Улыбка разочарования - то, что сейчас было на лице Андреса. Зажженное пламя надежды в Элшире довольно быстро затухало в Авелли, грозя под самый конец переродиться в ужасающее пламя, всепоглощающий пожар, потушить который можно будет только кровью тысяч людей. Это понимали оба кузена, ну один из них так уж точно - он был инициатором и ему предстоит положить конец всему этому - своей смертью или победой. Зачем эта ходьба вокруг да около? Всё очень просто - условие "либо я, либо ты" ни разу не устраивает опального герцога, лелеющего мечту о мирном разрешении конфликта, но не на правах предателя и клятвопреступника. Он смог бы смириться с этим клеймом для себя, но не для своих людей - пусть они были отчасти корыстны, отчасти лицемерны, и в большей части тщеславны - никто из них не заслуживает войны в историю как предатели родины, если под родиной понимать Орллею. Хельм так или иначе будет считать их предателями, даже его лорд-регент говорит об обратном, неведомым образом лавируя между противоположными взглядами - "они не предатели" и "мы не виновны". Андрес потерял счёт того, сколько раз пытался донести простую непреложную истину - всё случившееся было следствием ошибки Чарльза. Да, никто не обязывал орллевинцев поднимать восстание или бунт, но не было бы этого бунта, если не существовало бы резонной причины, давшей толчком всему этому. Каким бы смутьяном Найтон не был бы в глазах кузена, без хотя бы половины правды он никогда не смог бы поднять за собой стольких людей, не говоря уже про целый народ.
"- Ради чего я здесь, Ваша Светлость?" - брови Андреса поднялись от удивления. Действительно, ради чего Генрих кинулся заменить собой графиню, на чьё присутствие настаивал Андрес? Предполагалось, что все правители Орллеи соберутся и будут спорить о том, приемлемы ли предлагаемые короной условия или нет. Вместо этого они получили регента, подающего эти условия на блюде с горечью и смрадом предательства. Не будь Генриха здесь, Найтон смог бы сказать графом то, чего они хотели услышать и с чем охотно согласились бы, а там и до принятия договора не далеко. Сам того не ведая, регент своим присутствием сделал мир между Орллеей и Хельмом невозможным, но и вина самого Андреса была в такой же степени, если не в большей.
"- Ради того, чтобы ворошить прошлое, признавая или не признавая мотивы Орллееи?" - он так это сказал, будто это что-то плохое. Ворошить прошлое полезно, из этого прошло можно делать выводы и со знанием прошлого можно избежать ошибки, допущенные когда-то. Но, вороша прошлое, так или иначе надо придерживаться какой-либо трактовке - Чарльз не может быть никем, он не может быть "нейтральным". Он либо доблестный правитель и достойный лидер страны, несправедливо обвиненный треклятыми орллевинскими сепаратистами, либо амбициозный и тщеславный гад, променявший интересы части своей страны забавы ради.
"А того факта, что корона не обвиняет запад и не требует с тебя отчёта, недостаточно?" - и это решало основную проблему, из-за которой всё началось? Отсутствие обвинения - это не уступка, не понимание и не решение проблемы. Признавать западных вассалов предателями или нет - личное дело короля (или тех, кто за него), к сути вопроса это не имеет никакого отношения. Назови Генрих Андреса публично предателем, ни о каких договоренностях речи не шло бы, даже о холодном мире с закрытыми границами. Герцог Орллеи не единожды называл Чарльза предателем, что в своей пропаганде, что в прямой речи, и считал себя вправе так поступать - он дважды преклонял перед королём колено и испрашивал помощь для запада, но оба раза ему отказали в этом, сославшись сначала на неотложные дела с ведьмами, а во второй раз - на войну, развязанную руками короля. Может для Хельма это не было предательством, ведь король никого предать не может, у Орллеи свой взгляд на этот вопрос.
"Продолжим считать, кто сделал их больше, или обратимся к будущему?" - а почему бы и нет? Был ли выход Орллеи из состава Хельма ошибкой? Нет, это не ошибка. Это - единственный выход из ситуации, когда запад оставили один-на-один с его внешними угрозами. Коль уж корона не захотела защищать своих вассалов, вассалы вправе самостоятельно себя защитить, что они успешно и сделали. Понадобилось меньше полугода, чтобы вопрос с пиратами был решен и все побережные города смогли снять осаду, вернувшись в привычную колею. И сколько можно говорить о невозможности помочь, ведь возможность была - и первый раз, и во второй.
