, еще раз вторгнуться в святые святых. Вырывать ее стоны, пить ее дыхание и не думать ни о чем другом.
Отстранившись, он выпрямился и обратился к ее лицу. Лучше бы он этого не делал. Глаза женщины, глубокие, живые смотрели прямо в его лицо.
В море есть места, где вода черная даже в самый ясный день. Там море не имеет дна, никто не всплыл, чтобы рассказать, насколько там глубоко. Гордон когда-то тоже рискнул нырнуть в этом месте. Моряки сказывают, что в тех местах расположены двери в морское царство владыки Мариса. Уходя на дно, Фицрой  так и не увидел створок, его не встретил привратник, но чем глубже он погружался, тем стремительнее менялся мир, тяжестью обрушилась на дерзкого человека тишина, гранитной плитой, неподъемной тяжестью доспеха сковывал холод. И чем тише становилось, тем громче билось сердце в груди, разносясь эхом по всему Вдовьему морю и за его пределы. Именно на дне приходит осознание хрупкости оболочки жизни. Сознание тонет быстрее тела, накрывает страх и всплыть без помощи становиться невозможно. Не потому что силы оставляют, не потому что желание жить исчезает. Колдовская бездна затягивает, уводя далеко от себя.
Вот и здесь. Чем дольше он проводил время с этой женщиной, нежась в ее объятиях или ведя с ней разговоры, тем меньше ему хотелось возвращаться обратно на Тиль, где все было привычно и понятно. Где бесчинствовал Двейн, где Абимбола говорил с богами, где осталась Эдвена. Именно к ней он приходил восемь лет подряд, топил свою похоть, или просто нуждался  в ней, долго лежал  рядом поглаживая уродливые отметины плети на ее спине.
От тебя надо бежать, спасаться Флавия. 
- Ты Мариса - сердце морской бездны, ее душа. – Язык не повернулся перевести все мысли в слова, но Фицрой понадеялся, что такой ответ устроит патрицию, тем более что он не знал как передать свои чувства лучше. Он мог сколько угодно жалеть о том, что не смог убить Андреса, что тот вероятнее всего остался жив, но при всем желании уже перестал жалеть о собственном ранении, заведшем его в конечном итоге в этот лабиринт.
Разжав ее ладонь, Гордон нашел отметины полумесяцев от ногтей, перед тем как переплести свои пальцы и ее.
- Я был ранен в живот, а не в голову. – На этот раз поцелуй пришелся в уголок губ, совсем легкий, почти невесомый и к сожалению краткий. – Я вижу, что ты не простая вдова. Кто ты? Я все равно узнаю правду, рано или поздно….
…..Домицилла

Гордон Фицрой был насквозь просолен морем или как говорят на материке - прожил не один десяток лет, чтобы отдаваться душой и телом всяким романтическим бредням мечтая о корабле под Алыми парусами и вечной любви до гроба. Нет, Гордон Фицрой порой  влюблялся как кошка, вернее сказать кот, но слишком часто и слишком непродолжительно. Он никогда не мечтал о доме, о семье, редко обращаясь мыслями в эти горизонты. Слишком ценя собственную свободу, пират единственно был постоянен в связи с другим капитаном корабля, с капитаном Призрака. Они оба могли не вернуться из боя, оба жили одним днем и не строили долгосрочных планов. Не думали о детях, по крайней мере, Гордон, что до Эдвены у нее всегда был нянька – старпом на непредвиденные случаи, да и у Фицроя такой имелся. Что он мог предложить Домицилле? А уверенность что он вступил в греховную связь с сестрой номарха, крепла изо дня в день, возможно мужчина льстил себе, ему нравилось так думать, но на самом деле это было не так важно. Титулы, земли, деньги, ему нравилось окунаться с головой в овладевшие им чувства, нравилось подаваться страсти, топить в ней любовницу и тонуть самому. Душные ночи полностью растворили мужчину в себе, отодвигая на второй планы, все остальные мысли и печали. Любой здравомыслящий пират позавидует такому лечению и, к сожалению, окрепший капитан поправлялся слишком быстро. Он сам себе завидовал.
