Фрэнсис только ухмыльнулся на радушное приглашение присоединиться к трапезе. Этот инквизитор, только чудом не добитый до Царствия Небесного, счел его собственной охраной, которая за еду следовала бы за ним? Право, быстро же люди начинают чувствовать вкус доброты и бессовестно паразитировать. Конечно, будь он куда менее обласканным судьбой, как большая часть наемников по мелким и крупным дорогам, чаще всего ободранных, озлобленных и голодных, возможно он и принял бы эти подачки... Но дела-то у него обстояли куда лучше, на графа захочешь пожаловаться — и не придерешься. У него не то что не выходило променять свое место на какое-то еще — даже мыслей таких не появлялось. Сейчас, в сравнении с церковником, Эдвард, кажется, вообще выглядел подарком свыше, который променять на нечто подобное было бы просто преступлением, в первую очередь против себя самого. И дело отнюдь не в золотых, на которые тот был щедр — у этого человека, возможно, не было более ничего, что тот мог бы разделить с ним, но он готов был сделать это. Скоре, здесь, вдали от удушающего страха ночной чащи, расслабившись в тепле и каком-никаком комфорте, дало волю гниловатое нутро спасенного им мужчины. Нет ничего подсудного в том, чтобы утолить голод после долгой и неприятной дороги, но ради этого не нужно уставлять весь стол блюдами. Можно искать и тепло, и ласку у женщин, когда те так близко являют красоту своего молодого тела, но разве же нужно обращаться с ними как с девками на невольничьем рынке, рассматривая «товар»?
— Не утруждайтесь, я не голоден, — даже если бы Медроуз безумно желал съесть что-то из имеющегося перед его носом, кусок бы в горло вряд ли влез. Похотливый, чуть мутноватый взгляд напротив, ищущий как бы набить брюхо да зажать девчонку, отбивал не то что аппетит... — Я не сплю с трактирными девками, — отчеканил барон куда жестче, чем все прежде. В конце концов, мог позволить себе выбирать, а не кидаться как животное на всякое мясо, что попадалось. Это только в глупых стереотипах убийцы были последним хамлом и дрянью; нет, таковые имелись, как и везде (не без дурной крови и в лошадином племени), но скорее являлись исключением. Другое дело, что судят обычно по худшим... Вот и Фрэнсис, наверное, будет судить обо всей церковной братии в ключе своего сегодняшнего знакомого и презирать их раньше, уже заприметив одну только сутану. От предвзятости никто не застрахован, а иногда удобнее довольствовать исключительно ею — например, если не спасать священников посреди глуши (предполагая в них такую же прегеприятнейшую падаль), можно оставаться при своем удобном ночлеге на обустроенной поляне, не приманивать убийц-недоучек и не связываться с адептами инквизиции. Наемник поднялся столь же неожиданно и резко, как и сел на скамью.
— Прощайте, Джордж. Надеюсь, богам не будет угодно сводить нас еще раз, — во всяком случае, не при таких же обстоятельствах. Его вполне устроит куда более обыденная и мимолетная встреча, которая не потребует от него ничего, кроме приветствия и прощания, как то обычно полагалось всякому благовоспитанному человеку в общении. До прелестнейших костров Псов Господних, которые постоянно вспыхивали то тут, то там, он надеялся не добраться вовек — уж вере-то он дорог не переходил, сегодня скорее и вовсе повел как порядочный петерианец. И все же... пусть наемник лучше останется безымянным, растаявшим в темноте пустынной дороги навсегда. Такой исход пойдет на пользу им обоим.