"Я уже говорил тебе раньше, повторюсь и сейчас – если бы Хельм считал Орллею предателем, я пришёл бы в Элшир не один, а с армией. С предателями не разговаривают, их наказывают." - а вот Андрес пришёл с армией и не жалеет. Самоуверенности в своих силах Генриху не отнять, он истинный Найтон - верит в свою непогрешимость и своих способностях закончить конфликт одним лишь словом, даже не вынимая меч из ножен. Хотя нет, меч он уже был готов вынуть в Элшире, чем положил бы конец якобы желанном миру, и всё ради своего раздутого самомнения. Сложно пройти мимо лорда-регента, не задев его честь или честь кого-то, к кому лежит его душа. С такими людьми никогда просто не бывает.
"Напомни, какое наказание я затребовал у тебя для твоих людей? А для тебя самого?" - преклонить колено перед мальчишкой и признать, что затеянное предприятие было результатом их амбиций и жажды власти? Странно, что для горделивого регента эта цена не непомерна, хотя, будучи ситуация диаметрально противоположной, он скорее упал бы на свой меч, чем пошёл бы на такое.
- Не хочешь ворошить прошлое - не вороши. Вот только на совете я не заметил, чтобы ты изъявлял желание не ворошить его, охотно апеллируя к этому прошлому, хоть и в ответ, - ей богу, если бы регент молчал о прошлом, шансы на заключение этих договоренностей резко бы подскочили. Пусть графы поднимали это прошлое, он был герцогом и регентом, выше их по должности, статусу и происхождению - мог бы показать своё превосходство и другим способом, зато получил бы запад в обмен. Но, конечно, это слишком непомерная цена, ведь иначе честь брата никто не защитил бы.
"Как и о любой другой женщине. Во всяком случае, в моём присутствии." - Андрес улыбнулся, но отнюдь не в ответ на выходку Пацци.
- Все женщины Хельма благодарны тебе за твоё рвение, без сомнения. Уверен, вдовы умерших на войне солдат тоже будут с теплотой вспоминать твою заботу, - и стоило оно того? Никто не просил регента поддакивать, достаточно было молчать и не обращать внимание, дав Пацци выговориться, а уже после того, как мир был бы принят, защищать честь леди Вентури хоть каждое утро.
"- Плата за мир, говоришь? А с каких пор за мир принято платить?"
- За мир всегда принято платить, если ты не знал, - непреложная истинна, как никак, - Жизнью, честью, свободой, амбициями - всё это плата, в зависимости от того, кто платит. С меня запрошена свобода, с тебя - честь твоего умершего брата. Я свою цену готов был заплатить, но ты, как стало понятно, отказываешься. Когда потекут реки крови и трупные черви запируют, вспомни о чести Чарльза, чей прах сейчас лежит в усыпальнице - ради этого праха ты дал случиться войне, - как же иронично - Чарльз даже после своей бесславной смерти продолжает топить Хельм, но уже руками своего горделивого брата. Может ощущение в августе сорок первого не было ложным? Генрих тогда показался на мгновение Андресу Чарльзом, а сейчас и вовсе с трудом отличим. Глядя в этим серые глаза, Найтон видел надменность и тщеславие, которые видел в глазах почившего короля.
"отправился капитан моего отряда сопровождения, как, впрочем, и остальные. В чём бы ты не обвинял меня, их вина заключается лишь в их верности. За это не отправляют на плаху, ведь так?"
- Как пожелаешь, - без промедления ответил Андрес, поворачивая голову вбок. Вопрос с капитаном его не интересовал, пусть катиться восвояси, защитить своего сюзерена в нынешних условиях он всё-равно не сможет. Миска с оливами, которую Найтон не заметил (как и сам стол), так и манила. Взяв миску в руку, мужчина достал одну оливку и показал её кузену.
- Хочешь? - спросил он, поворачивая ягоду вокруг своей оси, - Элширские, - закинув оливку в рот, герцог Орллеи начал медленно её разжёвывая, слушая кузена. Он ненавидел оливы, но чем-то развлечь себя было просто необходимо, а что может быть веселее этого противного, до жути, вкуса? Да ещё и элширские.
"- Если ты понимал это и прежде, зачем нужна была эта игра в голоса?"
- Ничего подобного я не понимал. То, что без должного подхода эти договоренности не поддержали бы, было очевидным, - ответил Андрес, разжёвывая оливку. Говорить во время еды - плохо, но ягода никак не влияла на тон голоса Найтона, разве что оскорбляла своим присутствием регента.