За несколько дней Фицрой успел изучить тело любовницы вдоль и поперек, инструментами ему в этом послужили руки и губы. Овладевая вдовой каждый раз как в первый, мужчина с каждым пробуждением начинал ждать наступления ночи, мучаясь этим ожиданием, мучая себя. Позволив себе увлечься, Фицрой начинал размышлять о той жизни, которой у него никогда не будет. Представляя, как устроит женщину на Тиле, как обеспечит ее всем необходимым, как будет бежать к ней каждый день сломя голову и думать только о ней в периоды долгого плавания, все эти мысли вызывали у пирата улыбку, потом смех. В мыслях все было красиво, идеально, даже волшебно, потому что призрачно, но Гордон слишком хорошо понимал, такого просто не может быть. Хотя бы, потому что Флавию прирежут через неделю ее пребывания на Тиле, в совете баронов не все проходит гладко, часто мнения не сходятся и пираты не так дружны между собой как могут посчитать неосведомленные умы. Нет, Домицилле было гораздо лучше оставаться на Балморе где в окружении заботы и любви рабов, брата она будет в безопасности. Даже с учетом шаткого положения устоев этого острова. Идя тернистым путем размышлений, Гордон возвращался к военному конфликту между Тилем и Балморой. Представляя все аспекты чужой политики и политики Тиля, капитан непременно в итоге оказывался в кровати Балморской вдовы, давая себе обещание позаботиться о ней и не дать в обиду. Улыбаясь во сне, он переворачивался на другой бок и засыпал, не видя снов, уморенный событиями ушедшей ночи.
По мере того как заживала рана, возвращалась чуткость сна. Мужчина проснулся никак себя  не выдавая. Он остался лежать в той же позе, в которой застала его рабыня и ее госпожа. Раскинувшись на простынях, Фицрой спал сном праведника – лицо спокойно, широкая грудь мерно вздымается и опадает. Если бы еще не стойкий запах соития, наполняющий комнату. Звон подноса и посуды прервал повелительный голос Флавии, выставляющий рабыню вон. Гордон открыл глаза после того как хлопнула дверь. Он несколько дней не видел женщину при свете дня тем более одетой, удивляясь, что она пришла в столь ранний час, он забеспокоился, стараясь не показывать собственную тревогу тем более с мысли сбивали аппетитные ароматы. Отнятые за  ночь силы требовались пополнить, желательно мясом и вином, к счастью и то и другое присутствовало на подносе. Легко поднявшись со своего места, Фицрой в первую очередь натянул штаны на случай если войдет кто-то из рабов. Отщипнув кусочек мяса, пират запил ее кубком вина и налил себе второй, когда хозяйка дома заговорила. Не зря им овладело чувство тревоги, интуиция редко подводила капитана. Обмакнув усы в вине еще раз и вытерев их тыльной стороной руки, пират попытался обнять женщину со спины, но та  утекла как вода сквозь пальцы. До этого заметив грусть в ее глазах, Фицрой окончательно убедился – она не шутит. Взгляд сам собой скользнул по животу, где края раны уже сошлись и через пару дней можно будет снять последние швы. Слишком медленно время шло в начале лечения и слишком быстро в конце, сейчас же оно бежало со скоростью падающих звезд. Ему бы радоваться, только радости он не ощущал лишь глухую тревогу и немного неоправданного разочарования.
- Когда я смогу отплыть? – Стараясь скрыть собственное разочарование, Фицрой попытался придать голосу твердости и придал, вот только говорил тихо, скрывая остальные свои чувства. Во второй раз, не сумев поймать женщину, пират сел на стул рядом с ней и окном, наблюдая снизу верх. Глупо было проситься обратно в плен, глупо и безответственно, вот если команда спалила Тиль, за время его отсутствия тогда можно будет пересмотреть свое решение. Не раньше. И все равно, успев привыкнуть за это время к Домицилле, Гордон без всякого желания думал о том, что прошлая ночь была для них последней.
     - Я могу тебя кое о чем попросить?
Я сам предлагал…. Напомнил себе Фицрой и все равно нахмурился, когда делал всегда, настораживаясь на уровне рефлексов, ожидая самого худшего. В третий раз он не попытался обнять Домициллу, поймал ее за запястье и притянул к себе, касаясь губами место ожога. Что он мог поделать если, глядя на Флавию, вспоминал как содрогается ее тело в его руках, эхо ее стонов звучало в его ушах. Он так же не любил долго прощания, но хотел еще раз коснуться этой женщины, пока у него была такая возможность.
- Ты же знаешь ответ на свой вопрос. Скажи, что  ты хочешь чтоб я сделал?