Она и не собиралась останавливаться, ощущая как теплившееся в этом слабом теле желание постепенно  неумолимо брало верх над разумом, скованным были тревогами, стыдливостью и обидой. Мужчина был порой подобен животному, бравшему то, что как он считал было его собственностью, заботясь только о своем удовольствии и не позволяя себе даже мысли об этом. И как знала самая Аттия из собственного неутешительного опыта даже самый добрый супруг порой был воспитан так, что удовлетворение жены в его мыслях сводилось исключительно к деторождению. Женщина - она лишь инструмент его наслаждения, источник его разрядки и редко воплощения фантазий и желаний. Для таких грязных порывов существовали публичные дома и рабыни, а законная жена оставалась лишь сосудом, что давал жизнь его потомкам, столь же равнодушным благодаря отчему воспитанию к своим будущим спутницам, как и их отцы.
И ощущая под своими ладонями как дрожало это восхитительное тело, патрицианка не сомневалась, что Айлин пережила не одно бесчувственное соитие, которое длилось не более нескольких минут и которое часто было лишь данью институту брака. Торопливое, стыдливое, под покровом ночи и одеяний, небрежно задранных потное и безэмоциональное настолько чтобы не значить ничего для него и сравнять с землей ее самоуважение, приучая стыдиться и даже испытывать отвращение к супружескому долгу. А муж наверняка наверстывал затем не одну ночь в объятьях продажной девки то время, что мог бы провести с женщиной, столь прекрасной и чувственной, но сокрытой под гнетом безразличия.
Но пусть же, ради всего святого. Этот муж, имени которого Юлия не желала знать, даровал им обоим этот вечер и эту ночь, и хвала Ионете, именно ей суждено было сорвать цветок ее страсти-как говорили поэты на ее родной Балморе. Хотя наверняка они адресовали эти строки какой-нибудь беспутной развратной матроне, чьи прелести были доступны каждому или же очередной богатой смуглой куртизанке из Ко-Арема, но нынче эти слова звучали для Айлин Муаззез.
Блондинка коснулась губами подбородка женщины и ощутила как ее собственные пальцы увлажнились, скользя ниже к лону ее любовницы. Трепещущая, нежная, страстная, Айлин пульсировала под ней сгустком желания и от этого жара Аттия распалялась сама, ощущая томительное волнение в груди и нараставшее вожделение, таившееся между ее собственных бедер. Низ живота наполняло пульсирующей сладостной болью, но патрицианка сдерживалась. Сама мысль о том, что бы наблюдать как благочестивая атлантийская вдова достигнет экстаза была слаще всякого собственного наслаждения.
Тонкие злотые браслеты дрогнули на запястьях и Юлия Аттия младшая перешла в наступление, обнимая хозяйку за талию. Ее губы скользнули к подбородку, задержались для короткого поцелуя, заставившего Айлин запрокинуть голову назад и исторгая из ее горла хриплый стон, и двинулись ниже, по смуглой умащенной духами шее, к ключицам и между полных грудей. Уделив внимая каждой из них пока темневшие в полумраке соски не затвердели под языком патрицианки, она медленно перевернулась и опустилась ниже, к мягкому животу женщины. Она задержалась на какое-то время в этой ласке, ощущая атлас кожи под своими губами и обнаженным телом, теплоту лона, манившую своей невинностью, и наконец ладони Юлии мягко, но настойчиво развели бедра атлантийки и патрицианка скользнула между ними, удерживая любовницу от любого порыва сомкнуть их снова.
И сердце Аттии забилось быстрее когда она касалась устами темных завитком волос, когда она устраивалась между широкими бедрами. Воспоминания о ее потерянной возлюбленной теперь смешались с мыслями об Айлин, сбиваясь и путаясь. Пальцы вжимались в нежную плоть пока Юлия удерживала ее на тонких простынях и наслаждаясь предвкушением, от которого все плыло перед глазами - печаль отступала, сметаемая желанием и предвкушением.  Сердце заколотилось о ребра как сумасшедшее и более не имело значение даже то, что повод их соития был печален с обеих сторона - блондинка страстно желала сейчас именно госпожу Муаззез, пробудившую в ней такую бурю страстей, такое волнительное предвкушение. И в какой-то момент губы и язык женщины коснулись пульсирующей горячей кожи там, где "уста" незапятнанной любым грехом целомудренной черноволосой госпожи открывали путь к наслаждению..

От ее сладости у Юлии шла кругом голова ибо невозможно было отвести ни языка, ни губ от этой женщины. Отзываясь на каждую ласку с превосходной, естественной реакцией, нежась в ворохе влажных простыней, она была похожа на само воплощение чувственной Ионеты. божества ее далекой родины: Юлия в полубессознательном состояния подняла на мгновение голову чтобы взглянуть на Айлин и невольно замерла, любуясь открывавшимся ей виду.