- Я дал тебе возможность поговорить и ты поговорил. Сейчас говорить буду я, пусть и не напрямую, - Висконти уже через пару часов должен будет покинуть столицу и ветром мчать в столицу, предлагая новые условия и новые договоренности. Уж если у него не выйдет, тогда войне и впрямь не миновать, вечно чесать языками не выйдет.
"- Точно. Об этом я не подумал. Полагаешь, я должен сказать тебе «спасибо»? "
- Вот было бы счастье, - закинув ещё одну оливку, Андрес сделал небольшую паузу, делая вид, что он пытается прочувствовать вкус богомерзких ягод, - Я не жду от тебя прощения или понимания, но, если ты вдруг захочешь зацепиться за что-то, что оправдывало бы мои поступки, я дал тебе ещё один повод, - наверняка хотеть такого Генрих больше не мог. Теперь образ кузена в голове регента должен был сойтись и стать чем-то, что похоже на Клета для Орллеи. Предатель, клятвопреступник, сепаратист, узурпатор, а что ещё хуже - бастард и выродок, недостойный носить имя Найтонов и герб своего отца. Хотя с гербом Андрес был абсолютно прав - надо будет поменять авельских ворона и башню на что-то своё, с отцом и дедом его связывает куда меньше, чем могло показаться.
"Поверь, лучше тебе не знать, каково это – хоронить возлюбленную на самом деле."
- Не знаю, что хуже - хоронить её взаправду или только в мыслях. Я оплакивал Тамилу вместе с тобой и старался разделить твоё горе, ты знаешь, - пусть с женой кузена он никогда не был близок в общении, близкий человек близкого человека всегда так или иначе был и тебе близок, даже если между вами нет места чему-либо, кроме формальностей и разговоров ни о чём.
- Конечно, я безмерно рад, что Лукреция жива, но..., - Андреса отложил миску в сторону, на пару мгновений опустив взгляд, - Первое время ты не можешь признать, дальше ты злишься, но потом следует смирение. Я был несказанно счастлив, когда увидел её живой, но чувство смирения так или иначе выползло. Не поверь я в то, что она жива, может и не было бы этого скребущего ощущения, но я поверил и смирился, а потом, - а потом она воскресла и невольно потребовала вернуть ей ту любовь, что так быстро, но с таким выхлопом умирала. Сейчас Андрес не знал, что он чувствовал и кем он видел свою жену. После "смерти" герцогини Найтон видел ещё лишь пару раз, да и то мимолётом и в атмосфере тотальной секретности.
- Когда мне вчера сказали, что на неё вновь напали, я уже ничего не почувствовал. Да, была горечь, было жжение в груди, но никакого чувства утраты, будто умер кто-то ценный, но отнюдь не любимый человек. Кто бы не стоял за этими покушениями, своего они наполовину может и добились, - отчего он говорит сейчас это кузену? Кому это ещё можно было сказать? Адриано, отцу Лукреции, Энрико, брату Лукреции? Беатриче, да, но на её предвзятый взгляд надежды не было, а вот Генриху было по одно колено, ну или так считал Андрес. Пожалуй, всё это было лишним и не подобающим моменту, да и с чего ради лорду-регенту слушать рассказы своего врага?
"А верить мне или нет – твоё дело. Тем более, что доказательств невиновности не существует по определению."
- Доказательством невиновности всегда служит доказательство виновности другого. Леди Вентури хватило и слухов, чтобы посчитать меня недостойным её покровительства, отчего мне должно быть недостаточно слухов? - даже с доказательствами некоторые умудряются твердить о своей невиновности. С обличающими письмами на руках, Лукреция умудрилась оправдывать леди Барди, что говорило о её наивности или благодарности даже своему потенциальному убийце, решившему пойти на путь исправления уже после содеянного.
"- Кликнешь своих людей, дабы они препроводили меня в мою камеру? Или мне сделать это самому? Хотя, боюсь, я не знаю дороги."
- Пусть я и бастард, но с правилами приличия я знаком. Ты будешь спать в тех же покоях, что спал раньше, волен гулять по палаццо в сопровождении моих людей и общаться с придворными. Можешь даже радовать дам своими тренировками во внутреннем дворе, я не хочу наблюдать, как ты чахнешь. Мои послы сделают всё возможное, чтобы твоё пребывание в Орллее оказалось как можно короче, - как обычно, Генрих предполагает самое худшее, выставляя кузена дьяволом во плоти, а потом говорит о мире.