Полуоткрытые чувственные губы, источающие нектар вздох и стон, щекотавших воображение и слух свей глубиной, темные возбужденные соски, блестящая от пота и потому кажущаяся в игре теней комнаты и покрывал покрытой легчайшим слоем смешанного с золотой пудрой ароматного масла, эта женщина казалась блаженством, воплотившимся в смертном теле госпожи Муаззез. И это метаморфоза завораживала даже больше, чем то, какое наслаждение сулила ночь с этой женщины для патрицианки ибо Аттия не мог предположить в самой своей своей фантазии, что это тело и эта женщины способны быть такими чувствительными, такими отзывчивыми к ласке. Ненасытная, чувственная, роскошная, богатая, дурманящая - эти эпитеты теперь приходили блондинке на ум, когда она смотрела на свою любовницу и с ошеломительной ясностью она осознавала, что сердце ее теплеет к ней, наполняясь желанием совсем иного характера, чем просто утешение. То, что началось как порыв, отчаяние, зов горя, влекущего на скалы опрометчивых решений подобно мистическим сиренам, что увлекали пением моряков на опасные рифы, так эта скромная целомудренная тихая вдова неожиданно увлекла Юлия Аттию в долгожданное забытье - но забытье, смешанное с восхищением от отзывчивости тела вдовы, ее искренности, ее естественности, с которой Айлин отдавалась ей сейчас. И это не могло не дурманить, не восхищать и ... радовать, подстегивая подарить ей удовольствие, которого хозяйка дома несомненно заслуживала.
- Ради всех богов Балморы, ты прекрасна, - прошептала с восхищенной улыбкой Юлия, и запечатлела крепкий поцелуй у кромки кудрявых темных волос внизу живота любовницы, чтобы затем подняться с поцелуями выше пока ее губы не нашли один из темнеющих сосков и не заключили его в горячий поцелуй. Но жажда уроженки Балморы была неутолима и патрицианка поднялась выше и наконец нашла губы Айлин и ее ее язык беззастенчиво, еще парой мгновений назад ласкавшей ее в столь интимных местах, теперь вторгался в рот госпожи дома.
- Ты прекрасна, моя госпожа, прекрасна как дикая серна, как рассвет над морем, как самый чистый цветок , что расцветает в садах богини любви  и будь проклят тот кто причинил такому цветку боль, Айлин, - горячий шепот патрицианки изливался в губы Айлин, пока свободная рука жадно сжимала полную нежную грудь, а другой она перебирала густые темные волосы, смешивавшиеся с ее собственными золотистыми. Жар их обнаженных тел, переплетенных на простынях, не утихал, заставляя любовниц прижиматься к друг другу.
И с еще большим желанием , чем прежде, не желая более тонуть в сумраке собственного горя, потрясенная переменой в в своей скромной даме, сокровище. что открыл ей Анд, Юлия, охваченная желанием, вернулась обратно меж бедер черноволосой госпожи и ласкала ее до тех пор, пока чувственные губы вдовы не исторгли стона наслаждения столь чистого и искреннего, чтобы унести с собой всю ту боль и тьму, что наполняла сердце атлантийки. А Юлия Аттии даря ошеломительное чувство свободы.
- Айлин..- блондинка оказалась между разведенных ног любовницы и упираясь ладонями по обе стороны от ее головы в подушки, приподнялась любуясь ее видом.
- Знаешь ли ты как ты сейчас прекрасна,моя волоокая госпожа?

У ее губ все еще привкус Айлин и обещания остаться на ночь, чтобы заглушить взаимную душевную боль, забыты. Они должны были попрощаться, отдать дать каждая собственной печали, но вместо этого Юлия сама забылась в водовороте этой сладостной  спелой женщины, которая теперь лежала с ней бок-о-бок. Где-то далеко маячила призрачная фигура ее любовницы, покидавшей Анд навсегда,но патрицианке не было больше так больно в груди, как еще этим утром; лишь светлая печаль с горьковатым привкусом гнездилась в ее сердце, но отчаянье угасало едва она касалась кожи Айлин и забывалась в ее объятьях. Мир сузился до этой маленькой простой спальни, которая не шла ни в какое сравнение с роскошными комнатами ее собственного дома, устланного тончайшими коврами и обставленными роскошной мебелью, но тем не менее это не мешало Аттию младшую чувствовать себя здесь как в оазисе наслаждения. И все благодаря женщине, которая сейчас лежала подле нее и ее тело пахло амброй и источало тот особенный аромат, который окутывал женщину, только что познавшую плотское наслаждение. Казалось, что жене торгового представителя только что открыли глаза на мир и до этого она была слепа в своей печали - и чувство это было ослепительно прекрасно.
- Достаточно быть такой же удивительной какой тебя создали твои боги, моя госпожа, - склонившись над глубоко дышащей женщиной, блондинка запечатлела на распухших губах любовницы распутный поцелуй, проникая языком ей в рот, жадно вдыхая ее дыхание. Под ее ладонь горела теплая смугла кожа и Юлия беспечно скользила по ней, пока не коснулась тяжелой округлости груди и не мягко сдавила ее.
Вязкое горячее тепло тут же вспыхнуло где-то внизу ее живота и уроженка Балморы ощутила, что ее желание оставалось столь же неудовлетворенным, как и была удовлетворена госпожа Муаззез. Как соблазнительно же было целовать эти губы, касаясь персиковой нежности щеки и мысли о том, что может эта женщина творить своими губами если бы ей доставало смелости заставили сердце Юлии учащенно забиться. Нечто притягательное было в этой женщине, смесь ее невинности, неискушенности и природного желания, сокрытого в этом драгоценном сосуде, которым ее супруг так опрометчиво отвергал, не замечая его истинной ценности. Будь она хотя бы на толику распутней, то магия бы исчезла и патрицианка не могла не согласиться что эта неискушенность очаровывала и влекла ее больше и больше. И , дай Ионета, это была их не последняя встреча, ибо она бы не выдержала бы повторной разлуки со столь чарующей, увлекающей женщиной, каковой была одинокая вдова, жившая в этом маленьком домике, затерянном в лабиринтах Анда.
- Ты достойна куда большего, чем я могу тебе дать, - она , наконец, прекратила поцелуй, немного отстраняясь и очертила пальцами щеку любовницы с особой нежность.
- И я уповаю на то, что боги позволят мне сохранить тебя, моя Айлин, от всей грязи и .. сделать счастливой вновь..
В светло-голубых глазах, встретившихся взглядов с темными карими, вспыхнула робкая надежда и толика страха, ибо слова сорвались с ее губ спонтанно, неожиданно для самой Аттии. Ведь они обещали друг другу лишь один акт, лишь одно прощание со всем, что тяготило их, но вместо этого сейчас случайная гостья просила права вернуться в тихий консервативный мир Айлин. Сердце внезапно сжалось от страха отказа и патрицианка зарылась лицом в темные, рассыпавшиеся по подушкам смоляные кудри, вдыхая драгоценный аромат.
Разве не могли ли боги быть к ней благосклонны хотя бы раз, разве не могли бы одарить такой женщиной надолго - и картины недавнего прошлого вновь встали перед ее глазами. Ее запах, атлас ее бедер, чуткость ее тела, твердость сосков под пальцами и трепещущие губы в поисках губ Аттии..Горячий узел в животе сжался и женщина тихо застонала, прижимаясь к обнаженному телу хозяйки дома.

Юлии оставалось только улыбнуться: устлало, расслаблено, когда с плеч свалилась огромная тяжесть. Кто мог бы подумать, могла ли подумать она сама покидая сегодня утром собственный дом, что спустя несколько часов ее всепоглощающая печаль, с которой патрицианка жила, возьмет и  рассеется в объятьях этой женщины? Что обычная похоть, желание, вожделение и желания сбросить с себя оковы вынужденного горя уведут патрицианку настолько далеко от дома, от нее самой? Что слова, превращенные в обещание навсегда, станут нечем так быстро, рассыпаясь как песочные дюны под силой ветра? И ветру тому было имя Айлин.
Эта странная и удивительная одновременно женщина будила в жене торгового представился столько противоречивых эмоций. Но при этом ни одна из них не была грязной: все они были окрашены только самой светлой нежностью, желанием столь сильным, мягкостью, желанием нежить это целомудренное существо, отдавая дань ее чистоте собственным телом  и заставлять тучи рассеиваться над этой прекрасной черноволосой головкой. А потому от всего сказанного, от того, как чувственные губы атлантийки скользили по ее собственному запястью, увлекая ее гостью в сумрак желания, блондинка только и смогла только что признательно улыбнуться ей и смахнуть внезапно завернувшиеся на глаза слезинки.
Как же спокойной было сейчас у Юлии на душ если бы только ее прекрасная госпожа знала - и как многим она была обязана именно ей.
- Ты можешь просить меня обо всем, о чем ты только пожелаешь, моя прекрасная госпожа, - прошептала женщина, мягко касаясь тыльной стороной бархатной поверхности щеки ее любовницы и коротко кивнула, всматриваясь в этой удивительно прекрасное лицо, сиявшее первозданной чистотой в полумраке простенькой спаленки в доме, который была затеряна в недрах Анда.
- ты можешь просить меня обо всем пока мое сердце бьется, ибо видит Лорон, я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой и такой умиротворенной, как в твоих руках. И мне не стыдно признаться что я готов нарушить мое слово и вернуться к тебе, - прошептала женщина и ее ладонь непроизвольно скользнула по мягкой поверхности плеча чтоб остановиться на высоком полукружие груди и двинуться дальше, к крутому бедру.
Айлин была превосходной и  прекрасной, но сейчас Аттия пребывала в глубокой растерянности что же манило ее сейчас больше: тело этой женщины или ее чистое сердце. И стоило ли нарушать это хрупкое равновесие..